Джим хмурился, ловя на себе любопытные взгляды. Как и все простые люди, он не любил, когда на него глазели, – в отличие от знаменитостей, которым всеобщее внимание приедается лишь на закате дней. Сибилла же совершенно не замечала, что ею любуются. Она то и дело смеялась, и в смехе ее звенела радость любви. Думать она могла об одном лишь Прекрасном Принце, но, чтобы оставаться с ним наедине в своих мыслях, говорила о чем угодно, но только не о нем, – и о корабле, на котором поплывет Джеймс, и о золоте, которое он непременно найдет в своих скитаниях, и о прекрасной наследнице огромного состояния, которую он спасет от австралийских разбойников в красных рубахах. Сибилла и мысли не допускала, что Джеймс может проплавать всю жизнь простым матросом или, в лучшем случае, боцманом. О нет, это не для него – ведь жизнь моряка ужасна! Как это страшно – быть прикованным к кораблю, когда его с грозным ревом атакуют гигантские волны, а свирепый ветер ломает, как спички, высокие мачты и рвет на узкие полосы паруса! Как только корабль бросит якорь в Мельбурне, Джеймс, вежливо распрощавшись с капитаном, отправится, не теряя ни секунды, на золотые прииски. Не пройдет и недели, как он набредет на самородок чистого золота, крупнее которого еще никто и никогда не находил, и под охраной шести конных полицейских перевезет его в фургоне на побережье. По пути на них трижды будут нападать разбойники, но все атаки они отобьют с большими для нападающих потерями… Впрочем, нет, ни на какие прииски он не поедет, ведь прииски – ужасное место: там люди собираются в барах и пьянствуют, а затем стреляют и убивают друг друга; там немилосердно все сквернословят. Пусть лучше Джеймс станет фермером и займется разведением овец. Однажды вечером, возвращаясь с пастбищ домой, он увидит, как разбойник на черном коне насильно увозит прекрасную девушку, наследницу несметных богатств. Он бросится за ним вдогонку и спасет красавицу. Она, конечно, полюбит его, а он ее, они обвенчаются, а затем вернутся на родину и будут жить в Лондоне, в огромном доме. Да, Сибилла была уверена – Джеймса ждет прекрасное будущее. Но ему нужно быть очень прилежным, никогда не терять самообладание и не тратить попусту деньги.
– Хоть я старше тебя всего лишь на год, – продолжала Сибилла, – жизнь я знаю намного лучше, чем ты, так что заруби на носу все, что я тебе сказала. Смотри не забывай мне писать с каждой почтой и обязательно молись перед сном. Господь Бог всемилостив и будет беречь тебя, а я тоже буду молиться за тебя каждый вечер. Пройдет немного лет, и ты вернешься домой богатым и счастливым.
Джеймс слушал сестру с угрюмым видом и ничего не говорил в ответ. Он уезжал из дома с тяжелым сердцем. Но хмурился он не только из-за предстоящей разлуки. При всей своей неопытности юноша остро чувствовал, что Сибилле угрожает опасность. От этого молодого денди, который за ней ухаживает, ничего хорошего ждать не приходится. Он ведь джентльмен – и уже поэтому Джеймс ненавидел его, ненавидел безотчетно, в силу какого-то врожденного инстинкта, им не вполне сознаваемого, а потому и всевластного. К тому же, зная легкомысленный и тщеславный характер матери, он видел в этом потенциальную опасность для Сибиллы и ее счастья. В детстве мы очень любим родителей; взрослея, начинаем их осуждать, а вот прощаем их не так уж часто.
Джеймсу давно хотелось задать матери один вопрос – вопрос, который мучил его вот уже много месяцев. Случайная фраза, услышанная им в театре, глумливый шепот, донесшийся до его ушей однажды вечером, когда он ждал мать у входа в артистическое фойе, породили у него целый ворох пугающих подозрений. Даже воспоминание об этой минуте обжигало его, как удар хлыста по лицу. Он тесно сдвинул брови, так что между ними образовалась глубокая, клинообразная складка, и с гримасой боли закусил нижнюю губу.
– Ты меня совсем не слушаешь, Джим! – воскликнула Сибилла. – А я стараюсь, строю для тебя такие чудесные планы на будущее! Ну, скажи мне хоть что-нибудь!
– Что, например?
– Ну хотя бы пообещай быть хорошим мальчиком и не забывать нас, – ответила с улыбкой Сибилла.
Джеймс пожал плечами:
– Скорее ты забудешь меня, а не я тебя.
Щеки Сибиллы залил румянец:
– Что ты этим хочешь сказать, Джим?
– Да вот, говорят, у тебя появился дружок. Хотел бы я знать, кто он такой. Почему ты мне о нем ничего не рассказываешь? Чует мое сердце, к добру это знакомство не приведет.
– Прекрати, Джим! – воскликнула Сибилла. – Ты не должен плохо о нем говорить. Я люблю его.
– Тебе даже имя его неизвестно, – проворчал Джеймс. – И все же, кто он такой? Уж я-то имею право знать.
– Его звать Прекрасный Принц. Правда, чудесное имя? Запомни его навсегда, глупый мальчик. Если б ты увидел моего Принца, то сразу бы понял, что лучше никого нет на свете. Вот вернешься из Австралии, и я вас обязательно познакомлю. Он очень тебе понравится, Джим. Он всем нравится, ну а я… я люблю его. Как жаль, что ты сегодня не сможешь пойти в театр. Он обещал приехать, и я сегодня играю Джульетту. Ах, как я ее сыграю! Ты только представь себе, Джим, до чего это замечательно: быть влюбленной – и играть Джульетту, да еще когда в зале присутствует он! Какое счастье играть для него! Я сегодня заставлю рыдать всю публику! Я приведу всех в восторг! Любить – значит превосходить самого себя. Этот ужасный мистер Айзекс будет кричать «она гений!» всем тем бездельникам, что вечно толкутся у него в баре. Он всегда верил в меня, ну а сегодня я всех поражу. Я это чувствую. И все это ради него, ради него одного, моего Прекрасного Принца, моего возлюбленного, моего божества!.. Я чувствую себя такой бедной рядом с ним. Впрочем, бедность, богатство – какое это имеет значение?! Народная мудрость гласит: когда бедность вползает в дверь, любовь влетает в окно[48]. Наши пословицы следовало бы переделать. Их придумывали зимой, а теперь лето… Хотя для меня сейчас весна, время цветочных хороводов под голубым небом.
– Но он ведь джентльмен, – враждебно произнес Джеймс.
– Он Принц! – воскликнула, будто пропела, Сибилла. – И этим все сказано.
– Он хочет сделать тебя своей рабой.
– А я содрогаюсь при одной только мысли быть снова свободной.
– Остерегайся его, Сибилла!
– Увидев его, невозможно не боготворить его; узнав его, невозможно ему не верить.
– Вижу, Сибилла, он совсем лишил тебя разума.
Сибилла рассмеялась и взяла его под руку.
– Мой дорогой брат, ты рассуждаешь, как столетний старик. Когда-нибудь ты и сам полюбишь и тогда поймешь, какое это волшебное чувство. Ну не дуйся, прошу тебя. Ты бы радоваться должен, что, хоть и уезжаешь из родного дома, можешь видеть меня такой счастливой. Для нас жизнь всегда была несладкой. Ничего, кроме трудов и лишений, мы с тобой до сих пор не знали. Но теперь все будет иначе. И мне не надо уезжать в поисках нового мира, как тебе, – я уже обрела его здесь… Смотри, освободилось два места; давай сядем и будем смотреть на прохожих – они так нарядно и модно одеты.
Они сели и, как все остальные, стали глазеть на гуляющую публику. Тюльпаны на клумбах с другой стороны дороги пылали дрожащими языками пламени. В воздухе висела белая пыль, словно зыбкое облако ароматной пудры из фиалкового корня. Огромными бабочками порхали над головами разноцветные зонтики.
Сибилла настойчиво расспрашивала брата о его надеждах и планах. Джеймс отвечал медленно и неохотно. Они обменивались словами, как играющие в шашки обмениваются ходами. Сибилле хотелось заразить Джеймса кипящей в ней радостью, но единственным откликом, который ей удалось у него вызвать, была вымученная улыбка на его хмуром лице.
Вдруг ее внимание привлекло прекрасное лицо в обрамлении золотистых волос и столь знакомая ей улыбка: мимо в открытом экипаже проехал Дориан Грей с двумя дамами.
Сибилла импульсивно вскочила и вскрикнула:
– Это он!
– Кто? – спросил Джим Вейн.
– Прекрасный Принц! – ответила она, провожая глазами коляску.
Джим тоже вскочил и, крепко ухватив ее за руку повыше локтя, воскликнул:
– Где он? Покажи мне его! Я должен его увидеть!
Но в эту минуту появился запряженный четверкой экипаж герцога Берикского, заслонивший коляску Дориана, а когда герцог проехал, коляски уже не было в парке.
– Уехал! – огорченно проговорила Сибилла. – Как жаль, что ты его не увидел!
– Мне тем более жаль. Потому что, если он тебя обидит, клянусь Богом, я убью его.
Она в ужасе взглянула на брата. А тот повторил свою угрозу. Слова его со свистом прорезали воздух, словно кинжал, и люди стали оглядываться на них. Стоявшая рядом женщина захихикала.
– Пойдем отсюда, Джим, – прошептала Сибилла и стала пробираться через толпу; Джим покорно шел вслед за ней. Он высказал все, что думал, и на душе у него стало легче.
Когда они дошли до статуи Ахилла, девушка повернулась к брату. В глазах ее было огорчение, но на губах играла улыбка. Она укоризненно покачала головой и сказала:
