человечество к середине XX века света белого невзвидит в кромешном аду каторжного труда; все функции людей будут сведены к тому, чтобы чистить, полировать, следить за режимом и исправлять неполадки мириадов машин, в безропотные придатки которых они превратятся.
Уже сейчас становятся очевидны глубокие родственные связи, существующие между машиной и библейским Золотым тельцом, и не дай Бог поднять руку на этого новоявленного идола: самая строгая кара, предназначенная для виновного в смерти собственного ребенка, — двухнедельный арест, тот же, кто хотя бы частично повредит какой-нибудь механизм, будь то даже старый дорожный каток, подлежит по меньшей мере трем годам тюремного заключения.
— Да, но производство любого, самого простого механизма значительно дороже, — заметил доктор Хазельмайер.
— В общем, конечно, — вежливо согласился граф дю Шазаль, — и тем не менее причина эта не единственная, Дело в том, что и человек, строго говоря, представляет из себя в настоящее время не более чем заготовку, полуфабрикат, который рано или поздно окончательно превратится в механизм и, смею вас уверить, будет функционировать безукоризненно; некоторые
инстинкты — причем далеко не второстепенные, такие, например, как правильный выбор жены с целью улучшения расы — у современных людей выродились почти до полного автоматизма. Ничего удивительного, что человек своего настоящего потомка и наследника видит в машине, а в прямом, плоть от плоти, отпрыске — подкидыша.
Если бы женщины вместо детей рожали велосипеды или автоматические, многозарядные пистолеты, вы бы увидели, как сразу бойко, наперегонки, побежали бы парочки под венец. Ну что ж, в золотой век, когда человечество еще находилось в начальной фазе развития, люди верили только в «плоды своего воображения», потом наступила эпоха, когда они стали поклоняться «плодам земным», иными словами, тому, что насыщало их утробу, теперь они вскарабкались на вершину совершенства и лишь то почитают истинным, что подлежит... купле-продаже.
Однако превыше всего потомки Адама блюдут четвертую заповедь: «почитай отца своего и мать свою», ибо свято уверены в том, что машины, которые они в поте лица своего произвели на свет Божий и которые смазывают высококалорийным веретенным маслом, в то время как сами довольствуются суррогатным маргарином, в будущем сторицей воздадут им за родовые муки, устроив родителям своим здесь, на земле, райскую жизнь, вот только авторы сей утопии почему-то не принимают в расчет одно очень важное обстоятельство: ведь и машины — а ничто человеческое им не чуждо — могут оказаться неблагодарными детьми.
Жалкие черви! В своих радужных мечтах они тешат себя иллюзией, что машины — это мертвые механизмы, неспособные действовать самостоятельно, железные игрушки, которые можно выбросить как наскучившую куклу.
Вам когда-нибудь приходилось видеть пушку, драгоценнейший? Она что, по-вашему, тоже «мертва»? В таком случае я вам скажу, еще никогда ни с одним самым прославленным генералом так не носились, как с этим металлическим монстром! У генерала насморк, ангина, а никто и не почешется, зато «мертвые» пушки заботливо кутают на ночь в специальные чехлы, чтобы они не «простудились» — не заржавели, иными словами, — и одевают на них особые колпаки — не дай Бог начнется гроза и дождевые струи затекут в нежное нутро.
Конечно, можно возразить: пушка гремит лишь тогда, когда она заряжена порохом и дана команда «пли!», но разве тенор на театральной сцене не начинает голосить по мановению
дирижерской палочки, да и арию свою он исполнит правильно только в том случае, если будет достаточно основательно набит музыкальной грамотой? Воистину, во всем мироздании не найдется ни единой вещи, которая бы действительно была мертва!..
— А как же наша милая родина? Она в самом деле мертвое небесное тело? — робко пискнул доктор Хазельмайер.
— Ну что вы, ни в коем случае, — принялся поучать его господин граф, — это только маска смерти. Луна — как бы это лучше сказать? — линза, которая подобно волшебному фонарю преломляет животворящие лучи этого проклятого спесивого солнца и, извращая их действие на прямо противоположное, оплодотворяет ядовитым и тлетворным флюидом смерти внешний мир, так что различные бредовые фантасмагории, порожденные горячечным человеческим мозгом, магически пресуществляются в иллюзорную действительность. Однако самое забавное то, что почему-то из всех светил именно Луна пользуется у людей особой любовью: их слывущие ясновидцами поэты воспевают ее в своих омерзительно сентиментальных «творениях», декламация коих сопровождается мечтательными вздохами и томным закатыванием глаз, и ни у кого из млеющих от «неземного» восторга слушателей не побелеют от ужаса губы, ведь вот уже миллионы лет, месяц за месяцем, вокруг Земли зловеще чертит крути бескровный космический труп! Что и говорить, даже собаки — особенно черные — и те оказались мудрее: они хоть поджимают хвосты и воют на Луну.
— Недавно в одной из ваших неподражаемо остроумных эпистол вы, дорогой граф, писали, будто бы машины являются креатурами Луны, но... но разве...
— Нет, вы меня неправильно поняли, — прервал доктора господин граф. — Луна своим ядовитым дыханием лишь оплодотворяет человеческий мозг идеями, а машины — это уже порождение рук человеческих, видимый результат лунных инспираций.
Солнце посеяло в душе смертных страстное желание жить в радости и в конце концов сломить оковы проклятья, заставляющего людей в поте лица своего создавать преходящие вещи, однако Луна — тайный источник земных форм, — пропустив солнечные лучи через свой фильтр, замутнила их и превратила в обманчивое мерцание, в свете которого благие семена взошли ядовитой порослью утопических иллюзий, сместивших вовне — в осязаемое — то, что человеку должно было созерцать лишь в сокровенной глубине своей.
Итак, машины — это ставшие видимыми тела титанов, порожденные мозгом деградировавших героев.
«Понимать» и «создавать» можно лишь то, что уже в виде прообраза «зримо» присутствует в душе, которая стремится воплотить его и слиться с ним в единое целое. Так и люди... Беспомощные, они обречены на вырождение; в один прекрасный день падший Адам предстанет во всей наготе своей, и плоть его будет отныне никогда не затихающим, монотонно тикающим часовым механизмом — идеал, который род человеческий спокон веку бессознательно пытался собой олицетворять: унылое и безотрадное Perpetuum mobile.
Мы же, мы, лунные братья, станем тогда истинными наследниками «вечного бытия», того непреходящего сознания, кое никогда не скажет: «Я живу», но — «Аз есмь», ибо ведомо ему: «Даже если вся вселенная развалится на куски — Я пребудет!»
Земные формы так же иллюзорны, как сновидения, потому-то и властны по собственному желанию трансформировать свое тело в любую другую модификацию: среди людей мы в человеческом обличье, среди призраков — тени, среди мыслей — идеи, а ключ ко
