— Не слишком ли поздно начинать жизнь?
— Мне двадцать пять. Сколько угодно на свете людей, которые находят себя в этом возрасте, а то и позже, я много раз об этом читал. Возраст — это чепуха. Сколько бы тебе ни было лет, почему ты из-за этого должен быть хуже, чем кто-то другой?
— Я так не говорила.
Около следующей скамейки она замедлила шаги.
— Если хотите, можем немного посидеть.
— Конечно.
Фрэнк вытер скамейку платком, и она села. Он снова предложил ей сигарету.
— Я же сказала, что не курю.
— Простите, я просто подумал, что вы не любите курить на ходу. Некоторые девушки не любят.
Он спрятал сигареты.
Она бросила взгляд на книгу, которую он держал в руке.
— Что вы читаете?
Он показал.
— «Жизнь Наполеона»?
— Да.
— Почему вас интересует Наполеон?
— Почему бы и нет? Это был великий человек, не так ли?
— Были люди, великие в другом — в чем-то лучшем.
— Я читаю и другие биографии.
— Вы много читаете?
— Да. Я любопытен. Мне хочется узнать, зачем люди живут на этом шарике. Почему они делают то, а не другое. Понимаете, о чем я говорю?
Она кивнула.
Фрэнк спросил, что читает она.
— «Идиот». Вы читали эту книгу?
— Нет. О чем это?
— Это роман.
— Я больше люблю читать правду, — сказал Фрэнк.
— Этот роман — правда.
Потом Элен спросила:
— Среднюю школу вы кончили?
— Конечно, — засмеялся Фрэнк. — В нашей стране образование бесплатное.
Элен покраснела.
— Простите, это был глупый вопрос.
— Я и не думал обижаться, — сказал он быстро.
— А я и не подумала, что вы обиделись.
— Я учился в школе в трех разных штатах, и в конце концов учился по вечерам. Вечернюю школу я и кончил. Хотел поступить в колледж, но подвернулась работа, я не мог от нее отказаться и решил подождать. Но это была ошибка.
— А я должна была помогать родителям, — сказала Элен, — и поэтому тоже не смогла поступить в колледж. Я ходила на вечернее отделение в Нью-Йоркский университет — слушала лекции по литературе. У меня почти достаточно зачетов за первый курс; но учиться по вечерам, после работы, очень трудно. Работа моя мне не нравится. Я хотела бы учиться днем, как все.
Он бросил окурок.
— Я подумываю о том, чтобы все-таки поступить в колледж, — сказал он. — Неважно, что мне уже двадцать пять. Я знаю одного парня, который тоже поступил в колледж, когда ему было двадцать пять.
— Вы хотите на вечернее отделение? — спросила Элен.
— Может быть, а может, буду учиться днем, если удастся найти подходящую работу — например, в ночном кафетерии или еще что-нибудь. Тот парень, о котором я говорил, он был заместителем управляющего, или что-то в этом роде. Прошло лет пять-шесть, и он стал инженером. А теперь у него навалом работы по всей стране, и он делает хорошие деньги.
— Учиться и работать — это очень тяжело.
— Времени не хватает, но к этому привыкаешь. Когда есть, к чему руки приложить, сон — пустая трата времени.
— На вечернем учиться дольше.
— Для меня это неважно.
— А для меня важно.
— По-моему, ничего нет невозможного. Я часто вспоминаю, что мне подвертывалось в жизни и что я упустил. Поэтому у меня в голове засело: не давай себе заниматься чем-то одним — может быть, что-то другое ты можешь делать лучше. Из-за этого, наверно, я такой беспокойный. Я вечно пробовал — не то, так это. У меня еще есть какие-то мечты, и я хочу чего-то добиться. Главное, это получить хорошее образование. Я не всегда так думал, но чем дальше я живу, тем больше так считаю. Теперь я только об этом и думаю.
— Я всегда так думала, — сказала Элен.
Он закурил новую сигарету и отбросил спичку.
— А кем вы работаете?
— Я секретарша.
— Вам это нравится?
Он курил, прищурив глаза. Она чувствовала, что он понимает, насколько ей осточертела ее работа; может быть, он случайно слышал, как об этом говорили ее отец или мать.
Помолчав, Элен ответила:
— Нет, не нравится. Работа очень однообразная. Изо дня в день одно и то же. А кроме того, меня с души воротит от всех этих типов, которые с утра до вечера увиваются вокруг меня.
— Каких типов?
— Коммивояжеров.
— Они что, пристают к вам?
— Они слишком много языками чешут. Мне хотелось бы делать что-нибудь полезное: быть преподавателем или социальным работником. То, что я сейчас делаю, не дает мне никакого удовлетворения. Я жду не дождусь, когда пробьет пять и я смогу наконец пойти домой. Вот и все, чем я живу.
Элен говорила о ежедневной рабочей рутине, но Фрэнк вдруг поймал себя на том, что почти не слушает. Он засмотрелся на силуэты деревьев в лунном свете, и на лице у него появилось отсутствующее выражение, мысли витали где-то далеко.
Элен чихнула; она размотала свою шаль и снова закутала голову, только более плотно.
— Может, пойдем?
— Сейчас, только докурю.
«Он нервничает», — подумала Элен.
Фрэнк глубоко вздохнул.
— Вы чем-то расстроены? — спросила она.
Фрэнк откашлялся, но все равно голос у него был хриплый.
— Нет, я просто смотрел на луну, и в голову лезло всякое. Знаете, как иногда бывает…
— Природа навевает на вас мечтательное настроение?
— Я люблю природу.
— Я тоже, поэтому я много хожу.
— Я люблю ночное небо; но на Западе небо — красивее. Здесь оно слишком высокое, потому что видишь его между небоскребов.
Фрэнк раздавил каблуком окурок и нехотя поднялся; он выглядел так, словно с юностью прощается.
Элен встала и пошла с ним рядом. По бесприютному небу катилась луна.
После долгой паузы Фрэнк сказал:
— Я хотел бы рассказать вам, о чем я думал.
— Пожалуйста, но это совсем не обязательно.
— Нет, я сам хочу. Я вспомнил о том, как я работал в карнавальном городке. Мне был тогда двадцать один год. И там я влюбился в одну акробатку. Фигурка у нее была вроде как у вас — такая же стройная. Сначала, по-моему, она меня не очень-то жаловала. Наверно, думала, что я слишком прост для нее. А сама она была ого какая серьезная, и настроение у нее было неустойчивое из-за того, что она вечно решала про себя кучу всяких проблем. Как-то раз она мне сказала, что хочет уйти в монастырь. Я говорю: «По-моему, это не для тебя». А она спрашивает: «Что ты обо мне знаешь?» Я ей ничего не ответил, но вообще-то я в людях немного разбираюсь, не спрашивайте, почему; наверно, что-то дается нам от рождения. Но, так или иначе, все лето я по ней сохнул, а она меня в грош не ставила — хотя, по-моему, больше никто за ней не приударял. Я ее спрашиваю: «В чем дело? Может, я для тебя слишком молод?» А она говорит: «Нет, но ты не знаешь жизни». Я говорил: «Если бы ты только могла заглянуть ко мне в душу, ты бы поняла, сколько я пережил». Но, по-моему, она мне не верила. Мы только говорили друг с другом, и дальше дело не пошло. Время от времени я пытался назначить ей свидание, но так ничего и не добился. И тогда я себе сказал: «Отступись, забудь ее, она интересуется только сама собой». А потом, как-то утром, уже в конце лета — чувствовалось, что осень на дворе — я ей сказал, что, как карнавал закончится, я уезжаю. Она спросила, куда я поеду. Я сказал: «Куда-нибудь, где можно получше устроиться». Она ничего не ответила, и тогда я спросил: «А ты все еще хочешь в монастырь?» Она покраснела, отвела глаза и сказала, что теперь она в этом не так уж уверена. Я видел, что в ней что-то изменилось, но я был не так глуп, чтобы подумать, что это из-за меня. Но кажется, что это-таки было из-за меня, потому что когда я случайно коснулся ее руки, она на меня так поглядела, что мне стало даже дышать трудно. «Боже ты мой! — подумал я. — Да ведь мы оба влюблены!» И тогда я сказал: «Дорогая, давай встретимся сегодня после представления и проведем вечер вдвоем». Она согласилась и быстро меня поцеловала. Но в тот вечер она взяла у своего старикана машину — старый такой, раздрызганный драндулет — и поехала покупать себе блузку; ей там в витрине приглянулась какая-то блузка; а когда она ехала назад, шел дождь, и я уже не знаю, что случилось — может, она не заметила поворота, — и этот драндулет съехал с дороги и сорвался в обрыв, и она погибла. Вот так все и кончилось.
Некоторое время они шли молча. Элен была растрогана. «Но зачем, — подумала она, — зачем все эти минорные воспоминания?»
— Мне очень жаль, — сказала Элен.
— Это было давно.
— Я понимаю, вы, наверно, чувствовали себя ужасно.
— Уж это точно, — сказал Фрэнк.
— Но жизнь продолжается.
— Да; а мне везет по-прежнему.
— Поступайте в колледж, как вы решили.
— Да. Обязательно поступлю.
Глаза их встретились, и у Элен мурашки пробежали по коже.
Они вышли из парка и направились к дому.
