Она всегда была съ нимъ, и онъ всегда ее узнавалъ, хотя нерѣдко, томимый бредомъ, путалъ обстоятельства, при которыхъ съ нею говорилъ. Такъ иной разъ ему казалось, будто его сынъ только что умеръ, и онъ говорилъ, будто видѣлъ, какъ его маленькая дочь, не смыкая глазокъ, день и ночь покоила и лелѣяла умирающаго ребенка. Видѣлъ это м-ръ Домби и стоналъ, и плакалъ навзрыдъ, и прижималъ къ подушкѣ свою несчастную голову. Иногда онъ къ ней самой обращался съ вопросомъ:
— Гдѣ Флоренса?
— Я здѣсь, папенька, здѣсь я.
— Я не знаю ея, — вопилъ измученный старикъ. — Мы такъ давно разстались, что я не узнаю моего собственнаго дѣтища!
И Флоренсѣ стоило большихъ трудовъ успокаивать взволнованнаго старика и осушать его слезы. Случалось, м-ръ Домби цѣлые часы бредилъ своими старыми торговыми предпріятіями, и Флоренса въ такихъ случаяхъ обыкновенно теряла изъ виду нить его размышленій. Онъ повторялъ наивный вопросъ своего сына младенца: "Что такое деньги?" и размышлялъ, и обдумывалъ, и разсуждалъ съ самимъ собою болѣе или менѣе связно, пріискивая основательный отвѣтъ, какъ будто до той минуты никогда никто не спрашивалъ его объ этой важной статьѣ. Затѣмъ, продолжая вдумываться, онъ двадцать тысячъ разъ повторялъ титулъ своей старинной фирмы и при каждомъ разѣ повертывалъ на подушкѣ свою усталую голову. Случалось также, онъ считалъ своихъ дѣтей — разъ — два — стой; разъ — два — стой, и повторялъ эту прогрессію до безконечности.
Но все это происходило при особенно угнетенномъ состояніи его духа. Во всѣхъ другихъ фазахъ своей болѣзни онъ постоянно обращался къ Флоренсѣ; онъ припоминалъ ту ночь, когда Флоренса приходила въ его кабинетъ, воображалъ, что его сердце сокрушилось отъ тоски, что онъ пошелъ за нею слѣдомъ и безполезно отыскиваетъ ее въ пустыхъ и разоренныхъ комнатахъ огромнаго дома. Смѣшивая это время съ послѣдними днями своей дикой и отчужденной жизни, онъ дивился безчисленнымъ слѣдамъ человѣческихъ ногъ и старался между ними разглядѣть поступь своей дочери. Вдругъ, мерещились ему въ зеркалахъ какія-то страшныя картины дикихъ людей съ орудіями смерти на груди. Затѣмъ виднѣлся слѣдъ Флоренсы. Вотъ она подходитъ ближе и ближе, и м-ръ Домби снова начинаетъ считать слѣды, взбираясь на верхушку какойто огромной башни съ безчисленными билліонами ступеней.
Однажды м-ръ Домби спросилъ, не слышалъ ли онъ на этихъ дняхъ голоса Сусанны.
— Да, папенька, Сусанна здѣсь. Угодно вамъ ее видѣть?
М-ръ Домби отвѣчалъ, что очень угодно, и Сусанна, не безъ нѣкотораго страха, явилась y его постели.
Взглядъ на эту особу, казалось, доставилъ ему большое удовольствіе, и онъ просилъ ее не уходить.
— Прощаю васъ, мой другъ, за все и во всемъ, — говорилъ м-ръ Домби, очевидно, еще не знавшій блистательной перемѣны въ судьбѣ этой дѣвицы. — Останьтесь съ нами. Флоренса и я совсѣмъ перемѣнились, и мы очень счастливы.
И говоря это, м-ръ Домби цѣловалъ маленькую головку, лежавшую на подушкѣ подлѣ него.
Такъ продолжалось нѣсколько недѣль. М-ръ Домби представлялъ на своей постели слабое подобіе человѣка, говорившаго такимъ тихимъ голосомъ, что его можно было разслышать не иначе, какъ прислонившись ухомъ къ его губамъ. Мало-по-малу онъ успокоился. Его, очевидно, начинало забавлять, что онъ лежитъ здѣсь подлѣ открытаго окна, смотритъ поутру на лѣтнее небо и деревья, любуется вечеромъ закатомъ солнца и наблюдаетъ съ какой-то симпатіей тѣни облаковъ и листьевъ. Это въ самомъ дѣлѣ забавно: свѣтъ и жизнь никогда ему не представлялись съ этой точки зрѣнія, и было ясно, что м-ръ Домби возрождается къ новому бытію.
Онъ началъ теперь обнаруживать, что усталость Флоренсы его безпокоитъ, и часто, подозвавъ ее къ себѣ, говорилъ:
— Ступай, моя милая, отдохни, погуляй. Свѣжій воздухъ для тебя необходимъ. Ступай къ своему доброму мужу!
Однажды, когда Вальтеръ былъ въ его комнатѣ, онъ подозвалъ его къ себѣ и, крѣпко пожимая его руку, увѣрялъ, что можетъ умереть спокойно, такъ какъ ему извѣстно, что Флоренса съ нимъ всегда будетъ счастлива.
Разъ вечеромъ, на закатѣ солнца, Флоренса и Вальтеръ сидѣли въ его комнатѣ, такъ какъ онъ иривыкъ ихъ видѣть вмѣстѣ. Флоренса няньчила своего ребенка и, убаюкивая его, запѣла ту самую пѣсню, которую такъ часто слышалъ отъ нея умершій братъ. М-ръ Домби не выдержалъ, онъ протянулъ къ дочери трепещущую руку и просилъ перестать; но на другой и въ слѣдующіе дни онъ самъ просилъ ее повторять какъ можно чаще этотъ романсъ, и онъ вслушивался въ голосъ дочери, отвернувъ отъ нея свое лицо.
Флоренса сидѣла y окна съ своей рабочей корзинкой, между тѣмъ какъ Сусанна, ея неразлучная спутница, расположилась противъ нея со своимъ шитьемъ. М-ръ Домби заснулъ. Былъ прекрасный лѣтній вечеръ, и еще два часа оставалось до сумерекъ. Флоренса задумалась. Ей пришли въ голову тѣ минуты, когда отецъ первый разъ представилъ ее своей прекрасной невѣстѣ. Въ комнату вошелъ Вальтеръ.
— Послушай, душенька, — сказалъ онъ, слегка дотрагиваясь до ея плеча, — съ тобой хотятъ поговорить.
— Не случилось ли чего, мой другъ? — спросила Флоренса, испуганная, какъ ей показалось, встревоженнымъ видомъ своего мужа.
— Нѣтъ, мой ангелъ, ничего! Пришелъ одинъ джентльменъ, и я говорилъ съ нимъ. Ничего не случилось. Хочешь къ нему выйти?
Флоренса встала и поспѣшила сойти внизъ за своимъ мужемъ, оставивъ отца на попеченіе черноокой м-съ Тутсъ, обратившей въ эту минуту всѣ свои способности на иголку и наперстокъ. Въ гостиной нижняго этажа, обращенной окнами въ садъ, сидѣлъ какой-то джентльменъ, который при входѣ Флоренеы хотѣлъ пойти къ ней на встрѣчу, но, задержанный нѣкоторыми принадлежностями своихъ ногъ, остановился подлѣ стола.
Флоренса припомнила кузена Феникса, котораго съ перваго раза не угадала въ тѣни листьевъ. Кузенъ Фениксъ взялъ ея руку и поздравилъ съ благополучнымъ бракомъ.
— Я очень жалѣю, — говорилъ кузенъ Фениксъ, усаживаясь на стулъ, между тѣмъ, какъ Флоренса заняла свое мѣсто, — очень жалѣю, что мнѣ не удалось раньше явиться къ вамъ съ моими искренними поздравленіями; но въ нашей фамиліи, словомъ сказать, произошли такія непріятныя случайности, или, въ нѣкоторомъ родѣ, многочисленныя столкновенія, что я, какъ говорится, находился въ чертовскомъ состояніи духа и потерялъ всякую способность посѣщать общество. Единственнымъ обществомъ во все это время была, такъ сказать, моя собственная личность, и вы понимаете, какъ должно быть огорчительно, въ нѣкоторомъ родѣ, замуровать себя въ опредѣленныхъ границахъ, тогда какъ въ душѣ чувствуешь этакую… понимаете?… ну, словомъ сказать, безпредѣльность.
Флоренса понимала только то, что кузенъ Фениксъ имѣлъ очевидное намѣреніе сдѣлать ей болѣе важныя открытія, но какія именно, это скрывалось въ мракѣ неизвѣстности. Безпокойный взглядъ Вальтера подтверждалъ ея догадку.
— Я имѣлъ честь упоминать другу моему м-ру Гэю, если только могу называть его этимъ именемъ, — продолжалъ кузенъ Фениксъ, — что мнѣ, такъ сказать, неслыханно пріятно получить вѣсть насчетъ теперешнихъ обстоятельствъ друга моего Домби, который, вы понимаете, на дорогѣ къ выздоровленію. Я никакъ не думаю, чтобы другъ мой Домби опустилъ, въ нѣкоторомъ родѣ, крылья, по поводу этакой какой-нибудь, словомъ сказать, потери всего имѣнья. Самъ я не пробовалъ, или, правильнѣе не испыталъ чего-нибудь въ родѣ такого радикальнаго разоренія, такъ какъ мое имѣніе никогда не простиралось до такихъ колоссальныхъ размѣровъ; но все же и я въ своей жизни потерялъ все, что могъ потерять, и при всемъ томъ, понимаете, никогда, по крайней мѣрѣ, слишкомъ, не жаловался этакъ на какую-нибудь несправедливость судьбы, или, правильнѣе, слѣпого рока. Я знаю, другъ мой Домби почтенный джентльменъ, и, конечно, ему отрадно думать, что это, такъ сказать, всеобщее чувство. Даже Томми Скрьюзеръ, — мужчина удивительно желчный, пріятель мой Гей, вѣроятно, знакомъ съ нимъ, — ничего не можетъ сказать въ опроверженіе этого факта.
Флоренса чувствовала, больше, чѣмъ когда-либо, что за этимъ длиннымъ вступленіемъ должно послѣдовать какое-нибудь важное открытіе. Ея взоры, лучше всякаго отвѣта, выразили живѣйшее нетерпѣніе. Кузенъ Фениксъ продолжалъ:
— Дѣло въ томъ, что другъ мой Гэй, точно такъ же, какъ и я, разсуждали сейчасъ относительно исходатайствованія милости, которая, собственно, и даже исключительно, находится въ вашихъ рукахъ, и я, что называется, радъ, что другъ мой Гэй согласился хлопотать за меня, при чемъ мнѣ пріятно засвидѣтельствовать, что онъ удостоилъ меня совершеннѣйшей откровенности, за что я ему обязанъ. Не могу нарадоваться, что любезнѣйшая и совершеннѣйшая дочь пріятеля моего Домби имѣетъ чувствительную натуру, и, конечно, не потребуетъ съ моей стороны слишкомъ обширныхъ и подробныхъ разсужденій; но все-таки я очень счастливъ, что мое ходатайство будетъ опираться на вліяніи и одобреніи друга моего, м-ра Гэя. Эго отчасти напоминаетъ мнѣ мое старое парламентское время, шумное время, когда этакъ, знаете, не проходило ни одного засѣданія, которое бы не имѣло чисто политическаго характера. Разсуждали въ ту пору, понимаете, о торговлѣ неграми, о Наполеонѣ и французахъ, — шумное время! — и я, что называется, принадлежалъ къ партіи самыхъ бойкихъ застрѣльщиковъ. Если, бывало, скажетъ кто, что его мнѣніе, какъ онъ надѣется, найдетъ ртголосокъ въ душѣ Питта, мы, что называется, просто выходимъ изъ себя, и во всей залѣ, понимаете, буря рукоплесканій. Если сказать прямо, Питтъ былъ великій политикъ и ораторъ, очертившій вокругъ себя магическій кругъ, изъ котораго, понимаете, никто не вырывался. Случалось, и очень часто, вовсе, бывало, не понимаешь и не догадываешься, о чемъ рѣчь, но какъ скоро впутано сюда имя Питта, матерія, знаете, принимаетъ такой видъ, что поневолѣ соглашаешься и аплодируешь. Это, знаете, подало даже поводъ къ забавнымъ шуткамъ, и м-ръ Браунъ — четырехъ-бутылочный верзила съ шишкой на носу, отецъ моего друга Гэя, вѣроятно, былъ знакомъ съ нимъ — обыкновенно говаривалъ, что, если бы этакъ вздумалъ кто сказать, что онъ съ крайнимъ сожалѣніемъ извѣщаетъ парламентъ, что одинъ изъ почтенныхъ членовъ томится въ ближайшей комнатѣ въ страшныхъ судорогахъ, и что имя почтеннаго члена есть Вилльямъ Питтъ, рукоплесканіе, понимаете, было бы общее, и всѣ, такъ сказать, на удачу, не преминули бы одобрить это мнѣніе Вилльяма Питта.
