На похороны дядюшки Тима пришло огромное количество людей. Многих Бенет не узнал, почти все плакали. Отпевал Тима Оливер Кэкстон. Прах дядюшки — покойный завещал кремировать его тело — был развеян в церковном дворе. Знакомые и незнакомые люди подходили к Бенету выразить соболезнования. Он, что-то произнося скороговоркой в ответ, плакал. Джордж Парк, весь в слезах, похлопал его по руке. Никакого поминального действа не предполагалось — Бенет пожелал остаться один. Милдред, Оуэн, Анна — все его лондонские друзья тактично удалились. Эдвард был в отъезде. Девочки с матерью пребывали в Канаде. Бенету предстояло написать им и множеству других людей, которые еще ничего не знали. О боже!
Он долго сидел, обхватив голову руками, потом встал, походил, сел снова. Солнечный свет был ему ненавистен, он задернул шторы в гостиной. Когда он возвращался, ему показалось, что он заметил фигуру, появившуюся из холла. Бенет остановился как вкопанный — он ведь совершенно забыл о Джексоне — и пробормотал что-то в раздражении. Джексон чуть приблизился. На нем был темный костюм, темными казались его лицо и вся фигура. Он что-то тихо сказал.
— Что? — переспросил Бенет и тут же добавил: — Разумеется, я расплачусь с вами. Расплачусь теперь же.
Ему хотелось одного — чтобы Джексон ушел, ушел навсегда.
— Нельзя ли мне остаться?
Джексон сделал еще несколько шагов в глубь затемненной комнаты.
— Нет, — ответил Бенет. — Пожалуйста, уходите. Позднее я… Уйдите, прошу вас… куда угодно…
Видение испарилось. Постояв немного, Бенет вышел из кабинета, быстро побежал по лестнице наверх, в спальню, закрыл за собой дверь и лег на кровать. Значит, Джексон, принадлежавший Тиму, теперь стал его собственностью? Ну что ж, разве не обязан он принять его в память о Тиме?
Так и получилось: Джексон в конце концов поселился в летнем домике, который впоследствии стал именоваться сторожкой, и начал исполнять обязанности садовника, повара и слуги, присматривать за домом и постоянно присутствовать.
Мэриан и Розалинда потеряли отца в раннем детстве. Их мать-канадка, получив в наследство приличное состояние, отправила их в Англию, в школу-интернат. Позднее, когда она нашла себе нового мужа в Канаде (хотя официально они женаты не были), девочки, теперь уже почти взрослые, большую часть летних каникул проводили все в той же Англии. В Лондоне у них была своя квартира, а в Липкоте они снимали коттедж. Время от времени Ада, одна, присоединялась к ним. Связь с Липкотом возникла у них в свое время благодаря отцу, которого они теперь почти не помнили, — строителю-архитектору, каким-то образом познакомившемуся в Дели с дядюшкой Тимом. Архитектор вскоре погиб вследствие несчастного случая во время сооружения моста через реку. Тим был знаком с ним лишь шапочно, но после его смерти установил контакт с девочками, учившимися тогда в школе, а позднее — и с Адой. Они стали бывать в Пенндине, когда Тим туда приезжал и, конечно же, потом, когда он оставил службу.
Розалинда считалась более способной к наукам, чем ее сестра, и надеялась со временем серьезно заняться искусством. Вечно погруженная в подготовку к экзаменам, она больше времени проводила в своей лондонской квартире (теперь у каждой из сестер была своя квартира), изучала историю искусств и мечтала, если получится, стать художницей и сделать карьеру.
Ада между тем регулярно наезжала в Лондон, снабжала дочерей деньгами и наставляла: им следовало искать работу и богатых мужей. Розалинда находила радость в «зубрежке», Мэриан была склонна к «бродяжничеству» — в восемнадцать лет она оставила школу и стала наведываться то во Францию, то в Италию, где и отшлифовала свой французский и итальянский. Розалинда, отлично знавшая оба эти языка, оставалась дома и выучила еще и немецкий. Мэриан хотелось повидать мир, она предпринимала поездки в разные уголки Европы. Пыталась писать роман, но отложила это занятие до лучших времен. Девушки были хороши собой, дружелюбны, жизнерадостны и очень любили друг друга, хотя кое-кто, например приятель Оуэна, утверждал, что Мэриан завидует Розалинде, поскольку та действительно «знает, чего хочет», а легкомысленная Мэриан — нет. Между тем уже давно — когда именно, теперь никто сказать не мог, — Тим и Бенет решили, что со временем одна из девочек выйдет замуж за Эдварда Лэнниона.
Вот тогда-то и начали заключать пари завсегдатаи «Королей моря». Розалинда была хорошенькой, но походила на мальчишку, кроме того, она слыла девицей «ученой», что могло считаться как достоинством, так и недостатком. Мэриан была красивее (впрочем, это дело вкуса), Розалинда — начитаннее и, возможно, умнее, если, конечно, считать это положительным качеством. Спорили и о том, девственницы ли они еще, а если нет, то когда и кто стал их первым интимным другом, и не лесбиянки ли они вообще. В конце концов с минимальным допуском на ошибку было решено, что Мэриан выйдет замуж за Эдварда, хотя кое-кто полагал, что Мэриан так и осталась неуправляемой и вполне способна сбежать с «бесшабашными цыганами», как в песенке поется. Когда в то утро ужасная весть об исчезнувшей невесте достигла деревни, многие женщины утирали слезы, но нашлось немало и предсказателей-энтузиастов, членов «цыганской» фракции, которые тут же обрадовались: «Ну, что мы говорили!»
«Чтобы проследить путь Хайдеггера или осмыслить состояние его ума после "Sein und Zeit" и понять его взгляд на "суть вещей", полезно обратить внимание на его романтизм, отражающий наиболее эмоциональный и интуитивный аспект его мышления, в особенности его интерес к поэзии и — к Гёльдерлину».
Бенет сидел у себя в кабинете в Пенндине перед широко открытым окном. Высоко в бледно-голубом утреннем небе, усеивая его маленькими точками, носились стрижи. Пониже кружил большой ястреб. Бенет взглянул на то, что написал, и вздохнул. Что это значит? Разве романтизм не жил в самой глубине души Хайдеггера с самого начала, почему же надо говорить о нем только теперь? Разве не декларировал Хайдеггер свой романтизм уже в начале пути, заявив о преемственности идей древних греков? Что касается греков, им все равно, они небожители! Гёльдерлин тоже был богом, кем-то совершенно особенным, великим поэтом, возвышавшимся над суетными потугами философов.
А вот он, Бенет, настоящим философом не был и никогда не будет. Ну почему он с самого начала не посвятил себя поэзии? Речь, разумеется, не о том, чтобы стать поэтом, а о том, чтобы всю жизнь жить в атмосфере великой поэзии, понимать и любить ее. Английскую, французскую, немецкую, русскую, греческую поэзию. Его русский язык был далек от совершенства, но Пушкин всегда помогал ему, возвышал душу. Бенет когда-то пытался писать стихи. Не попробовать ли снова? На сердце у него было тяжело. Вот и сейчас он ухватился за Хайдеггера, чтобы отвлечься от несчастья.
О Мэриан по-прежнему не было никаких известий. Могло даже показаться, что те, кто любил ее и должен был бы сейчас горевать, плакать и неустанно ее искать, вернулись к своей повседневной жизни. А впрочем, что они могли сделать? И разве он не вернулся тоже к своим заботам? Как-то позвонили из полиции. Нашли труп… Бенет чувствовал, хотя все его в этом разубеждали, что это он, должно быть, во всем виноват. Да, ведь это он с таким восторженным простодушием старался свести молодых людей. Откуда ему было знать и мог ли он предвидеть такие последствия? О, бедняжка Мэриан, бедный Эдвард, они никогда не простят его! Эдвард никогда его не простит, и Мэриан не простит… если жива. «Как низко я пал. — Эта основополагающая мысль также не покидала Бенета. — Мне приходилось быть королем, даже когда был жив дядюшка Тим, я был королем. А теперь все они меня жалеют. О господи, как я могу в такой момент думать о себе?» Он встал, резко оттолкнув стул. Черная волна глубочайшего отчаяния сдавила грудь. Бенет направился в кабинет и стал расхаживать взад и вперед.
Он постоянно ощущал, что все смотрят на него и ждут, чтобы он начал действовать. Но как ему действовать? Он позвонил Аде в Канаду в день предполагавшейся свадьбы, однако объяснил ей суть случившегося весьма расплывчато. Розалинда, конечно, тоже звонила ей тогда и потом. Но не следует ли ему связаться с Адой еще раз? Или лучше подождать, пока она сама позвонит? Что он мог ей сказать, что он знал? Бенет не любил длинных разговоров с Адой. Он поддерживал постоянную связь со свадебными гостями и друзьями, но никаких новостей ни у кого не было. Может ли Мэриан просто вдруг взять и появиться? Должен ли он оставаться в Пенне или может вернуться в Тару? Ему действительно очень хотелось поговорить с Эдвардом, но тот был неуловим. Бенет звонил ему, разумеется, и несколько раз подъезжал к дому в Хэттинге, но люди Эдварда неизменно отвечали, как ему казалось, искренно, что они понятия не имеют, куда тот уехал. Милдред сообщила Бенету из Лондона, что ездила к Эдварду, звонила в дверь, некоторое время наблюдала за его домом, и ей показалось, что хозяина нет. Огорчило Бенета и известие, чуть позже полученное от Анны, в котором она писала, что приезжала в Липкот с Брэном, правда, не уточняла, когда именно, но, к сожалению, не застала его дома. О боже, где же Мэриан? Где Эдвард? Где знаменитое здравомыслие Бенета? Он посмотрел на часы и решил вернуться в Лондон.
