документов»?
– Но ведь труп Сайго Такамори не выдумка. Его действительно нашли. А следовательно…
– Мало ли на свете похожих людей! Что же до рубца от старой раны, обнаруженной у него на правой руке, то таковой мог иметься не только у Сайго Такамори. Знаете историю о том, как И Цин осматривал тело Нун Чжигао?
На сей раз Хомма честно признался, что не знает. Поражённый своеобразной логикой суждений старика, его разносторонними познаниями, он мало-помалу проникся к нему чем-то сродни уважению. Старик между тем извлёк из кармана свою фарфоровую трубку и неспешно раскурил.
– Ну как же, – сказал он. – Преследуя своего противника, И Цин промчался пятьдесят ли и, вступив в Дали, принялся осматривать трупы поверженных врагов. Среди них был один в одежде с вышитым на спине золотым драконом. Приспешники стали в один голос уверять его, что это и есть Чжигао. Однако И Цин им ответил: «А если это не так? Пусть уж лучше мы упустим Чжигао, чем в погоне за славой опорочим нашего императора». Эти слова примечательны не только с точки зрения этической. Они выражают верный подход к истине. Можно лишь пожалеть, что полководцы, стоявшие во главе правительственных войск во время мятежа Сайго, не проявили подобной щепетильности. Поэтому и получилось, что в исторических сочинениях сместились акценты с «возможно» на «доподлинно известно».
Хомма, окончательно загнанный в угол, предпринял последнюю наивную попытку возразить своему оппоненту:
– Но разве бывают на свете люди, похожие друг на друга как две капли воды?
Старик вынул трубку изо рта и, захлёбываясь дымом, громко захохотал. Настолько громко, что сидящая за столиком напротив гейша обернулась и недоумённо посмотрела на него. Это, однако, не смутило старика. Одной рукой придерживая пенсне, в другой сжимая дымящуюся трубку, он по-прежнему покатывался со смеху. Ничего не понимающий Хомма в растерянности смотрел на него.
– Бывают, – наконец проговорил старик, насилу справившись с приступом смеха. – Вы же только что видели спящего в купе старикана. Разве он не похож как две капли воды на Сайго Такамори?
– Значит, это вовсе… Кто же этот человек?
– Этот человек? Мой приятель. По профессии он врач, а в свободное время балуется живописью в китайском стиле.
– Выходит, это был вовсе не Сайго Такамори? – серьёзно спросил Хомма, и тут же лицо его залила краска. Он словно в новом свете увидел роль, отведённую ему в этой истории, и роль эта была сугубо шутовской.
– Простите, если я вас обидел. В ваших суждениях было столько юношеской категоричности, что мне захотелось над вами чуточку подшутить. Шутка шуткой, но всё остальное я говорил совершенно серьёзно. Такой уж я человек.
Пожилой господин сунул руку в карман и положил перед студентом визитную карточку, на которой стояли лишь его имя и фамилия без указания должности или учёной степени. Однако юноше было достаточно одного взгляда на эту карточку, чтобы вспомнить, откуда ему знакомо лицо старика. Тот смотрел на Хомму, добродушно улыбаясь.
– Как я не догадался, что это вы, профессор! Я наговорил вам немало дерзостей. Извините меня.
– Вам не за что извиняться. Честно говоря, мне очень понравилась ваша версия гибели Сайго Такамори в сражении у Сироямы. Если вы будете продолжать в том же духе, можно не сомневаться, что у вас получится весьма интересная дипломная работа. В этом году один из моих студентов тоже решил заняться изучением истории реставрации Мэйдзи. Ну да ладно об этом. Пейте лучше своё вино.
Дождь за окном чуточку поутих и уже не барабанил по стеклу. Гейша и её спутник успели закончить трапезу и уйти, только цветы нанохана в стеклянной вазочке по-прежнему источали едва уловимый аромат. Хомма одним махом осушил свой бокал и, приложив ладони к раскрасневшимся щекам, неожиданно сказал:
– Профессор, вы, должно быть, скептик?
Пожилой господин кивнул и прищурил глаза за стёклами пенсне – те самые ясные глаза с поминутно мелькавшими в них насмешливыми искорками.
– Я последователь Пиррона и исхожу из того, что мы ничего не знаем. Мы не знаем даже самих себя и уж подавно не можем судить о судьбе, постигшей Сайго Такамори. Поэтому, принимаясь за какое-либо исследование, я не ставлю перед собой цели воссоздания истинной картины того или иного события и бываю доволен, если мне удаётся красиво написать о том, что могло бы иметь место в действительности. В молодые годы я мечтал стать писателем. Если бы эта моя мечта осуществилась, я, наверное, сочинял бы именно такие книги. И, должно быть, преуспел бы на этом поприще. Но, как бы то ни было, я скептик. В этом вы правы.
В дороге
I
Не прошло и получаса после пушечного выстрела, возвещавшего полдень, как почти все столы университетской библиотеки, в которой до этого не было ни живой души, заняли читатели.
За ними сидели в основном студенты, но среди них затесалось и несколько человек постарше, кто в хакама и хаори, а кто в брюках и пиджаках. В конце аккуратно расчерченного столами огромного зала, под часами, вделанными в стену, виднелся вход в тёмное книгохранилище. Многоярусные стеллажи по обеим сторонам входа, на которых рядами выстроились книги с потёртыми кожаными корешками, являли собой цитадель, охраняющую науку.
Несмотря на то что в библиотеке было много читателей, здесь царила мёртвая тишина. Или, лучше сказать, от того, что было так много читателей, господствовало особое безмолвие, немыслимое в каком-либо другом месте. Звук перелистываемых страниц, звук бегущего по бумаге пера, наконец, звук тихого покашливания – казалось, что даже эти звуки подавляются безмолвием и несущие их волны воздуха, не успев подняться к потолку, исчезают.
Сюнскэ, устроившись у окна, внимательно бегал глазами по мелким иероглифам. Это был смуглый, крепко сбитый юноша. То, что он с литературного факультета, можно было сразу же определить по букве L на воротничке форменной фуражки.
Над его головой – высокое окно, а за ним – густая листва каштана, сквозь которую проглядывало небо. Оно без конца затягивалось облаками, редко пропускавшими характерные для ранней весны яркие лучи солнца. Колеблемая ветром листва то и дело бросала на книгу кружевную тень, которая тут же исчезала. На раскрытой книге несколько строк было подчёркнуто красным карандашом. Через какое-то время подобные подчёркивания перекочёвывали на следующие страницы.
Половина первого, час, двадцать минут второго – стрелки часов над входом в книгохранилище движутся безостановочно. Примерно в два часа у стоявших около дверей каталожных шкафов неожиданно появляется, беспечно засунув руки за пазуху, только что пришедший в библиотеку низкорослый студент в форменной фуражке, в хакама из Кокура и хлопчатобумажном чёрном кимоно с фамильными гербами. Судя по фамилии, написанной на небрежно торчавшем из-за пазухи блокноте, это был студент того же литературного факультета Ои Ацуо.
Не двигаясь