Между тѣмъ какъ достопочтенный Мельхиседекъ, ломаясь и кривляясь на каѳедрѣ, импровизировалъ ученое свово, соотвѣтствующее важности случая, капитанъ воспользовался удобнымъ случаемъ присосѣдиться къ самому уху командира "Осторожной Клары".
— Дружище, — сказалъ онъ, — какъ идутъ дѣла?
— Прескверно! — отвѣчалъ м-ръ Бенсби, совершенно забывъ о присутствіи достопочтеннаго Мельхиседека, что, натурально, могло быть извинено только отчаяннымъ положеніемъ, въ какомъ онъ находился.
— Бенсби, — шепталъ капитанъ, — по своей ли ты волѣ на этомъ мѣстѣ?
М-ръ Бенсби отвѣчалъ: "Нѣтъ!"
— Такъ зачѣмъ же ты причалилъ сюда, другъ ты мой, Бенсби? — спросилъ капитанъ неестественнымъ голосомъ.
Бенси, теперь, какъ и всегда, смотрѣвшій съ неподвижнымъ лицомъ на противоположный конецъ міра, не далъ никакого отвѣта.
— Отчалимъ, любезный! — сказалъ капитанъ.
— Что толку? — возразилъ удрученный мудрецъ. — Она меня настигнетъ y самыхъ полюсовъ.
— Ну да попытайся, любезный. Ободрись, и маршъ налѣво кругомъ. Еще есть время. Ну же, ну! Отчаливай Бенсби!
Но вмѣсто того, чтобы воспользоваться благимъ совѣтомъ, Бенсби пробормоталъ болѣзненнымъ шепотомъ:
— Все это началось съ твоего проклятаго сундука.
— Эхъ, окаянная баба! Подцѣпить человѣка съ твоими убѣжденіями!
М-ръ Бенсби испустилъ подавленный вздохъ.
— Ну же, любезный! — говорилъ капитанъ, толкая его локтемъ. — Пора! отчаливай живѣи, a я прикрою тебя сзади. Время летитъ. Бенсби, утекай! Вѣдь дѣло объ избавленіи, другъ ты мой милый! Ну, хочешь — разъ!
Бенсби оставался неподвиженъ.
— Да, слушай же команды, Бенсби! два!
Бенсби не шевелился.
— Объ избавленіи идетъ дѣло! Слушай, вотъ тебѣ, три! Ну, ну, утекай! Теперь или никогда!
Однимъ изъ самыхъ страшныхъ обстоятельствъ этой церемоніи для капитана Куттля было необыкновенное участіе, которое принимала въ ней миссъ Юліана Макъ Стингеръ, вылитый портретикъ своей матушки. Она, по-видимому, сосредоточила всѣ свои способности на томъ, что совершалось передъ ея глазами, и капитанъ, съ замираніемъ сердца, видѣлъ въ ней плодовитый зародышъ безконечныхъ западней и ловушекъ, которыя, иостоянно, въ продолженіе цѣлыхъ поколѣній, на Корабельной площади разставлены для честныхъ моряковъ, лишенныхъ всякой способности защищать свою личность противъ сухопутнаго коварства. Зрѣлище поразительное и даже экстраординарное въ своемъ родѣ, ибо миссъ Юліана Макъ Стингеръ затмевала собой и м-съ Бокумъ съ ея желѣзной волей, и коротенькаго джентльмена съ его высокой шляпой, и даже самое Макъ Стингеръ съ ея отчаянной и свирѣпой непреклонностью. Маленькіе Макъ Стингеры весьма не много смыслили въ этихъ дѣлахъ, и главнѣйшимъ ихъ увеселеніемъ, въ продолженіе церемоніи, было — путешествовать по ногамъ джентльменовъ; но зато тѣмъ поразительнѣе выставлялся кѳнтрастъ этихъ невинныхъ малютокъ съ миссъ Юліаной, воплощавшей въ себѣ будущую безпардонную даму со всѣми ея принадлежностями. "Какихъ-нибудь два, три года, — думалъ капитанъ, — и горе несчастному, который вздумаетъ пріютиться подъ одною кровлею съ этой дѣвицей".
Церемонія закончилась шумнымъ ликованіемъ юныхъ птенцовъ благопріобрѣтенной семьи м-ра Бенсби, которые всѣ бросились на шею къ милому папашѣ и просили y него деньженокъ на бонбошки. Когда кончились эти изліянія нѣжнѣйшихъ, трогательныхъ чувствъ, процессія готова была выступить изъ церкви, но, вдругъ, на нѣкоторое время, ее пріостановилъ неожиданный вопль со стороны Александра Макъ Стингера. Этотъ милый птенецъ, взглянувъ на могильные памятники подлѣ часовни, ни съ того ни съ сего забралъ себѣ въ голову, что его маменьку хотятъ будто зарыть въ свѣжей могилѣ, и она съ нимъ распрощается навсегда. На этомъ законномъ основаніи онъ завизжалъ съ изумительной силой, и его младенческое личико даже почернѣло отъ надрыва. Но какъ ни были трогательны эти умилительные знаки сыновней любви, маменька его была отнюдь не такая дама, чтобы позволить въ своемъ присутствіи выказывать подобную слабость. Послѣ безполезныхъ попытокъ образумить малютку подзатыльниками и щелчками, она выволокла его на свѣжій воздухъ, поставила на мостовую, и вскорѣ свадебная компанія имѣла удовольствіе слышать громкіе аплодисменты, которые раздавались по спинѣ и плечамъ юнаго Александра.
Когда все пришло въ стройный порядокъ, процессія, съ приличнымъ торжествомъ, двинулась опять на Корабельную площадь, при громкихъ свисткахъ и рукоплесканіяхъ праздношатающихся зѣвакъ, которые, скидывая шляпы, униженно кланялись м-ру Бенсби и поздравляли его съ благополучнымъ пріобрѣтеніемъ красавицы. Капитанъ проводилъ компанію до дверей девятаго номера, но дальше идти не хотѣлъ, несмотря на великолѣпный пиръ, который былъ приготовленъ для счастливыхъ гостей. Во-первыхъ, м-съ Бокумъ, свободная теперь отъ исполненія своей трудной обязанности — плѣнникъ натурально вырваться бы не могъ — обратила все свое вниманіе на капитана и засыпала его отчаянными любезностями, а, во-вторыхъ, честный капитанъ слишкомъ мучился угрызеніями совѣсти при мысли, что онъ самъ нѣкоторымъ образомъ завелъ своего пріятеля въ эту западню, хотя, конечно, ему никакъ не могло придти въ голову, чтобы мудрый Бенсби, совершеннѣйшій знатокъ человѣческой натуры, допустилъ такимъ образомъ опутать себя. Поэтому капитанъ, не входя въ брачный домъ, учтиво раскланялся съ своей дамой и отправился назадъ, обѣщая, впрочемъ, воротиться опять не позже, какъ часа черезъ два.
Капитанъ усталъ, растерялся, былъ взволнованъ, но ему, однако, ничего не стоило въ этотъ же день завернуть на часокъ къ м-ру Домби, хотя квартира этого джентльмена была теперь за городомъ въ одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ лондонскихъ предмѣстій. Туда онъ и направилъ свои шаги, не заходя даже къ старику Соломону въ предѣлы деревяннаго мичмана.
Сторы были опущены, и въ домѣ была такая тишина, что капитанъ сначала не рѣшался постучаться въ дверь; но скоро, почти надъ самымъ ухомъ, раздались голоса, и когда онъ постучался, м-ръ Тутсъ вышелъ къ нему на встрѣчу. Въ самомъ дѣлѣ, м-ръ Тутсъ и его супруга были уже здѣсь.
Тотчасъ же по прибытіи въ этотъ домъ, миссъ Тутсъ схватила на руки чьего-то ребенка, усѣлась съ нимъ на ступени лѣстницы и принялась его лелѣять, цѣловать, миловать и няньчить съ необыкновеннымъ, истинно-материнскимъ восторгомъ. Флоренса была тутъ же съ потупленною головою, и трудно было сказать, кто былъ милѣе для м-съ Тутсъ, мать или ребенокъ, или кто изъ нихъ былъ нѣжнѣе, Флоренса къ м-съ Тутсъ или м-съ Тутсъ къ Флоренсѣ, или обѣ онѣ къ невинному младенцу.
— Папенька вашъ очень боленъ, душечка миссъ Флой? — спросила Сусанна.
— Очень, очень боленъ, — сказала Флоренса. — Сусанна, другъ мой, пожалуйста, не называйте меня моимъ старымъ именемъ. A это что? — воскликнула Флоренса, бросивъ изумленный взглядъ на ея костюмъ. — Старое платье, моя милая? старая шляпка, букли, все старое?
Сусанна залилась слезами и покрыла поцѣлуями маленькую ручку своей безцѣнной, несравненной горлинки, миссъ Флой.
— Позвольте вамъ объяснить, въ чемъ дѣло, милая миссъ Домби, — сказалъ м-ръ Тутсъ, выступая впередъ. — Моя жена, что называется, самая экстраординарная дама, и ужъ я право не знаю, кто можетъ сравниться съ ней въ этомъ отношеніи. Еще прежде, чѣмъ вы обвѣнчались, да и послѣ, она говорила тысячу разъ, что, когда бы вы ни воротились домой, она будетъ приходить къ вамъ не иначе, какъ въ томъ самомъ платьѣ, въ которомъ вы привыкли ее видѣть. Она, видите ли, боится, какъ бы вы не стали меньше ее любить, если она перемѣнитъ свой костюмъ. Да и то сказать, это платье къ ней отлично идетъ, и я ее обожаю въ немъ. Милая миссъ Домби, пусть она будетъ опять вашей горничной, нянькой, всѣмъ, чѣмъ была прежде, какъ будто въ ея жизни не случилось никакихъ перемѣнъ. Да только вотъ что, Сусанна, — заключилъ м-ръ Тутсъ, говорившій съ большимъ одушевленіемъ и чувствомъ, — объ одномъ прошу тебя, мой ангелъ, помни, сдѣлай милость, докторскій совѣтъ, и не надсажайся слишкомъ много!
Слишкомъ нуждалась въ посторонней помощи Флоренса Гэй, и присутствіе въ ея домѣ старой подруги было для нея безцѣнной отрадой. Ея отецъ былъ боленъ. Смерть стояла y его изголовья. Потрясенный страшными воспоминаніями прошедшей жизни, старикъ не выдержалъ разнородныхъ ощущеній и въ самый день пріѣзда въ домъ своей дочери слегъ въ постель. Съ этой поры м-ръ Домби не поднималъ головы, и съ этой же поры руки Флоренсы были постоянно къ его услугамъ.
Она всегда была съ нимъ, и онъ всегда ее узнавалъ, хотя нерѣдко, томимый бредомъ, путалъ обстоятельства, при которыхъ съ нею говорилъ. Такъ иной разъ ему казалось, будто его сынъ только что умеръ, и онъ говорилъ, будто видѣлъ, какъ его маленькая дочь, не смыкая глазокъ, день и ночь покоила и лелѣяла умирающаго ребенка. Видѣлъ это м-ръ Домби и стоналъ, и плакалъ навзрыдъ, и прижималъ къ подушкѣ свою несчастную голову. Иногда онъ къ ней самой обращался съ вопросомъ:
