— Как вы это находите, сэнсэй? — спросил он.
Перед сэнсэем на тарелке лежала какая-то еда, судя по цвету пригоревшая, каждый кусок величиной с карманные часы.
Сансиро поздоровался и сел. Хирота продолжал усиленно жевать.
— Ну-ка, и ты попробуй! — Ёдзиро захватил палочками кусочек с тарелки и протянул его Сансиро. С палочек кусок перекочевал на ладонь Сансиро. Это оказалось поджаренное в соусе сушёное мясо морской раковины.
— Странное блюдо, — заметил Сансиро.
— Странное? Зато прямо объедение, ты только попробуй. Это я купил специально в подарок сэнсэю. Сэнсэй говорит, что в жизни не ел ничего подобного.
— Где же ты купил?
— На Нихонбаси.
Сансиро вдруг стало смешно. Как не вязался этот простой житейский разговор со статьёй Ёдзиро.
— Нравится вам, сэнсэй?
— Жёсткая штука.
— Жёсткая, зато вкусная, верно? Нужно только хорошенько прожевать. Тогда почувствуете вкус.
— Пока доберёшься до вкуса, устанешь жевать. Зря купил такую архаичную штуку.
— Зря купил? Может быть, для сэнсэя это и не годится. А вот для Минэко Сатоми вполне подошло бы.
— Почему? — спросил Сансиро.
— Она спокойна и терпелива и будет, конечно, жевать до тех пор, пока не доберётся до вкуса.
— Да, она внешне спокойна, но в действительности очень строптива.
— Это верно. Есть в ней что-то от ибсеновских женщин.
— Героини Ибсена — прямодушны, у Минэко же строптивость скрытая. Да к тому же не обычная, а какая-то особая. Сестра Нономии на первый взгляд более строптива, но нрав у неё мягкий, чисто женский. Просто удивительно!
Сансиро слушал, не вмешиваясь в разговор. Не всё было ему понятно. Но больше всего он недоумевал по поводу того, что Минэко назвали «строптивой».
Ёдзиро вышел, надел хакама, вернулся и сказал:
— Я ненадолго отлучусь.
Уже стемнело, когда молодые люди вышли из дому. Сансиро заговорил первым;
— Ты слышал? Сэнсэй назвал барышню Сатоми строптивой!
— Ага. Мало ли что сэнсэю взбредёт в голову! От него ещё не то можно услышать. Но самое забавное, что он берётся судить о женщинах, хотя совершенно их не знает. Да и откуда ему знать, если он никогда не любил.
— Оставим сэнсэя. Но ведь и ты согласился с ним. Верно?
— Да, согласился. Ну и что?
— В чём же ты видишь её строптивость?
— Дело не во мне. Просто современные женщины все без исключения строптивы.
— Ещё ты сказал, что она похожа на ибсеновскую героиню.
— Сказал.
— Какую же героиню ты имел в виду?
— Какую?.. Не знаю. Похожа, и всё.
Сансиро, разумеется, не удовлетворил такой ответ. Но он не стал ни о чём больше спрашивать. Наступило молчание. На этот раз его нарушил Ёдзиро.
— Сейчас весь прекрасный пол похож на ибсеновских героинь. Да и не только прекрасный пол. Даже мужчины, проникнутые новыми веяниями, чем-то напоминают героев Ибсена. Правда, не поступками. Впрочем, как и женщины. Нет в них ибсеновской свободы, независимости. Пока они, как говорится, только сердцем воспринимают всё новое.
— Я не очень-то подвержен его влиянию.
— Не поддавайся самообману… Общества без пороков не бывает.
— Да, пожалуй.
— А раз так, значит, живущие в обществе существа должны постоянно испытывать неудовлетворённость. Герои Ибсена, например, с особой остротой ощущали пороки существовавшей в их время социальной системы. Постепенно и мы дойдём до этого.
— Ты так думаешь?
— Не только я. Каждый, кто способен видеть, думает так.
— И твой сэнсэй тоже?
— Мой сэнсэй? Не знаю.
— Но ведь он недавно сказал, что Сатоми-сан уравновешенная и в то же время строптивая. Выходит, что она нашла в себе силы мириться с окружающей средой и поэтому всегда внешне хладнокровна. А протест — ведь её далеко не всё удовлетворяет — она хранит в глубине души.
— В самом деле… Молодец сэнсэй! Так здорово сумел подметить… — И Ёдзиро принялся на все лады расхваливать Хироту. Разговор ушёл куда-то в сторону, вопреки желанию Сансиро поговорить ещё немного о Минэко.
— Ты, вероятно, помнишь, что я собирался потолковать с тобой, — продолжал Ёдзиро. — Впрочем, скажи прежде, прочёл ли ты мою статью? Если не прочёл, тебе трудно будет меня понять.
— Как только пришёл домой, сразу же прочёл.
— Ну и что скажешь?
— А что говорит сэнсэй?
— С какой стати сэнсэй должен её читать? Он даже не знает о её существовании.
— Вот что я тебе скажу. Статья интересная, но ощущение такое, будто выпил старого, уже не крепкого пива, словом, не получил полного удовлетворения.
— Однако настроение у тебя поднялось? И на том спасибо. Нынешний период можно назвать подготовительным. Потому я и подписываюсь псевдонимом. Но я поставлю под статьёй своё настоящее имя, как только наступит благоприятный момент. А сейчас давай поговорим о деле.
Оказалось, что на сегодняшней вечеринке Ёдзиро собирается выступить с протестом против застоя на факультете и очень просит Сансиро его поддержать. Застой — это факт. А против факта никто возражать не станет. И все собравшиеся сообща решат, как исправить положение. Он, Ёдзиро, скажет, что необходимо пригласить в университет на преподавательскую работу хотя бы одного стоящего японца. С этим все, бесспорно, согласятся. Иначе быть не может. Затем перейдут к обсуждению кандидатуры. Ёдзиро предложит Хироту. Тут Сансиро должен начать всячески расхваливать сэнсэя, чтобы никто не заподозрил Ёдзиро в предвзятости. Ведь многим известно, что Ёдзиро живёт у Хироты и пользуется его покровительством. В общем, это правда, так что ему наплевать. Он только боится навредить сэнсэю. Впрочем, особенно бояться нечего, там будут и сторонники Ёдзиро, но чём их больше, тем лучше. Вот почему необходимо, чтобы Сансиро выступил. После того как предложение Ёдзиро будет единодушно принято, избранные делегаты пойдут к декану, а потом к ректору. Но сегодня об этом рано говорить. Момент надо будет выбрать сообразно с обстоятельствами.
Увы, красноречие Ёдзиро не производило должного впечатления, оно было лишено глубины и весомости. Иногда даже начинало казаться, что он шутит с серьёзным видом. Однако, поскольку сама по себе идея вполне заслуживала уважения, Сансиро поддержал её. При этом, правда, он заметил, что в способах осуществления этой идеи, предложенных Ёдзиро, слишком много ухищрений. Услышав это, Ёдзиро остановился. Они как раз находились у ворот синтоистского храма на Моривакатё.
— Много ухищрений, говоришь? Но я ведь пока провожу подготовительную работу, и главное, чтобы она не нарушала нормального хода событий. Ничего противоестественного в этом нет. Ухищрение? Ну и пусть. Важно, чтобы оно вреда не приносило.
Ответ вертелся у Сансиро на языке. Но он никак не мог облечь свою мысль в слова. Из всего, сказанного Ёдзиро, в памяти Сансиро запечатлелось лишь то, над чем он ещё не успел поразмыслить и что больше всего привело его в восторг.
— Возможно, ты прав, — очень неопределённо ответил Сансиро, и они зашагали дальше.
За главными воротами университета сразу же открылась просторная площадь с редко разбросанными по ней большими зданиями. Их крыши отчётливо выделялись на фоне ясного звёздного неба.
— Какое великолепное небо! — заметил Сансиро. Ёдзиро тоже шёл, глядя вверх.
— Послушай-ка! — вдруг сказал он.
— Что? — отозвался Сансиро, уверенный в том, что Ёдзиро намерен продолжить прерванный разговор.
— Ты что чувствуешь, когда видишь такое небо?
Сансиро никак не ожидал от приятеля подобного вопроса.
У него наготове было множество таких слов, как «беспредельное», «вечное», но, боясь насмешек Ёдзиро, Сансиро промолчал.
— Какой-то чепухой мы занимаемся, — сказал вдруг Ёдзиро. — Может, бросить всё это прямо с завтрашнего дня? Никакого проку от моей статьи, пожалуй, не будет.
— Что с тобой, Ёдзиро?
— Это небо внушило мне такие мысли… Ты влюблялся когда-нибудь?
Сансиро замялся.
— Страшные создания женщины, — заявил Ёдзиро.
— Страшные. Я это знаю, — согласился Сансиро. Ёдзиро расхохотался, вспугнув вечернюю тишину.
— Хотя ни малейшего понятия о них не имеешь. Ни малейшего.
Сансиро растерялся.
— Завтра тоже будет отличная погода. Будто специально для спортивных состязаний. Приходи непременно. Там будет много хорошеньких девушек.
В студенческом клубе ярко горели электрические лампы. Из коридора с дощатым полом они прошли в зал. Там уже собрались студенты. Одни оживлённо беседовали. Другие нарочно держались особняком, молча рассматривая газеты и журналы. Каждая группа обсуждала поочерёдно несколько тем. Однако в комнате было относительно тихо, лишь яростно рвался к потолку табачный дым.
Участники вечера всё прибывали. Их тёмные силуэты один за другим возникали из мрака, продуваемого ветром, и тут же вступали в полосу света. Иногда в комнату заходили сразу пять-шесть человек. Вскоре собрались почти все.
