дребезжания органа у него разболелся живот. Но когда мы с тетушкой вернулись домой после вечерни, братца нигде не было. Я подумал, что он отправился нас встречать и мы разминулись в темноте, поэтому решил вернуться и поискать его возле церкви. Я шел уже по церковной аллее, и тут кто-то шепотом позвал меня, я обернулся и увидел Рыси, прятавшегося у ограды. Он предложил пойти на кладбище и поиграть там в снежки.
— Не будь дураком,— предостерег я его.— Помнишь, что сказал вчера старый Пуф? Он свернет нам шею.
— Кто? Он?— спросил Рыси.— Старый Пуф? Пошли, я тебе кое-что покажу.
Мы перебрались через ограду по каменным ступеням на заснеженное кладбище и начали слоняться среди могил, швыряя друг в друга снежками. Каждый раз, когда я попадал в Рыси, он издавал громкий вопль. Я понятия не имел, что это на него нашло, можно было подумать, что он рехнулся. Внезапно братец прекратил свои выкрики и сказал:
— Прячься, он идет.
Мы укрылись за большим могильным камнем, припав к земле. Из-за туч выплыла полная луна, и тут я увидел, что Рыси держит в руке банку из-под варенья со свечкой внутри, а еще белую ночную сорочку, вроде бы тетушкину. Братец извлек из кармана коробку спичек и зажег свечу. Потом на кинул на себя сорочку, причем верхняя ее часть была завязана, так что голова насквозь не проходила.
— Что ты надумал, братец Рыси?— спросил я, но братец не отвечал.
Притаившись в снегу, мы слышали, как кто-то карабкается по каменным ступенькам и с шумом переваливается через ограду на кладбище.
— Это он,— прошептал Рыси из-под рубашки, которую уже натянул на голову.— Пуф. Я только что видел, как он вошел. Теперь слушай.
Братец издал громкий стон.
— Кто там?— вскричал Пуф.— Провалиться вам, я покажу, как играть в снежки на кладбище! Кто там?
Рыси выждал немного, затем снова застонал, на этот раз громче, прямо жуть брала. Пуф вроде бы затоптался возле ступенек, но тут же мы услышали, что он поднимается: под ногами у него мерно похрустывал снежок, устилавший тропинку.
— Кто там?— снова спросил Пуф, стараясь, чтобы его голос звучал тверже.— Кто там?
Я выглянул из-за могильного камня. Вот он, толстый коротышка, стоит в каких-нибудь двадцати метрах на тропинке, держась рукой за надгробие. При ярком лунном свете я мог разглядеть все до мельчайших подробностей: сверкающие пуговицы, кокарду на шлеме и огромные усы. Но Пуф был без очков. Вид у него был уморительный.
Рыси в третий раз издал стон, и в этот момент луна неожиданно спряталась за облака; на кладбище сделалось темно, как в бездонной яме. Воспользовавшись темнотой, Рыси взобрался на плоское надгробие позади нас; я видел, как он встал там на колени, выпрямив спину, держа в растопыренных руках ночную сорочку, а под ней — зажженную свечу в банке; головы его не было видно, сорочка же сияла, словно огромный газовый фонарь.
Раздался еще один громкий стон, но на этот раз Рыси был ни при чем. Я высунулся поглядеть, что с Пуфом. На прежнем месте, возле могилы, его уже не было. Я поискал его глазами. Он распластался на снегу поперек тропинки, беспомощный, словно опрокинутая тачка с известковым раствором. Пуф потерял сознание.
Мы побросали все и помчались домой, к тетушке, сами напуганные до смерти. Рыси плакал.
На следующий день тетушка отослала нас обратно. Наше отсутствие длилось достаточно долго. Дома мы узнали, что у нас появился маленький братишка, которого мама назвала Кристмасом. [5]
Меня одолевает беспокойство. Сегодня, бреясь, как всегда, бритвой с белой ручкой, я порезал себе подбородок, но кровь не пошла. Точь-в-точь, как это случилось у моего друга Дэнни. Было время, когда мы вместе зарабатывали на хлеб на ярмарках и рынках в том далеком краю, где нет ничего, кроме ферм и часовен. Места те были еще малоосвоенные. Тогда-то я изобрел прекрасный товар — особый кубик, верное средство против мух, отгонявшее их от мяса, а Дэнни предлагал покупателям зубную пасту в небольших круглых коробочках. Несколько фунтов этой пасты — зеленоватой и дурно пахнущей — Дэнни соскреб с отвала мокрой глины. Пасту он держал в жестяной миске и иногда продавал в качестве средства от мозолей. Стараясь привлечь внимание публики к товару, разложенному на прилавке, Дэнни обычно раздевался до черного трико и начинал прохаживаться взад-вперед, держа в зубах на коротком ремешке увесистую гирю весом в пятьдесят шесть фунтов. Делалось это для того, чтобы продемонстрировать, какие у вас станут прекрасные зубы, если вы будете употреблять пасту Дэнни. Только в такие минуты лицо у Дэнни утрачивало привычную бледность и розовело. К нему приливала кровь — потому что Дэнни прохаживался на руках, стоя вниз головой, а его худые ноги в черном трико колыхались в воздухе.
Дэнни был щуплым и маленьким. Если я позволял себе шутить по поводу худобы его ног, он обиженно опускал глаза и говорил: «Оставь меня в покое». Он был очень ранимый. Дэнни сам смастерил себе трико из чулок, которое выкрасил в черный цвет, оно не всюду плотно прилегало к телу, словно скрывало внутри большие пустоты. У Дэнни было тонкое лицо с прозрачной кожей, лицо часто недоедавшего человека, хранившее покорное, животное выражение.
Если и было в его облике что-то безобразное, так это уши. Большие и желтые, они торчали под прямым углом к голове. Анфас они выглядели так, будто их ввинтили в голову, причем одно вошло намного глубже другого. Рыжеватые невьющиеся волосы Дэнни, длинные и густые, были зачесаны назад. Когда он ходил вниз головой на полусогнутых руках, зажав в зубах гирю весом в полсотни фунтов, волосы его копной свешивались вниз и подметали булыжную мостовую. Дэнни очень гордился своими зубами. Он был о них такого высокого мнения, что никогда не показывал. Никому не довелось видеть, как Дэнни улыбается.
Я предлагал покупателям свое изобретение — белые кубики против мух. Кубики я лепил из свечей, предварительно разминая их пальцами. Установив прилавок в гуще рыночной толпы, я выставлял на тарелке ломтик мяса, а сверху клал один-два белых кубика. В тех краях на рынках всегда было множество крупных синих мух, они роились вокруг ларьков со сладостями и над кучами конского навоза, но ни одна из них ни разу не села на мое мясо, когда на нем лежали белые кубики.
