Глава LX
Судьба — веревка
Около этого времени, благополучно и по всѣмъ классическимъ формамъ, совершилось великое полугодичное торжество, которое по обычной синтетической методѣ устроили въ своемъ заведеніи д-ръ Блимберъ и м-съ Блимберъ. Молодые люди, имѣвшіе счастье получать образованіе подъ ихъ просвѣщеннымъ руководствомъ, благовременно, какъ и слѣдуетъ, получили литографированные билетики съ покорнѣйшей просьбой пожаловать въ такой-то день на вечерній балъ, который, по обыкновенію, откроется кадрилью въ половинѣ восьмого по полудни. Затѣмъ всѣ джентльмены, переполненные схоластическою мудростью, должны были разъѣзжаться по домамъ, чинно и важно, не обнаруживая никакихъ слѣдовъ буйнаго веселья, свойственнаго невоспитанной черни. М-ръ Скеттльзъ регулярно каждый годъ отправлялся на каникулы за границу, чтобы придавать новую красу имени своего достопочтеннаго родителя сэра Барнета Скеттльза, который этимъ временемъ получилъ дипломатическое назначеніе при одномъ изъ иностранныхъ дворовъ, къ великому наслажденію своихъ степенныхъ земляковъ и даже землячекъ, бывшихъ въ необыкновенномъ восторгѣ отъ популярности сэра Барнета и супруги его, леди Скеттльзъ. М-ръ Тозеръ, молодой джентльменъ, статный и дородный, былъ теперь до того переполненъ классическою мудростью, что могъ, при случаѣ, не заикаясь пересчитать всѣ древнѣйшія, среднія и новѣйшія изданія Цицерона и Сенеки съ варіантами и аппендиксами и, ужъ само собою разумѣется, имѣлъ о современной Европѣ вообще и объ Англіи въ особенности такія же познанія, какъ природный римлянинъ временъ Траяна и Веспасіана. М-ръ Тозеръ имѣлъ похвальное обыкновеніе каждую фразу скрѣплять классической цитатой изъ любимаго писателя, и трудно было бы передать наивный восторгъ его сердобольныхъ родителей, не слышавшихъ подъ собою земли, когда ученый юноша лелѣялъ ихъ уши полновѣсными гекзаметрами и ямбическими виршами самой звучной и темной натуры. Точно также нельзя изобразить тлѣннымъ перомъ тоскливой грусти батюшки и матушки бѣднаго м-ра Бриггса, познанія котораго походили на дорожный багажъ, уложенный такою неискусною рукою, что при случаѣ въ немъ нельзя было доискаться самой необходимой вещи. Вообще этотъ джентльменъ немного полакомился древомъ классическаго знанія, и плоды, имъ собранные, были горьки и кислы. М-ръ Байтерстонъ во всѣхъ отношеніяхъ былъ очень счастливъ, и, если сказать правду, едва ли не счастливѣе самого м-ра Бриггса: положенный подъ прессъ классическаго станка, онъ, съ необыкновенной быстротой, выдавливалъ изъ своего мозга самыя благовонныя испаренія, которыя однако съ такою же быстротою исчезали невозвратно, какъ скоро переставалъ на него дѣйствовать форсированный аппаратъ. Теперь м-ръ Байтерстонъ ѣхалъ въ Бенгалію, и можно было держать какое угодно пари, что морской воздухъ совершенно освѣжитъ его голову, и онъ, еще не доѣзжая до мѣста, рѣшительно забудетъ, что есть на свѣтѣ вещь, которую зовутъ латинской грамматикой.
— Милостивые государи! Наши лекціи имѣютъ теперь начаться въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, двадцать пятаго числа.
Эти слова д-ръ Блимберъ провозгласилъ утромъ того счастливаго дня, который долженъ былъ окончиться классическимъ баломъ. На этомъ, однако, сверхъ всякаго чаянія, д-ръ Блимберъ не остановился. Бросивъ на собраніе самодовольный классическій взоръ, онъ продолжалъ такимъ образомъ:
— Милостивые государи! Почтенный другъ нашъ Цинцинатъ, по достославномъ окончаніи военныхъ и гражданскихъ подвиговъ на службѣ отечеству, удалился изъ сената на свою скромную мызу съ тѣмъ, чтобы въ спокойствіи и мирѣ наслаждаться сельскими занятіями. Это вы знаете, милостивые государи! Равномѣрно вамъ небезызвѣстно, что Цинцинатъ, изъ среды гражданъ, не представилъ сенату ни одного римлянина, котораго онъ счелъ бы нужнымъ удостоить титуломъ своего преемника. Но вотъ, милостивые государи, вотъ благородный римлянинъ, — говорилъ д-ръ Блимберъ, возложивъ руку на плечо Фидера, магистра всѣхъ искусствъ, — adolеs cens imprimis gravis et doctus, мужъ, нарочито важный и ученый. Милостивые государи, будущія ваши занятія, какъ я сказалъ, начнутся въ слѣдующемъ мѣсяцѣ двадцать пятаго числа, подъ наблюденіемъ м-ра Фидера, магистра всѣхъ искусствъ.
Эта рѣчь вообще принята была съ глубоко обдуманнымъ классическимъ восторгомъ, и д-ръ Блимберъ, объяснившій напередъ свои распоряженія родителямъ благородныхъ питомцевъ, наслаждался эстетически и раціоналистически въ эту счастливую минуту своей жизни. М-ръ Тозеръ преподнесъ доктору отъ лица всѣхъ массивную серебряную чернильницу, и это преподношеніе м-ръ Тозеръ сопровождалъ удивительно витіеватою рѣчью, въ которой находилось пятнадцать цитатъ латинскихъ и семь греческихъ, съ весьма незначительною порціею англійскаго текста. Такая необычайная ученость президента возбудила во всѣхъ другихъ джентльменахъ очень непріятное чувство зависти и досады, и они основательно дѣлали по этому поводу замѣчанія вродѣ слѣдующихъ: — "О! а! видишь, какой выскочка этотъ старый Тозеръ! Изволилъ отличаться на наши денежки! Развѣ мы для него собирали подписку-то? Кто его просилъ сочинять эту рѣчь? Такъ нѣтъ, пойду, дескать, на отличку. Какъ будто чернильница-то его! Покупай, пожалуй, на свои деньги, и говори хоть двадцать рѣчей!" — Множество и другихъ подобныхъ упрековъ сыпалось на краснорѣчиваго витію, и должно согласиться, на сколько всѣ эти упреки были справедливы, на столько же и остроумны.
Ни словами, ни намеками молодые джентльмены не были извѣщены о чемъ-нибудь вродѣ того, что въ скоромъ времени имѣетъ совершиться бракосочетаніе Фидера, магистра всѣхъ искусствъ, съ прекрасною Корнеліею Блимберъ, единственною дщерію доктора всѣхъ наукъ. Д-ръ Блимберъ не преминулъ бы придти въ необычайное изумленіе, еслибы какой-нибудь дерзновенный заикнулся передъ нимъ объ этой матеріи. За всѣмъ тѣмъ молодые джентльмены постигали въ совершенствѣ настоящую субстанцію этого вульгарно-хозяйственнаго пункта, и потому, передъ отъѣздомъ къ своимъ роднымъ, они свидѣтельствовали м-ру Фидеру глубочайшее почтеніе и преданность.
Итакъ, романтическія грезы м-ра Фидера, во славу Юпитера и Аполлона, готовы были осуществиться на самомъ дѣлѣ. Достопочтеннный содержатель классическаго заведенія рѣшился сдать свои дѣла и вмѣстѣ съ дѣлами прекрасную миссъ Корнелію Блимберъ, перестроивъ заново домъ и выкрасивъ его новой классической краской. Перестройка началась въ самый день отъѣзда молодыхъ джентльменовъ, a вотъ наступило, наконецъ, вѣнчальное утро, — и ce лѣпообразная Корнелія, въ новыхъ синихъ очкахъ, готовится идти, яко горлица изъ отчаго дома, и шествовать съ подобающимъ тріумфомъ къ алтарю гименея.
Д-ръ Блимберъ съ своими учеными ногами, и м-съ Блимберъ въ сиреневой шляпкѣ, и м-ръ Фидеръ, магистръ искусствъ, съ своими длинными щиколками и щетинистыми волосами, и братъ м-ра Фидера, Альфредъ Фидеръ, баккалавръ теологіи и философіи, готовившійся совершить бракосочетаніе, собрались въ гостиную и пребывали въ благоговѣйномъ самосозерцаніи. Черезъ нѣсколько минутъ величественно вошли Корнелія, очаровательная, какъ всегда, увѣнчанная померанцовыми цвѣтами и окруженная своими подругами. Торжественная тишина и классическое спокойствіе. Но вдругъ дверь отворилась, и подслѣповатый малый громкимъ гласомъ возопилъ:
— М-ръ и м-съ Тутсъ!
Немедленно за этой прокламаціей вошелъ м-ръ Тутсъ, значительно пополнѣвшій и потолстѣвшій, и подъ руку съ нимъ черноокая леди, очень недурная и весьма прилично одѣтая.
— М-съ Блимберъ, — сказалъ м-ръ Тутсъ, — позвольте вамъ представить мою жену.
М-съ Блимберъ была очень рада принять супругу м-ра Тутса. М-съ Блимберъ не отличалась большою снисходительностью, но была очень добра.
— И, такъ какъ вы меня знаете издавна, — говорилъ м-ръ Тутсъ, — то ужъ заодно, позвольте васъ увѣрить, что моя супруга презамѣчательнѣйшая изъ всѣхъ возможныхъ жеищинъ.
— Милый! — возразила м-съ Тутсъ.
— То есть, я вамъ скажу, что именно такъ, — продолжалъ м-ръ Тутсъ, — увѣряю васъ, м-съ Блимберъ, она, что называется, самая экстраординарная женщина.
М-съ Тутсъ засмѣялась отъ полноты души, и м-съ Блимберъ подвела ее къ Корнеліи, которая въ эту же минуту не замедлила получить достодолжные комплименты отъ м-ра Тутса. Между тѣмъ д-ръ Блимберъ повторялъ:
— Браво, Тутсъ, браво! Вотъ и вы поклонникъ гименея и достойный гражданинъ. Браво!
Раскланявшись такимъ образомъ съ незабвеннымъ начальникомъ, м-ръ Тутсъ поспѣшилъ къ м-ру Фидеру, стоявшему въ углубленіи окна. М-ръ Фидеръ, парившій отъ восторга на седьмомъ небѣ, залился громкимъ смѣхомъ.
— Вотъ оно какъ, старый буршъ! — говорилъ м-ръ Фидеръ, — вотъ какъ! Всѣ мы забрались на эмпиреи вмѣсто Олимпа, не такъ ли?
— Фидеръ, — возразилъ Тутсъ, — поздравляю гебя! Если ты такъже блаженъ и счастливъ на порогѣ супружеской жизни, какъ я, то тебѣ нечего больше желать.
