На следующий день она не вернулась. И на следующий тоже, и на третий. Прошло еще три дня, а она все не возвращалась. Это было очень странно – ничего подобного до сих пор еще не случалось. В нас заговорило любопытство. Адам решил, что если она не вернется завтра или, в крайнем случае, послезавтра, нам следует послать Каина и Авеля на поиски.
Так мы и сделали. Они отсутствовали три дня, но все-таки отыскали ее. У нее было много приключений. В первую же ночь она в темноте упала в реку, и течение унесло ее очень далеко – как далеко, она не знала – и выбросило на песчаную отмель. После этого она гостила у семейства кенгуру, которое приняло ее очень хорошо и всячески за нею ухаживало. Мама-кенгуру была с ней чрезвычайно ласкова и заботлива; каждый день она вынимала своих детенышей из сумки и отправлялась на фуражировку среди холмов и долин и приносила домой полную сумку самых спелых фруктов и орехов; и почти каждый вечер к ним приходили гости – медведи, кролики, сарычи, куры, лисицы, гиены, хорьки и всякое другое зверье, – и все ужасно веселились. Животные, видимо, тревожились, что на девочке нет меха, и, когда она засыпала, укрывали ее листьями и мхом, чтобы защитить ее нежную кожу от холода. И мальчики так ее и отыскали – под кучей листвы. Первые дни ей было не По себе так далеко от дома, но потом это прошло.
«Не по себе» – это ее собственное выражение. Мы поместили его в словарь и вскоре подыщем для него какой-нибудь смысл. Оно состоит из уже известных нам слов, обладающих самостоятельным четким смыслом, хотя в сочетании они его как будто утрачивают. Составление словаря – работа чрезвычайно увлекательная, но нелегкая; как говорит Адам…
СТРАНИЦА ИЗ АВТОБИОГРАФИИ ЕВЫ, ГОД ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА 920[24]
О да, в те далекие, бесхитростные, простодушные времена нам по легкомыслию и в голову не приходило, что мы, скромные, никому не известные, маленькие люди, баюкаем, нянчим и лелеем самое значительное и необычайное событие, какому только суждено было произойти во вселенной за это тысячелетие – основание человечества!
Правда, в те первые дни мир был пустыней, но оказалось, что это – дело поправимое. Когда нам исполнилось тридцать лет, у нас уже было тридцать детей, а у наших детей их было триста; еще через двадцать лет численность населения возросла до шести тысяч, а к концу второго столетия эта цифра достигла нескольких миллионов. Ибо наша семья была долговечна и умирали лишь немногие. Более половины моих детей живо и по сей день. Я рожала, пока не достигла пожилого возраста. Почти никто из моих детей, благополучно переживших первые нежные годы детства, с тех пор не умирал. Так же обстоит дело и в других семьях. Человечество ныне исчисляется миллиардами.
Первый день четвертого месяца года 747 от начала мира. Нынче исполнилось мне 60 лет, ибо родился я в году 687 от начала мира. Пришли ко мне мои родичи и упрашивали меня жениться, дабы не пресекся род наш. Я еще молод брать на себя такие заботы, хоть и ведомо мне, что отец мой Енох, и дед мой Иаред, и прадед мой Малелеил, и прапрадед Каинан, все вступали в брак в возрасте, коего достиг я в день сей. И все они говорили со мной обо мне, и все желают, дабы я женился, Ибо я – старший сын отца моего и будущий глава нашего княжеского рода, когда настанет мой черед, «и владыка городов, земель и титулов, ему принадлежащих, когда богам будет угодно призвать к себе еще живущих днесь наследников и старших родичей, кои стоят между мною и сим высоким саном.
Десятый день. Наградил дарами нескольких мудрецов и слуг их и отослал их в родные их страны, ибо не нуждаюсь более в наставниках, понеже юность моя окончилась и вступаю я ныне на порог зрелости. С мудрецом Уцом, обитающим в далекой земле Нод, в древнем городе, именуемом Енох, послал я и военачальника со многими храбрыми воинами из числа моих собственных телохранителей, дабы защищали они его караван от детей Иавала, рыщущих в пустыне на этом пути. Его праправнучка Цилла осталась пока в доме родича их Аввакума, ибо не устала она гостить у них, а они – видеть ее своею гостьею. Красивая девица и скромная.
Восемнадцатый день. Годовщина постройки города нашего – да процветает Аумрат и те, кто обитает внутри его стен! Прадед мой Малелеил, кем заложен был краеугольный камень 300 лет тому назад, торжественно восседал во святилище храма и принимал старейшин города, восхваляя величие его, и славу, и мощь, и великолепие, и говоря, что видел он, как строился первый дом, и следил, как рос город сей из этого смиренного семени, пока не покрыл ныне пять холмов и долины между оными, так что живущих в нем никто сосчитать не в силах. И поистине, это пышный город со храмами и дворцами, с крепкими стенами и с улицами, что не имеют конца, и нет в нем дома, который был бы построен не из камня. Самый первый дом обветшал и разрушился, но люди стекаются поглядеть на него с благоговением, и никому не дозволяется портить его, хотя многие неразумные пришельцы из дальних стран завели суетный обычай выцарапывать на его древних камнях имена свои и названия никому не ведомых селений, откуда они родом, – обычай зело нелепый, и тот, кто ему следует, – глупец.
Двадцать четвертый день. Ныне Некие скоморохи давали представление во дворце отца моего, и один из них пожирал огонь и совал раскаленные угли в рот, и пережевывал их зубами, и глотал их. И еще пил он нафту, пока та пылала, и не выказывал никакого отвращения, но лишь удовольствие и радость.
А другой, покрыв ребенка корзиною, проткнул оную корзину мечом и под стенания ребенка извлек меч окровавленным. Когда же корзину перевернули, не увидели мы ни ребенка, ни следов его крови. Но все это старые фокусы и стоят они немногого.
Третий же проглотил кривой кинжал длиной в человеческую руку. Скоморох этот был сладкоречив и красив собою, но все же от души желал я, чтобы кинжал тот проткнул ему нутро и тем положил конец представлению, ибо ни я, и никто другой не смеет сидеть в присутствии отца моего, ни удалиться прежде него. А он был очень доволен и немало дивился, да и как могло быть иначе, когда живет он в уединении, занимаясь наукою, и не видит, что происходит в мире. Поистине, нехитрые эти штуки так его восхитили, будто неотесанного мужика, что впервые покинул свою деревню.
Затем отбыл он в театр в сопровождении всех придворных своих, вельмож и чиновников, разодетых пышно и пестро. Новый лицедей Луц, чьей славой полнится ныне страна, так растрогал толпу, предивно играя Адама в классической древней и несравненной пиесе «Изгнание из Эдема» (ничего ей подобного в нынешние времена уж не пишут), что все громко рыдали и не раз подымались на ноги, крича, и стояли столь долго, что, казалось, вовеки не кончат рукоплескать. Но тут вошел Иевел, недряхлеющий сводный брат прапрапрапрадеда моего Еноса, поднял брови и стад глядеть вокруг с состраданием, словно бы говоря: «И вот это они называют актерской игрой!» Так делает он всегда и ничего не хвалит, а только лишь старинное и глупое, которого никто, кроме него, не видел; все же современное поносит, называя его пошлым и бездарным, и сам не получает ни от чего удовольствия, и другим не дает. И тут повел он длинную и громкую речь, говоря напыщенно и чванно, о том, каков был театр в былые дни, когда все еще не измельчало, как ныне, и говорил он: «Пока был жив великий Уциель, вот тогда у нас был Адам! Господи помилуй, когда мы, те, кто видел настоящих актеров, вспоминаем, каким был театр лет четыреста-пятьсот назад…» И тут он весьма расстроился и принялся хвастать и так бесстыдно и оглушительно лгать, что можно было только пожелать, чтобы поскорее он с соизволения божьего оказался среди своих исчезнувших идолов. Сколь скучны и назойливы эти угрюмые беззубые старики, кои живут теперь, как посмотришь, лишь для того, чтобы попрекать нас да превозносить чудеса времен давно забытых, о которых никто, кроме них, не жалеет. Старость почтенна, но подобная привычка ее не украшает. Я бы сказал ему так, если бы такая речь шла моим скудным годам и пушку моей бороды.
Двадцать седьмой день. Сегодня Цуар, один из рабов моих, простерся предо мною, смиренно напоминая мне, что прошло шесть лет с тех пор, как купил я его у его отца. Я призвал моего управителя, и он показал мне, что это так. Человек этот еврей, а посему долее не могу я держать его в рабстве, и я сказал ему, что отныне он свободен. Тут он снова поклонился до земли, говоря: «Господин мой, у меня есть жена и дети». И тогда я, не подумав, едва не сказал: «Забери их». Но управитель мой, пав на колени, вскричал: «О князь, хоть и тяжек мой долг, но должен я исполнить его: когда его купили, не было у него ни жены, ни детей. Твоя милость дала ему жену, а дети его были рождены в рабстве». Был я этим немало смущен, ибо не приходилось мне дотоле решать подобных дел, но сказал: «Раз это так, то да будет так – дай ему денег и одежду, и пусть он уйдет из своего дома один, но хорошо заботься о жене его и чадах, да не будут они проданы и не будут страдать от нужды».
