"Монархъ дошелъ до крайней степени бѣшенства, когда узналъ о побѣгѣ своего сына. Сначала онъ не зналъ, на комъ выместить свой гнѣвъ, какъ вдругъ, къ счастію, ему пришелъ на память лордъ-канцлеръ, ѣздившій въ Аѳины за принцемъ: въ одно и то же время король отнялъ отъ него пенсію и снялъ съ него голову.
"Между тѣмъ молодой принцъ, искусно переодѣтый, бродилъ пѣшкомъ по владѣніямъ своего отца; онъ весело и хладнокровно переносилъ все лишенія, поддерживаемый сладкими воспоминаніямъ объ юной аѳинянкѣ, бывшей невольной причиной его несчастій. Однакожъ онъ остановился отдохнуть въ деревнѣ и увидѣлъ, что большая часть ея жителей весело танцовала на площади, a лица всѣхъ ихъ блестѣли благонамѣренной радостью; принцъ подошелъ къ нимъ и рискнулъ спросить ихъ, съ чего это они такъ радуются и веселятся.
"— Развѣ вы не знаете, о странникъ, — замѣтилъ ему одинъ старикъ, — о, недавней прокламаціи нашего милостиваго короля?
"— Прокламаціи! Нѣтъ. Какой прокламаціи? — спросилъ принцъ, который, проходя по проселочнымъ путямъ, не зналъ ничего, что происходило на большихъ дорогахъ (если таковыя въ то время существовали).
"- Дѣло въ томъ, — сказалъ крестьянинъ, — что иностранная дѣвица, на которой хотѣлъ жениться принцъ, вышла замужъ за благороднаго иностранца въ своей странѣ; нашъ король, объявляя объ этомъ событіи, приказалъ вездѣ праздновать его, такъ какъ теперь принцъ Блэдудъ, конечно, возвратится ко двору своего отца и женится на принцессѣ, выбранной его отцомъ; говорятъ, она прекрасна, какъ полуденное солнце. Ваше здоровье, сэръ. Боже, спаси короля!
"Принцъ не захотѣлъ дальше разговаривать и ушелъ изъ деревни быстрыми шагами. Онъ скрылся въ сосѣдній лѣсъ и бродилъ тамъ по самымъ глухимъ мѣстамъ, бродилъ день и ночь, бродилъ подъ палящими лучами солнца, бродилъ при блѣдномъ свѣтѣ луны, не обращая вниманія ни на полуденный жаръ, ни на ночные туманы. Бродя такимъ образомъ изъ лѣса въ лѣсъ, изъ пустыни въ пустыню, и желая достигнуть Аѳинъ, онъ очутился въ Батѣ.
"Города Бата, впрочемъ, въ то время не существовало, и принцъ пришелъ только на то мѣсто, гдѣ теперь расположенъ этотъ городъ. Въ то время тамъ не было и признаковъ человѣческаго жилья, не замѣчалось слѣдовъ человѣка; но была та же прелестная природа, какъ и теперь, то же восхитительное мѣстоположеніе, та же красивая долина, тотъ же заливъ, тѣ же могучія горы, которыя издали кажутся мрачными, но на близкомъ разстояніи теряютъ свою дикость и представляютъ изъ себя мягкіе, граціозные контуры. Очарованный красотою картины, принцъ упалъ на траву; слезы обильно потекли изъ его глазъ и падали на его распухшія отъ усталости ноги.
"— О! — вскричалъ несчастный Блэдудъ, складывая свои руки и печально поднявъ свои глаза къ небу. — О, если бы мой тяжелый путь могъ окончиться здѣсь, на этомъ мѣстѣ. О, если бы эти благодѣтельныя слезы, которыми я оплакиваю свои несбывшіяся надежды и обманутую любовь, могли мирно течь цѣлые вѣка!
"Его мольба была услышана. То было время владычества языческихъ боговъ, которые частенько ловили людей на словѣ съ предупредительностью, подчасъ тягостною для проболтавшагося смертнаго. Земля раскрылась подъ ногами принца, онъ упалъ въ пропасть, которая мгновенно закрылась надъ его головой, но его горячія слезы продолжали течь, просачиваясь черезъ землю и образуя источникъ теплой воды: текутъ онѣ и теперь.
____________________
Второй разсказъ записанъ м-ромъ Пикквикомъ со словъ странствующаго торговца, передавшаго его въ трактирѣ за стаканомъ добраго пунша собранію изъ нѣсколькихъ человѣкъ, и ведется отъ его имени. Онъ носитъ заглавіе:
Исторія дяди странствующаго торговца.
"Мой дядя, джентльмены, былъ большой весельчакъ, шутникъ, забавникъ, искусникъ на всѣ руки, однимъ словомъ, душа человѣкъ. Жаль, что вы его не знали лично, джентльмены. Однакожъ, подумавъ, я долженъ сказать: и хорошо, что вы его не знали, такъ какъ, слѣдуя законамъ природы, еслибъ вы его знали, вы были бы теперь въ могилѣ или, по крайней мѣрѣ, приготовлялись покинуть этотъ міръ, что, конечно, лишило бы меня безцѣннаго удовольствія бесѣдовать съ вами въ эту минуту. Но, джентльмены, я тѣмъ не менѣе пожелалъ бы, чтобы ваши отцы и матери были знакомы съ моимъ дядей. Могу увѣрить васъ, что они остались бы имъ вполнѣ довольны, въ особенности ваши почтенныя матушки. Онъ обладалъ многими добродѣтелями, но преобладающими изъ нихъ были двѣ: необыкновенная способность приготовлять пуншъ и удивительное умѣнье пѣть застольныя пѣсни. Извините, джентльмены, что я остановился на меланхолическомъ воспоминаніи объ этихъ достоинствахъ, которыя болѣе уже не существуютъ; но вы не каждый день въ недѣлѣ встрѣтите такого человѣка, какъ мой дядя.
"Я всегда ставилъ въ честь моему дядѣ, что онъ былъ другомъ и товарищемъ Тома Смарта, агента извѣстнаго дома Вильсонъ и Слэмъ. Мой дядя разъѣзжалъ по порученіямъ Тиджина и Уэльпа; но долгое время ему приходилось ѣздить по тѣмъ же мѣстамъ, которыя посѣщалъ Томъ; и въ первую же ночь, какъ они встрѣтились, мой дядя почувствовалъ склонность къ Тому, a Томъ привязался къ дядѣ. Не прошло и получаса послѣ ихъ перваго знакомства, какъ они уже держали пари, кто приготовитъ изъ нихъ лучшій пуншъ и скорѣе выпьетъ его цѣлую кварту однимъ духомъ. Дядя выигралъ первое пари, т. е. приготовилъ лучшій пуншъ, зато Томъ выпилъ раньше: онъ перегналъ дядю на чайную ложечку. Затѣмъ они потребовали каждый по новой квартѣ и выпили за здоровье одинъ другого, и съ этого времени стали друзьями навсегда. Въ подобныхъ событіяхъ играетъ главную роль судьба, джентльмены, она сильнѣе насъ.
"Что касается наружности, дядя мой былъ немного пониже средняго роста, немного потолще обыкновеннаго размѣра и, можетъ быть, лицо его было чуть-чуть излишне красновато. Физіономія y него была самая развеселая, джентльмены: нѣчто въ родѣ Пэнча (Punch, полишинель), только съ болѣе краснымъ носомъ и подбородкомъ; глаза y него вѣчно моргали и свѣтились веселостью, a улыбка — не то, что ваши ничего не выражающія, деревянныя усмѣшки, — a настоящая, веселая, сердечная, добродушная улыбка не сходила никогда съ его устъ. Однажды его выбросило изъ кабріолета, и онъ ударился головою прямо о дорожную тумбу. Онъ такъ и остался недвижимъ на мѣстѣ, и лицо y него, попавъ какъ разъ въ кучу щебня, до того было повреждено и изуродовано порѣзами, что, по собственному сильному выраженію дяди, родная мать не узнала бы его, если бы вернулась снова на землю. Впрочемъ, разсудивъ хорошенько, джентльмены, я полагаю, что она и безъ того не могла бы его, узнать, потому что умерла, когда дядюшкѣ было всего отъ роду два года и семь мѣсяцевъ, и не случись даже щебня, одни высокіе дядины сапоги сбили бы совсѣмъ съ толку почтенную леди, не говоря уже о его веселой, красной рожѣ. Какъ бы тамъ ни было, онъ свалился, и я слыхалъ отъ него не разъ, что человѣкъ, поднявшій его, разсказывалъ послѣ, что дядя лежалъ съ превеселой улыбкой, какъ будто только споткнулся слегка; a когда пустили ему кровь и въ немъ обнаружились первые слабые признаки его возвращенія къ жизни, онъ вскочилъ на постели, разразился громкимъ хохотомъ, поцѣловалъ молодую женщину, державшую тазикъ, и спросилъ себѣ тотчасъ же порцію баранины съ маринованными орѣхами. Онъ очень любилъ маринованные орѣхи, джентльмены. Онъ говорилъ всегда, что, если ѣсть безъ уксуса, то нѣтъ лучшей закуски къ пиву.
"Главную свою поѣздку дядя совершалъ осенью; онъ собиралъ въ это время долги и принималъ заказы на сѣверѣ: ѣхалъ изъ Лондона въ Эдинбургъ, изъ Эдинбурга въ Глазго, изъ Глазго обратно въ Эдинбургъ и затѣмъ, на закуску, въ Лондонъ. Вы понимаете, конечно, что вторичная его поѣздка въ Эдинбургъ предпринималась имъ для собственнаго удовольствія. Онъ ѣздилъ туда на недѣльку единственно для того, чтобы повидаться со старыми друзьями, и, завтракая съ однимъ, перекусывая съ другимъ, обѣдая съ третьимъ и ужиная съ четвертымъ, онъ проводилъ очень пріятно эти денечки своего отдыха. Не знаю, джентльмены, случалось-ли кому изъ васъ угощаться настоящимъ, существеннымъ, гостепріимнымъ шотландскимъ завтракомъ, a потомъ перекусить слегка блюдомъ устрицъ, да запить все это добрыми двумя стаканами виски да дюжиной хорошаго элю. Если вамъ приводилось на себѣ самихъ испытывать такое угощеніе, то вы согласитесь со мною, что требуется порядочно крѣпкая голова, чтобы еще плотно пообѣдать и поужинать послѣ этого.
"Но, чтобы мнѣ провалиться на мѣстѣ, если я вру, все это было дядюшкѣ ни почемъ. Онъ былъ такой богатырской комплекціи, что такой подвигъ считалъ простою дѣтскою игрушкой. Онъ говаривалъ при мнѣ, что могъ пировать хоть каждый день съ дундейцами и возвращаться потомъ домой не шатаясь; a вѣдь y жителей Дунди такія крѣпкія головы и такой крѣпкій пуншъ, джентльмены, какихъ вы не встрѣтите болѣе нигдѣ между обоими полюсами. Мнѣ разсказывали о состояніи одного добраго парня изъ Глазго съ такимъ же парнемъ изъ Дунди; борцы пятнадцать часовъ къ ряду пили не переставая. Оба они задохлись почти въ одинъ моментъ, насколько это можно было засвидѣтельствовать, но, за этимъ малымъ исключеніемъ, нисколько не пострадали при этомъ.
