— Вам, я полагаю, будет гораздо удобнее в палатке, — сказал один весьма статный джентльмен с туловищем, несколько похожим на резиновый шар, набитый гусиным пухом.
— В палатке, сэр, вы найдете все, что провинция может придумать для столичных гостей, — подтвердил другой джентльмен весьма величавой и мужественной наружности.
— Вы очень добры, сэр, — сказал мистер Пикквик.
— Сюда пожалуйте, — добавил джентльмен с шарообразным туловищем. — Отсюда вы можете увидеть все маневры наших молодцов.
Президент и мистер Уардль вошли в палатку.
— Бесподобная игра… эффект сильнейший… упражнение для физики… мастерство!
Эти и некоторые другие слова стенографического свойства поразили прежде всего благородный слух мистера Пикквика при входе его в гостеприимную палатку. Первый предмет, представившийся его глазам, был — зеленофрачный приятель рочестерского дилижанса, расточавший свое красноречие перед избранным кружком в клубе крикетистов. Его костюм был приведен в немного более исправное состояние, и, вместо башмаков, на нем были сапоги; но это был точно он, испанский путешественник, обожаемый друг донны Христины.
Незнакомец мигом угадал своих друзей. Выступив вперед, он схватил за руку мистера Пикквика и с обычной торопливостью начал усаживать его на стул, продолжая говорить без умолку во все это время, как будто все городские распоряжения состояли под его особенным покровительством и непосредственным надзором.
— Сюда… сюда… отменная потеха… бочки пива… коньяк первейшего сорта… бифштекс… ростбиф… копченые языки… горчица возами… превосходный день… пулярки… рад вас видеть… будьте как дома… без церемоний… отличная штука!
Мистер Пикквик уселся на указанное место; Винкель и Снодграс также безмолвно повиновались распоряжениям своего таинственного друга. Мистер Уардль смотрел, удивлялся и — ничего не понимал.
— Позвольте, мистер Уардль, представить вам моего друга, — сказал мистер Пикквик.
— Вашего друга! Здравствуйте, сэр. Очень приятно познакомиться с другом моего друга.
Незнакомец быстро сделал антраша и начал пожимать руку мистера Уардля с такой пламенной горячностью, как будто они были закадычными друзьями лет двадцать кряду. Отступив потом шага два назад и окинув собрание орлиным взглядом, он еще раз схватил руку мистера Уардля и, по-видимому, обнаружил даже очевидное намерение влепить поцелуй в его розовую щеку.
— Как вы здесь очутились, любезный друг? — спросил мистер Пикквик с благосклонной улыбкой.
— Так себе, — отвечал стенографический друг, — прикатил… городская гостиница… пропасть молодежи… фланелевые куртки, белые штаны… горячие почки с перцем… сандвичи с анчоусами… отменные ребята… весельчаки… Превосходно!
Мистер Пикквик, уже имевший довольно обширные сведения в стенографической системе незнакомца, быстро понял и сообразил из его лаконических речей, что он, неизвестно какими судьбами, вошел в связь с членами Крикетского клуба, стал с ними на короткую ногу и получил от них приглашение на общий праздник. Таким образом, любопытство ученого мужа было вполне удовлетворено; он надел очки и приготовился смотреть на крикет.
Игра была начата героями Моггльтона. Интерес сделался общим, когда мистер Домкинс и мистер Поддер, знаменитейшие члены славного клуба, отправились, с битами в руках, к своим воротцам. Мистер Лоффи, слава и краса крикетистов Дингли-Делля, должен был бросать могучей рукой свой шар против богатыря Домкинса, а мистер Строггльс был выбран для справления такой же приятной обязанности в отношении к непобедимому Поддеру. Другие игроки были поставлены в различных частях поля для наблюдений за общим ходом, и каждый из них, как и следовало ожидать, поспешил стать в наклонную позицию, опершись рукой на колено, как будто собираясь подставить свою спину для первого прыжка мальчишки, который должен открыть игру в чехарду. Дознано долговременными опытами, что искусные игроки иначе и не могут делать наблюдений. Этот способ созерцания мистер Пикквик в своих ученых записках весьма справедливо называет «наблюдением а posteriori».
Позади воротцев остановились судьи; счетчики приготовились считать и отмечать перебежки. Наступила торжественная тишина. Мистер Лоффи отступил на несколько шагов за воротца Поддера и приставил шар на несколько секунд к своему правому глазу. Доверчиво и гордо мистер Домкинс приготовился встретить враждебный шар, и глаза его быстро следили за всеми движениями Лоффи.
— Подаю! — раздался громовой голос баулера.
И шар, пущенный могучей рукой мистера Лоффи, быстро полетел к центру противоположных ворот. Изворотливый Домкинс был настороже; шар, встреченный его битой, перескочил через головы наблюдающих игроков, успевших между тем нагнуться до самых колен.
— Раз — два — три. Лови — бросай — отражай — беги — стой — раз — нет — да — бросай — два — стой!
Весь этот гвалт поднялся за ловким ударом, и в заключение первого акта городские крикетисты отметили два перебега. Поддер тоже со своей стороны стяжал лавры в честь и славу Моггльтона. Он искусно каждый раз отражал от своих ворот шары, и они разлетались по широкому полю. Наблюдающие игроки, перебегавшие с одного конца на другой, истощились до последних сил; баулеры сменялись беспрестанно и бросали шары, не щадя своих рук и плеч; но Домкинс и Поддер остались непобедимыми. Около часа их биты были в постоянной работе, ворота спаслись от нападений, и публика сопровождала громкими рукоплесканиями необыкновенную ловкость своих героев. Когда, наконец, Домкинс был пойман и Поддер выбит из своего места, городские крикетисты уже считали пятьдесят четыре перебега, между тем как герои Дингли-Делля остались ни при чем. Перевес на стороне горожан был слишком велик, и не было никаких средств поверстаться с ними. Напрасно пылкий Лоффи и нетерпеливый Строггльс употребляли всевозможные усилия, чтоб восстановить некоторое равновесие в этом споре: все было бесполезно, и пальма первенства неоспоримо и решительно осталась за городом Моггльтоном.
Незнакомец между тем кушал, пил и говорил беспрестанно. При каждом ловком ударе он выражал свое одобрение и удовольствие снисходительным и покровительственным тоном; при каждом промахе делал гримасы и грозные жесты, сопровождаемые восклицаниями: «Ах, глупо… осел… ротозей… фи… срам!» Такие решительные отзывы не преминули утвердить за ним славу совершеннейшего знатока и безошибочного судьи всех тайн благородной игры в крикет.
— Играли на славу… игра первейший сорт… были удары мастерские, — говорил незнакомец, когда обе партии сгрупировались в палатке после окончания игры.
— A вы, сэр, играли когда-нибудь? — спросил Уардль, которого начинали забавлять энергичные выходки загадочного джентльмена.
— Играл ли? Фи!.. Двести тысяч раз… не здесь только… в Вест-Индии.
— Как? Вы были и в Вест-Индии?
— Был… по всем краям… во всех частях света… В Австралии три года.
— Но в Вест-Индии должно быть очень жарко, — заметил мистер Пикквик, — тамошний климат неудобен для крикетистов.
— Все палит — печет — жжет — томит — нестерпимо! Раз большое пари… одни ворота… приятель мой, полковник… сэр Томас Блазо… бросать шары… я отбивать… Началось рано утром. Шести туземцам поручено делать переходы… утомились… повалились без чувств… все до одного… Блазо все кидал… держали его два туземца… устал, выбился из сил… я отражал… ни одного промаха… Блазо упал. Его сменил Кванко Самба… солнце запекло… шар в пузырях… пятьсот семьдесят перебегов… Устал и я… немного… Кванко не уступал… победить или умереть… наконец я промахнулся… покончили… искупался, освежился… ничего… пошел обедать.
— Что ж сталось с этим джентльменом… как бишь его? — спросил Уардль.
— Блазо?
— Нет, с другим.
— Кванко Самба?
— Да.
— Погиб наповал… так и не смог оправиться… Бедный Кванко… меня выбил… себя убил… умер, сэр!
Здесь незнакомец приставил к своим устам пивную кружку, вероятно, для того, чтоб скрыть от взоров публики взволнованные чувства, вызванные свежим воспоминанием трагического события; затем он приостановился, перевел дух и с беспокойством начал озираться вокруг, когда главнейшие крикетисты из Дингли-Делля подошли к мистеру Пикквику и сказали:
— Мы намерены, сэр, покончить нынешний день скромным обедом в трактире «Голубого Льва»; смеем надеяться, что вы и ваши друзья не откажетесь почтить своим присутствием…
— Само собою разумеется, — прервал мистер Уардль, — к числу наших друзей принадлежит также мистер…
И он с вопросительным видом взглянул на незнакомца, который не замедлил дать полный и удовлетворительный ответ:
— Джингль, сэр, Алфред Джингль, эсквайр — беспоместный и бездомный эсквайр, сэр.
— С удовольствием, — сказал мистер Пикквик; — мне будет очень приятно.
