— Сейчас не время для ложной гордости! — заметила я. — И вообще, откуда ты знаешь, что он не сделал первый шаг?
— Если наши матери отклонили его предложение, то он должен что-нибудь придумать. И он придумает. Если на самом деле любит меня.
Лицо Судхи горело каким-то лихорадочным румянцем, а невидящий взгляд был устремлен вдаль. Что же это напоминало?
Вспомнила: такое же выражение лица у нее было, когда мы в детстве разыгрывали сказки, в которых Судха всегда была принцессой, находящейся в заточении, а я должна была ее спасать. Мне приходилось проходить через разные испытания: то мой конь спотыкался, когда я взбиралась на горы из человеческих черепов, то морские змеи душили меня в своих кольцах. И никогда Судха не пыталась помочь мне, а просто сидела на кровати, сжав руки, и с беспокойством наблюдала, как я суетилась на полу, сражаясь с чудовищами, которых она же сама и придумывала. Однажды я, разозлившись, поскольку так играть было не очень интересно, спросила, почему она так себя ведет. И Судха, удивленная моим вопросом, ответила: «Но ты ведь должен сам преодолеть все препятствия и доказать, что ты меня достоин. Так делают все принцы. А если я помогу тебе, будет уже не то».
Не знаю, когда Судху захватили в плен сказки, которые она так любила и так хорошо рассказывала? Когда в ее воображаемом мире, лишенном логики, Ашок стал принцем, что должен спасти ее из лап злобного короля? Как только ему удастся освободить ее и посадить рядом с собой на коня, она самоотверженно последует за ним хоть на край света. Но до этих пор по законам сказки ни она, ни я не должны были ему помогать.
— Судха, пожалуйста, — пыталась я убедить ее. — Это же твоя жизнь, а не глупая сказка из книжки, в ней всё по-другому. Даже в сказке, я уверена, принцесса не сидела сложа руки и не ждала, пока…
— Обещай мне не вмешиваться и не рассказывать Гури-ма об Ашоке, — перебила меня Судха, которая словно и не слышала, что я говорю ей. В молочном свете луны ее глаза сверкали, как у безумной. — Обещай мне!
Под сверлящим взглядом сестры я неохотно пробурчала: «Хорошо».
— Спасибо, Анджу! — радостно обняла меня Судха. — Я знала, что ты поймешь меня. А сейчас давай спать. Если мама увидит завтра у нас под глазами темные круги, то будет еще неделю нам за это выговаривать.
Судха заснула, а я долго стояла у окна. Ночной туман обволакивал меня, как влажное, пахнущее сыростью покрывало, сквозь которое я ничего не видела и едва могла дышать. Я боялась, что Судха делает ужасную ошибку, и не знала, как помешать ей.
Я была в отчаянии.
Один из кандидатов в мужья очень понравился всем нашим мамам. Жених из довольно богатой и знатной семьи Саньял из небольшого городка Бардхаман, недалеко от Калькутты. У жениха — его звали Рамеш — тоже не было отца. По словам Пиши, когда глава семейства умер, жадные родственники попытались лишить миссис Саньял семейного дела, но она оказалась достаточно умна и не позволила обвести себя вокруг пальца. «Она расстроила все их коварные планы и прекрасно справлялась с делами одна, как ваша Гури-ма, чтобы обеспечить троих сыновей», — рассказывала Пиши.
По телефону миссис Саньял была очень милой и к тому же честной, сразу предупредив Гури-ма, что ее сын из хорошей семьи, но не красавец. «Поэтому я ищу красивую невесту. Из довольно эгоистичных побуждений: я хочу красивых внуков», — призналась она тете.
Этот молодой человек занимал хорошую должность в индийской железнодорожной компании, и ему часто приходилось уезжать в командировки. Но моя будущая свекровь заверила, что беспокоиться не о чем, так как мне не придется ездить вместе с ним в эти богом забытые уголки, где прокладывают железную дорогу. Я буду оставаться дома вместе с ней и стану для нее дочерью, которой у нее никогда не было. Она с нетерпением ждала, когда в доме появится новая хозяйка, которая будет заниматься всеми делами, а она сможет уйти на покой и предаться молитвам. Миссис Саньял заверила, что приданое не имеет для них никакого значения, так как зарплаты ее сына и дохода от недавней продажи дела, будет более чем достаточно.
— Вы только подумайте, ей не важно, каким будет приданое! — восхищалась моя мать. — Но мы в любом случае обеспечим Судхе роскошное приданое, потому что я не хочу, чтобы люди сказали, что Чаттерджи поскупились, выдавая дочь замуж.
Пиши внимательно рассматривала фотографию жениха: высокий и очень худой, с темной кожей, простым лицом и слегка срезанным подбородком.
— Он слишком некрасив для нашей Судхи, нет?
— Чепуха! — сказала моя мать. — Я встречала и хуже.
— У него добрые и умные глаза, — заметила Гури-ма. — Он сможет по достоинству оценить Судху, а это самое важное. Все ее полюбят, ведь она так мила и знает, что такое чувство долга.
Если бы они только знали, как горько было у меня на душе и как я не желала следовать долгу. Внутри у меня всё горело, словно я проглотила муравейник. Мне казалось, я схожу с ума.
Ну где же ты, Ашок? Ты забыл меня?
* * *
Я не знала, что делать, и решила пойти к Сингх-джи, ведь он уже помог мне однажды, и, может быть, помог бы вновь.
После обеда, когда все в доме спали, я сбросила с глаз салфетку, смоченную одеколоном, встала с постели и на цыпочках пробралась мимо дверей комнат, за которыми слышалось похрапывание и жужжание потолочных вентиляторов. Внизу в холле я с ужасом замерла, услышав покашливание. Оказавшись на улице, я побежала по дорожке, усыпанной гравием, к небольшому домику у ворот, где раньше жил охранник. Теперь там каждый день оставался Сингх-джи, чьи услуги водителя требовались довольно редко, потому что Гури-ма почти не бывала в книжном магазине. Гури-ма предложила ему жить в этом домике постоянно, но Сингх-джи вежливо отказался. Возможно, он предпочитал находиться на определенном расстоянии, чтобы забывать о нас и наших проблемах, возвращаясь по вечерам к себе домой.
Я постучалась в дверь. Сердце мое колотилось так сильно и неровно. Дочери хозяев не следовало бы стучаться в дверь шофера, пусть даже он и годился ей в отцы.
Судя по выражению лица Сингх-джи, открывшего мне дверь, он подумал так же и был просто шокирован моим появлением.
— Судха, маленькая мисс, вам не следует здесь находиться, особенно сейчас, перед вашей свадьбой, — говорил он, пытаясь заправить концы своего тюрбана дрожащими пальцами, но я успела заметить глубокие рубцы на его рябом, изуродованном огнем лбу. Растерянный и смущенный Сингх-джи взялся за дверь, как будто у него кружилась голова, и добавил:
— Кто-нибудь может сказать про вас дурное.
На что я надеялась? Чем мне мог помочь этот несчастный, уже немолодой мужчина, покой которого я так бесцеремонно нарушила?
В послеполуденном воздухе разливался сладкий аромат желтого жасмина, буйно разросшегося у ворот. Казалось несправедливым, что в мире столько красоты, когда мое сердце рвалось на части. И я, больше не в силах сдерживаться, дала волю слезам.
На лице Сингх-джи, обычно таком бесстрастном, вдруг отразилось страдание, и он протянул ко мне руку, словно желая коснуться моего плеча.
— Не плачь, бети[43], малышка. Слезами горю не поможешь. Я это понял, когда потерял семью.
Он смотрел мимо меня, куда-то вдаль, и я поняла, что он вспомнил о некогда утраченном ребенке. Может, поэтому он назвал меня бети.
— Да, слезами горю не поможешь, — повторил Сингх-джи. — Мы должны что-нибудь придумать.
Сегодня семья Саньялов должна была посетить нас, чтобы познакомиться с Судхой.
Я очень боялась за сестру, потому что не знала, как она воспримет их приход. Она стала такой странной с тех пор, как пришло предложение от Саньялов: то лежала неподвижно на своей кровати, уткнувшись лицом в подушку, словно мертвая, то долго сидела и смотрела невидящим взглядом на фикусы, растущие рядом с домом. Но она по-прежнему не хотела, чтобы я поговорила с матерью об Ашоке. Изредка, когда я уговаривала ее спать вместе, я просыпалась и видела, как она мечется из угла в угол. Когда я говорила ей, что нужно успокоиться, что так можно с ума сойти, она с раздражением отмахивалась от меня, отвечая с горечью, каким-то чужим голосом: «Лучше бы я сошла с ума…»
Будущая свекровь Судхи не удосужилась предупредить нас о своем визите заранее: она позвонила накануне вечером и сказала, что они собираются приехать в Калькутту по делам и хотели бы ненадолго зайти к нам после обеда. Она предупредила, чтобы мы не беспокоились об обеде и прочих формальностях, потому что они заедут только для того, чтобы взглянуть на невесту.
Но, конечно же, тетя Налини не могла себе позволить принять гостей без подобающих приготовлений. «Они нас проверяют! — сказала она. — Я уже слышала про такие трюки. Потом они станут всем жаловаться, что мы не проявили к ним должного уважения, и этим будут оправдываться, плохо обращаясь с Судхой, а может, вообще отменят свадьбу». Я хотела возразить, что, может, нам вообще не принимать в таком случае их предложение, но промолчала: с тех пор, как заболела мама, я старалась не доставлять никому хлопот.
