Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Сразу после того консилиума один из его участников отбыл в двухнедельный отпуск. А в первый день по возвращении на работу он в тот же самый час в том же коридоре изумленно застыл при виде маленькой процессии — навстречу ему двигались санитар с чемоданом, медсестра и миссис Кинг все в том же бирюзовом платье и шляпке цвета весеннего неба.

— Доброе утро, доктор, — сказала она. — Я иду встречать мужа, и мы поедем в Виргиния-Бич. Вот решила заранее спуститься в холл, чтобы не заставлять его ждать.

Доктор вгляделся в ее лицо — оно было ясным и по-детски счастливым. Сестра знаком дала ему понять, что действует согласно указаниям, после чего он ограничился поклоном и перевел разговор на погоду.

— Да, нынче прекрасный день, — сказала миссис Кинг. — И он не станет для меня менее прекрасным, даже если пойдет дождь.

Врач проводил ее взглядом, недоумевая и возмущаясь: почему они позволили этому продолжаться? На что они рассчитывают?

Эти вопросы он вскоре задал доктору Пири.

— Мы пытались с ней объясниться начистоту, — сказал доктор Пири, — но она в ответ только смеялась и говорила, что мы сочиняем эти небылицы лишь для проверки, все ли ладно у нее с головой. В данном случае слово «немыслимо» можно употребить в самом прямом смысле — она не в силах даже помыслить о смерти мужа.

— Но так не может продолжаться до бесконечности.

— Теоретически — не может. Несколько дней назад, когда она в очередной раз упаковывала вещи, сиделка попыталась ее удержать. Я стоял в коридоре и через открытую дверь увидел, что она вот-вот закатит истерику — впервые за все это время, заметьте. Лицевые мышцы напряглись, глаза остекленели, а голос стал резким и хриплым, когда она — в преувеличенно вежливых выражениях — обвинила сиделку во лжи. Еще минута — и доселе спокойная пациентка перешла бы в разряд буйных, так что я срочно вмешался и приказал сиделке проводить ее в холл…

Тут он умолк, поскольку все та же процессия появилась вновь, теперь возвращаясь в палату. Миссис Кинг остановилась и заговорила с доктором Пири.

— Моего мужа задержали дела, — сообщила она. — Конечно, я расстроена, но мне сказали, что он приедет завтра, а после такого долгого ожидания вполне можно потерпеть еще денек. Вы со мной согласны, доктор?

— Полностью согласен, миссис Кинг.

— А сейчас первым делом переоденусь, чтобы не занашивать новый наряд. — Она сняла шляпку и придирчиво ее осмотрела. — Вот уже и пятнышко появилось, попробую его свести. Как по-вашему, он не заметит?

— Не заметит, уверяю вас.

— Всего-то один день осталось подождать. Завтра в этот же час — и оглянуться не успею, как пройдет время.

Когда она удалилась, молодой доктор напомнил коллеге:

— А ведь есть еще дети, их у нее двое.

— Не думаю, что дети сейчас имеют для нее какое-то значение. Когда произошел этот психический надлом, в ее сознании возникла прочная связь между отъездом и самой идеей исцеления. Если мы разрушим эту связь, миссис Кинг скатится в пропасть и должна будет выбираться оттуда заново.

— Справится ли она?

— Прогнозировать невозможно, — сказал доктор Пири. — Я всего лишь объяснил, почему ей этим утром разрешили спуститься в холл.

— А что будет завтра? И послезавтра?

— Всегда есть надежда, — сказал Пири. — Вдруг однажды утром он объявится?

На этом месте доктор прервал свой рассказ. В ответ на наши требования довести историю до конца он лишь заметил, что дальнейшее не представляет интереса: всякое сочувствие рано или поздно себя изживает, и со временем персонал клиники стал относиться к ней как к обычной пациентке.

— И она до сих пор ежедневно выходит встречать мужа?

— Да, с этим все по-прежнему. Прочие больные — исключая новичков — так привыкли к этому, что даже головы не поворачивают, когда она проходит по коридору. Ежегодно медсестры тайком подменяют ее шляпку точно такой же, но выходное платье у нее до сих пор то самое. Всякий раз она слегка расстраивается, не застав внизу мужа, но в целом держится неплохо и порой даже мило шутит. Ее жизнь не так уж и несчастна, насколько мы можем судить, а для остальных пациентов она служит образцом спокойствия и уравновешенности… Но, ради бога, давайте побеседуем о чем-нибудь другом — хотя бы о тех же темницах.

Когда мистер Кэсс понял, что уснуть ему не удастся, он снова надел галстук и вернулся в гостиничный холл. Все постояльцы уже разошлись по своим комнатам, но признаки недавнего оживления — вроде наполовину собранной мозаичной картинки на столе — были налицо.

У камина возился ночной сторож, пристраивая на углях толстое бревно.

Мистер Кэсс неслышно проковылял по мягкому ковру и, остановившись за спиной сторожа, спросил скрипучим голосом:

— Тяжелое?

Сторож, немолодой жилистый горец, резко обернулся.

— Под сотню фунтов потянет, — ответил он затем. — Дерево сырое, займется толком к часу ночи, не раньше.

Мистер Кэсс опустился в кресло. Еще год назад он жил активно и полнокровно, водил машину и тому подобное, однако в прошлом месяце — перед самой поездкой на юг — у него случился удар, и теперь его жизнь напоминала тягостное ожидание последнего поезда на глухом полустанке. Он был очень одинок.

Сторож подгреб вплотную к бревну горящие головешки.

— Я было принял вас за другого, когда услыхал голос за спиной, — сказал он.

— За кого это, интересно знать?

— Я подумал, это снова тот тип, что приходит позже всех. В мое первое дежурство он заявился часа в два — словно из-под земли вырос, аж напугал. И эдак, почитай, каждую ночь.

После паузы мистер Кэсс спросил:

— А как его зовут?

— Я его имя не спрашивал.

Опять возникла пауза. В камине взметнулись и вскоре опали языки пламени, до поры не осилив сырое дерево.

— Так, может, он и не постоялец вовсе?

— Да нет же, тут он живет, — не очень уверенно сказал сторож, похоже впервые об этом задумавшись. — Я слыхал его шаги по коридору, а потом он завернул за угол и дверью хлопнул.

— А что, если он взломщик? — спросил мистер Кэсс.

— Ну, это навряд ли. Он сказал, что останавливается здесь частенько.

— И он заверил вас, что не является взломщиком?

Сторож рассмеялся:

— Таких вопросов я ему не задавал.

Бревно откатилось к решетке камина, но старик тут же