Он совершенно забыл об этом месте. А Тим тем временем продолжал говорить, что не был там с детства и хотел бы увидеть, изменилось ли там что-нибудь, на месте ли пагода. Бенет заверил его, что пагода, конечно же, на месте: если бы с ней что-то случилось, они бы знали. Кроме того, уверял он, сейчас слишком жарко, а там вечно негде припарковать машину. Тим настаивал, говорил, что он должен там побывать, что там красиво и он хочет увидеть оранжерею, уток, гусей и лебедей… Он так любил все это когда-то.
Ну ладно, сдался Бенет, они поедут в Кью! Но не сегодня, а завтра утром. В душе он ругал себя, что сразу не согласился на то, чего так хотелось старику. Тим был в восторге. А Бенет уже сомневался, не будет ли поездка в Кью тем самым лишним телодвижением, против которого предостерегал врач. Сказав, что нужно купить что-нибудь к обеду, он отлучится, но ненадолго. Пусть Тим тихо посидит дома. Подойдя к двери, Бенет вдруг почувствовал боль в груди и остановился, прижав руки к сердцу. Мысль о том, что рано или поздно дядюшка Тим должен умереть, становилась с каждой секундой все отчетливее. О, он так любил дядю, так сильно любил… Бенет открыл дверь и поспешно вышел. Поход по магазинам занял некоторое время. Когда он вернулся, Тим стоял на пороге.
— Ты вернулся, как хорошо! Я очень рад!
— Что случилось? — спросил Бенет.
Тим выглядел необычно взволнованным.
— Он снова приходил!
— Кто снова приходил? — изобразил удивление Бенет.
На самом деле он прекрасно знал кто.
— Тот человек. Боюсь только, что он уже ушел. Твой друг Джексон.
— О, значит, он назвал тебе свое имя! Он не мой друг, но это не важно. Надеюсь, ты его быстро выпроводил. Прости, что я задержался.
— Разумеется, я его не выпроводил. Я его пригласил в дом. Он мне рассказал, сколько всего умеет делать. Это просто находка, настоящий артист…
— Тим, дорогой, позволь мне еще раз сказать: он мне не друг и ему здесь нечего делать…
— Да, но зато в Пенне для него полно работы! Я договорился, что он поедет туда со мной!
Вот уж правда, дядюшка Тим был совершенно очарован, покорен Джексоном и велел Бенету на следующий же день собираться обратно в Пенн!
Сначала Бенет сказал:
— Это невозможно.
— Почему? Черт возьми, я забыл спросить у него адрес! Но мы в любом случае можем…
— Мы собирались завтра в Кью.
— Ах да… Ну… Мы можем поехать туда в другой раз, в следующий раз… Все равно я не могу с ним связаться… и вообще не могу вот так отделаться…
— Не понимаю почему!
— Но, Бен, что тебя смущает? Ты же нанимал его здесь, он мне сказал, ты был доволен его работой, и, я уверен, он не лгал…
— Нет, — подтвердил Бенет, — не лгал, но…
— Что «но»? Тебе известно что-нибудь порочащее его?
— Нет, — признался Бенет. — Ничего порочащего я о нем не знаю. Просто… — Ну как объяснить это дядюшке Тиму, кому бы то ни было, даже самому себе?! Боялся ли он? Бенет увидел, как удручен и огорчен дядя. Не мог он причинить боль тому, кого любил больше всех на свете. — Просто… у нас ведь уже есть Клан, и мы всегда при необходимости можем попросить Эдварда прислать нам кого-нибудь из своих или…
— Но этот человек — мастер. И он не останется там навсегда — всего несколько дней, может быть, неделя…
— Неделя? Я думал, это будет один день! Где он собирается ночевать, в гостинице?
— Да у нас полно пустых комнат, свободны ведь все спальни в…
— О, значит, он будет жить в доме! А что, если он изнасилует Сильвию?
— Бен, давай без глупых шуток! Ты увидишь…
— Ладно, не обращай внимания! Хорошо, хорошо, мы завтра возьмем его с собой!
Так и случилось. Дядюшка Тим заключил с Джексоном пакт. В сущности, все (кроме Бенета) любили Джексона и доверяли ему. Он восстановил обрушившуюся часть кирпичной стены, покрасил одну спальню, помог Клану спилить засохшее дерево, вычистил конюшни и починил старую косилку. Джексон ходил с поручениями в деревню, где ему каким-то образом сразу же удалось со всеми подружиться. Хозяин «Королей моря» заявил, что он «то, что нужно». Джексон стал баловнем девушек. Спустя четыре дня он тактично вернулся в Лондон. Тим отказался сообщить Бенету, сколько ему заплатил.
Лишь значительно позднее Бенет согласился с тем, что во время его долгих отлучек Джексон мог бы заходить в Тару и смотреть, все ли в порядке. Тим даже предложил Бенету поселить его в летнем домике! Время от времени Джексон продолжал появляться в Пенне, особенно когда там не было Бенета.
Внезапно здоровье дядюшки Тима ухудшилось и стало главной заботой Бенета. Какое-то время тот казался довольно здоровым, не мог, разумеется, сам наносить визиты, однако посетителей принимал охотно. Девочки с матерью уехали, но остальные с разрешения Джорджа Молокососа постоянно его навещали: пастор Оливер Кэкстон, хозяин «Королей моря» (его звали Виктор Ларн), деревенские приятели, лондонские друзья… Потом он слег. Теперь к нему никто не заходил, кроме доктора, Сильвии, Бенета и уже прочно обосновавшегося в доме Джексона. Этот человек стал незаменимым, он был идеальной сиделкой, доктор его высоко ценил и распоряжения теперь отдавал ему, а не Бенету. Больше всего огорчало Бенета то, что порой и Тим звал не его, а Джексона. Причем он вовсе не принимал одного за другого. Просто он хотел видеть Джексона так же, как Бенета. Бывало, он спрашивал у Бенета: «Где Джексон?» — и, если Бенет отвечал, что тот пошел в деревню, дядюшка казался довольным. Бенет, разумеется, всегда говорил ему правду. Когда Джексон приходил ухаживать за Тимом, Бенет удалялся. Постепенно Бенет стал присматриваться, не предпочитает ли Тим общество Джексона, но никаких признаков такого предпочтения не обнаружил. Впрочем, не было никаких сомнений, что присутствие Джексона в доме желательно для Тима. Пару раз он озабоченно спрашивал: «Но ведь он не уехал в Лондон, нет?»
Порой Бенет ловил себя на том, что испытывает нечто вроде ревности. Тим уже несколько раз закидывал удочку насчет летнего домика в Таре, говорил, какой он симпатичный, и спрашивал, нельзя ли Джексону в нем поселиться. В сущности, они ведь понятия не имели, где живет в Лондоне бедняга Джексон и не бродяга ли он. Бенет отвечал уклончиво.
По мере того как время шло и Тим становился все более беспомощным, Бенет все чаще думал о странном желании дядюшки видеть Джексона хозяином летнего домика. И хотя становилось очевидно, что Тим умирает, к горю Бенета примешивалось нечто вроде мелочного раздражения. Его страдание омрачалось еще одним обстоятельством: он желал быть с Тимом наедине, когда придет последний дядюшкин час, ему невыносимо было представить, что Тим, умирая, сожмет руку Джексона.
И в конце концов этот момент настал. Было около трех часов утра. Бенет, как всегда, лежал на матрасе, расстеленном на полу рядом с дядюшкиной кроватью. Он не спал, прислушивался к бормотанию Тима, напоминавшему сонный щебет птицы. Потом Тим коротко вскрикнул и мучительно застонал. Бенет вскочил и присел на край широкой кровати. Каким-то образом он понял, что Тим уходит. Дядя лежал, как обычно, на спине, обложенный горой подушек. Через некоторое время он пробормотал нечто неразборчивое: явно хотел что-то сказать, но не мог — лишь смотрел на Бенета умоляющим взглядом, шевелил губами и таращил глаза, в которых таился страх. Из его горла вырывались сдавленные звуки, потом он произнес что-то вроде «О!».
Склонившись, Бенет поцеловал его в лоб, поймал беспомощно шарившую по одеялу тонкую руку, поднес к губам и тоже поцеловал.
— Милый, дорогой Тим, — сказал он, — я так люблю тебя. — Ему с трудом удавалось держать себя в руках. — Дорогой, не бойся, — сказал он. — Я люблю тебя больше всего на свете, я люблю тебя — покойся с миром, милый, милый мой.
Он старался сдерживать слезы. В широко распахнутых глазах Тима застыл ужас. Бенет взял другую его тонкую руку, на которой, казалось, не осталось ничего, кроме обвисшей кожи, и повторил:
— Сердце мое, дорогой мой, не бойся, я люблю тебя, покойся с миром, родной, родной мой.
Ставшие в самое последнее время редкими и совершенно белыми волосы Тима, рассыпавшись по подушке, напоминали нимб. Бенет ощущал, как в отчаянии трепещут дядины руки. Отведя от него горестно-ищущий взгляд, Тим произнес что-то, чего Бенет не разобрал, потом, внезапно сделав безуспешную попытку сесть, закричал:
— Я вижу! Я вижу!
Это были его последние слова, вырвавшиеся с последним вздохом.
Когда Бенет склонился к нему, чтобы успокоить, он понял, что дядя мертв. Тим лежал с широко открытыми глазами, но душа его уже отлетела. Отлетело все, отлетел Тим. Бенет зарыдал. Он отошел от кровати, ничего не видя от слез, и открыл дверь. Джексон стоял на лестничной площадке. В порыве общего горя они обнялись, потом разомкнули руки и замерли друг против друга, печально стеная. Уже тогда у Бенета сложилось ощущение, что в те бесценные и трагичные минуты, когда он сидел подле умирающего Тима, Джексон осторожно открыл дверь.
