Лев Толстой.
Печатается по подлиннику (машинопись с поправками и подписью Толстого).
Витольд Игнатьевич Виткевич (р. 1888) — в то время студент Московского университета. По окончании был преподавателем математики и физики в различных учебных заведениях Москвы; позднее доцент Московского университета и профессор Института дирижаблестроения.
В письме от 24 февраля (почт, шт.) писал Толстому из Москвы: «Если Вы отрицаете теорию эволюции, то Вы должны создать другую теорию, более простую, стройную, истинную, чтобы не оставить в пустом пространстве своих последователей, учеников. Ведь вопрос о происхождении человека, по моему мнению, такой важности, что, не ответив на него, человек не может выработать себе того или иного миросозерцания».
На конверте письма Виткевича Толстой написал: Объяснения во времени нет. Ein Narr kann mehr fragen [als Tausend Weisen antworten. — Один дурак может столько спросить, что тысяча умных не ответят].
1 Точки в подлиннике.
1909 г. Марта 9. Я. П.
Вполне согласен с мыслями, высказанными в письме H. H. Гусева,1 что, само собой разумеется, не мешает мне сочувствовать вашему положению и желать по мере возможности быть полезным вам.
Лев Толстой.
9 марта 1909.
Приписка к письму Н. Н. Гусева от 8 марта.
Александр Петрович Иващенко (р. 1886) — журналист, сотрудник нескольких прогрессивных газет.
В письме от 5 февраля из Киева писал Толстому, что он в 1907 г. отказался от военной службы. Мотивом своего отказа Иващенко выставлял свое нежелание участвовать в «организованных убийствах, направленных против трудового народа», подразумевая под этим «те бесчисленные усмирения, расстрелы, казни и вообще всю ту человеческую кровь, которую суждено было пролить братьям от руки армии». Сообщал о предстоящем суде над ним и спрашивал, что Толстой «думает о его поступке».
На конверте письма Иващенко Толстой вначале пометил: Б[ез] о[твета], затем поручил ответить H. Н. Гусеву, который написал Иващенко, что Толстой считает отказ от военной службы, вызванный партийными, классовыми или какими-либо другими «исключительными соображениями», не достигающим своей цели. Мотивом отказа может быть только «признание истины о равенстве всех людей и о преступности всякого не только убийства, но и насилия человека над человеком».
1 Николай Николаевич Гусев (р. 1882), в 1907—1909 гг. был секретарем Толстого.
1909 г. Марта 9. Я. П.
Ясная Поляна. 9 марта 09 года.
Пожалуйста, извините меня за то, что невольно оставил ваше письмо так долго без ответа.
Внимательно прочел ваше письмо, но, к сожалению, истинно к сожалению, не нашел в нем новых доводов, которые бы убедили меня. Главный довод ваш есть вера в святость и непогрешимость церкви, и понятно, что, имея эту веру, всё включенное в нее становится несомненным. Но, повторяю, к сожалению, я не имею этой веры и не могу ее в себе вызвать. Не могу вызвать в себе веру в ту церковь, которая, по самому определению своему, должна быть едина, а между тем разделяется на грекороссийскую, католическую, лютеранскую и другие, каждая из которых утверждает свою исключительную истинность. Может быть, одна из них, та, которую вы исповедуете, истинна, но я-то не могу признать ее таковой. Войдите, пожалуйста, вашим добрым сердцем в мое положение. Я — старик, стоящий одной ногой в гробу, желающий одного: быть последние дни или часы моей жизни в мире и согласии со всеми, — если допустить ваши верования о возмездии в будущей жизни, то могущий своим непризнанием истинности церковной веры погубить себя навеки. Зачем бы такому человеку отказываться от признания того, что миллионами и миллионами достойных величайшего уважения людей признавалось и признается за истину? Зачем бы такому человеку отказываться, когда такое признание вызвало бы к нему вместо дурного самые добрые чувства огромного количества людей, в том числе и многих очень близких мне, как моей сестры монахини и многих других? Зачем бы такому человеку продолжать высказывать свои не церковные, но христианские убеждения, вызывающие к нему самые недобрые чувства и осуждение в наше время очень большого количества людей, так называемой интеллигенции, считающих всякую религию чем-то отжитым, не нужным и даже вредным? Если человек в моем положении лишается с болью сердца любви стольких хороших людей, желающих его обращения в церковную веру, вызывает вместе с тем недоброжелательство и — смело скажу — презрение людей, составляющих царствующее общественное мнение, то очевидно, что он поступает так только потому, что не может поступать иначе. В самом деле, что же мне делать, если я не могу, буквально не могу исполнить желание ваше и многих добрых людей. Ведь разве не было бы без сравнения хуже, если бы я не только утверждал, что верю во что не верю, но старался бы сам себя обманывать, признавая за веру желание быть в единении с людьми, которых уважаешь и любишь.
Право, милый брат, оставьте меня доживать мою жизнь в тех религиозных убеждениях, к которым я пришел (думаю, что не обманываюсь) искренним желанием исполнить волю того, кто послал меня в жизнь. Если же я, направив все свои силы на узнание его воли и направляя теперь последние часы моей жизни на исполнение ее, если я и ошибся и ошибусь, то он знает меня и не может поставить мне в вину мою ошибку. Простите же и вы меня за еще одно замечание, которое хочется сделать. Почему я, думаю убежденный не менее сильно, чем многие из тех, которые убеждают меня, не призываю их к признанию истинности того, что я считаю истиной? Я высказываю то, что считаю истиной, определяю, как умею, то, что считаю заблуждением, но предоставляя каждому принимать или отвергать мои положения, не обращаюсь ни к кому с требованиями или приглашениями усвоить мои взгляды. Не делаю я этого потому, что знаю, что у каждого есть свое длинное духовное прошедшее, есть свой процесс познания истины, и знаю, как сложна эта духовная работа и как невозможно в ней чужое вмешательство. Желал бы, чтобы так же относились и ко мне.
Во всяком случае еще раз благодарю вас за ваше братское, любовное отношение ко мне и остаюсь таким же к вам.
Уважающий вас Лев Толстой.1
P. S. Что касается напечатания моего первого письма к вам,2 разумеется, я совершенно согласен, точно так же, как и относительно этого письма, если вы найдете его стоющим этого; только просил бы, если будете печатать, то печатать и то и другое целиком, без пропусков.
Л. Т.3
Печатается по дубликату подлинника. Сверено с черновиком (машинопись с поправками и подписью Толстого). Впервые опубликовано в газете «Русское слово» 1909, № 141 от 21 июня.
Ответ на письмо Стефана Козубовского, священника с. Мелешково, Подольской губ., который, в свою очередь отвечая на письмо Толстого от 25 декабря 1908 г, (см. т. 78) письмом от 16—18 января 1909 г., увещевал Толстого «вернуться к церкви» и просил разрешить напечатать первое письмо Толстого.
1 Подпись восстанавливается по черновику.
2 Письмо Толстого от 25 декабря 1908 г. вместе с ответом Козубовского (в измененной редакции) было напечатано в журнале «Отдых христианина» 1909, 5, стр, 37—61.
3 Подпись восстанавливается по черновику.
По поводу написания письма к Козубовскому Толстой в Дневнике 9 марта пометил: «Вчера....продиктовал недурное письмо священнику» (т. 57, стр. 37). См. также: H. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», М. 1912, стр. 257.
1909 г. Марта 10. Я. П.
Вал. Мих. Шминке.
Рад был получить ваше письмо.
Жизнь наша всегда благо, если мы только исполняем свое человеческое назначение, а назначение это — стремление к всё большему и большему единению, достигаемому любовью.
Лев Толстой.
10 марта 1909.
Печатается по копировальной книге № 8, л. 527.
Ответ на письмо В. М. Шминке (сведений о нем не имеется) от 26 февраля из Нижнего Тагила, в котором Шминке писал, что благодаря сочинениям Толстого он «понял смысл жизни», и просил написать на память «хоть две строчки поучения».
1909 г. Марта 11. Я. П.
Ясная Поляна. 11 марта 1909.
Мне очень жалко, любезный Евгений,1 что вы имеете ко мне недоброе чувство, которое выразилось в вашем предпоследнем и прежних письмах. Если я не отвечал вам подробно, то происходило это преимущественно потому, что я видел в вас человека твердо убежденного в своих взглядах и — простите меня — нерасположенного внимательно рассматривать взгляды противоположные. Может быть, и я принадлежу к такого разряда людям, но во всяком случае я видел, что мы с вами никак не придем к соглашению, и переписка по вопросам, которые вы поднимали, была бы совершенно бесполезна. Для меня же в моих годах и при моей болезненной слабости и при большом количестве дел, которые я невольно чувствую обязанным исполнять, такая бесполезная, не могущая ни к чему привести переписка казалась мне излишней. Только этим прошу вас объяснить мое молчание на ваши письма. В последнем же коротеньком письме вы так ясно выражаете основы вашего несогласия со мной, что мне хочется все-таки высказать вам причины моего с вами несогласия.
