Отдергивает занавеску, среди юбок сидит Херувим.
Толстяк. Вот так прозодежда! Китаец.
Манюшка. Это из прачечной к нам ходит, юбки гладит.
Пеструхин. А, юбки.
Толстяк. Ты что же, ходя, сдельные получаешь?
Херувим. Сидельни.
Толстяк. Ну, гладь, гладь, мы тебе не будем мешать. (Задергивает занавеску.)
Пеструхин. Тэке, брекекекс. Здесь кто живет при самой мастерской?
Манюшка. Пельц, заведующая, а потом администратор Александр Тарасович Аметистов.
Толстяк. Красивая фамилия. А еще кто?
Манюшка. А еще я.
Пеструхин. Вы сами кто будете, товарищ, по происхождению?
Манюшка. Мой папаша крестьяне были.
Толстяк. А теперь они кто?
Манюшка. Померли.
Толстяк. Какая жалость, а мамаша?
Манюшка. Они чернорабочие.
Толстяк. Где работают?
Манюшка. Они в Тамбове на базаре ларек имеют.
Толстяк. Молодец ваша мамаша. Ну, товарищ дорогой, покажите-ка нам остальное помещение.
Манюшка. Пожалуйста. Вот малая примерочная. (Уходит с Толстяком.)
Ванечка (шепотом). Товарищ Пеструхин, так невозможно. Ну, хорошо, на горничную напали, на дуру, а будь Аметистов здесь, ведь это безобразие. Я ему говорю: давай, говорю, наркомпросовскую бородку с клинышком, чтоб под Главполитпросвет была сделана, а он сует спецовскую экономическую жизнь. (Снимает бородку.) Натереть ему морду этой бородой. Халтурщик. Гнать таких надо парикмахеров.
Пеструхин. Не гудите, Ванечка. Приступайте.
Ванечка надевает бороду, оживает, как ртуть, вынимает отмычку, осматривает столы, отдергивает занавески, обнаруживает картину обнаженной женщины.
Го-го-го, сюжетец.
Ванечка. Абсолютно. Говорил я, товарищ Пеструхин, квартирка.
Пеструхин. Не гудите, Ванечка. Действуйте.
Ванечка открывает шкаф с Газолином.
Газолин (глухо). Караул.
Пеструхин. Что это такое? Куда ни плюнешь — китаец.
Ванечка. Абсолютно.
Пеструхин. Сидишь?
Газолин. Сидю.
Пеструхин. Ты что здесь делаешь?
Газолин. Я мало-мало прятался. Мене сейчас Херувимка-бандити резать будет.
Пеструхин. Как резать?
Газолин. Он тут, бандит Херувимка, Сен-Дзин-По.
Пеструхин. Это который сейчас рядом сидел?
Газолин. Да, да. Меня мало-мало спасите.
Пеструхин. Спасем, спасем, не расстраивайся.
Ванечка. Абсолютно.
Пеструхин (шепотом). А зачем же Херувимка в квартире бывает?
Газолин. Он мерзавец, бандит. Сюда опиум таскает. Здесь опиум в квартире курят. Танцуют все, танцуют в квартире. Он разбойник. Я милицию беги, беги. Вы меня спасите.
Пеструхин. Тэке, тэке, брекекекс. Ну вот что, дорогой мой. Ты, я вижу, малый проворный. Ты сам кто будешь?
Газолин. Я Ган-Дза-Лин, цесный китаец, я горничной предлозение делал, он меня цють не зарезал мало-мало.
Ванечка. Где живешь?
Газолин. У меня працесная на Садовой.
Пеструхин. Ну вот что, дружок. Выкатывайся из шкафа, лети к себе домой и там жди. Мы к тебе сейчас будем. Все расскажешь. Только ты, уважаемый, ходу не вздумай дать. Мы тебя на дне моря найдем.
Ванечка. Абсолютно.
Газолин. Я не убегу. Только вы Херувима заберите, он бандит, он узе одного человека резал, его милиций ищет.
Пеструхин. Будь благонадежен. Ну, прыгай домой.
Газолин исчезает. Ванечка закрывает за ним входную дверь.
Ну дела. (Закрывает шкаф на ключ.)
Толстяк (входя с Манюшкой). Прекрасно. И светло, и ясно. Отлично устроено помещение, товарищ Пеструхин.
Пеструхин. Да, это верно. А скажите, дорогой товарищ, тут в шкафу что у вас?
Манюшка. Тут… тут… тряпки разные. Да у меня ключа нету, ключ-то у заведующей.
Пеструхин. Ну, не беспокойтесь тогда. В другой раз как-нибудь посмотрим. Ну вот что, товарищ модельщица. Передайте заведующей, что была комиссия из Наркомпроса, осмотрела все, нашла мастерскую в образцовом порядке. Мы им бумагу пришлем официальную.
Толстяк. Кланяйтесь.
Ванечка. Абсолютно.
Пеструхин. До свиданья.
Выходят. Манюшка закрывает за ними дверь и возвращается.
Херувим (вылетает как буря, с ножом). Усли! Милиция расскази. Я тебе рассказу! (Бросается к шкафу.)
Манюшка. Дьявол! Караул!
Херувим открывает шкаф, в нем пусто.
Что же это такое делается?!
Выпучив глаза, смотрит на Херувима. Херувим на нее. Сцена гаснет. Тьма.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Ночь. Квартира ярко освещена. Шампанское. Цветы. Во всех комнатах идет пир. При открытии занавеса звенит гитара, звенят бокалы. Мужчины-гости в смокингах.
Лизанька (стоя на столе, поет под аккомпанемент Аметистова на гитаре). Отчего, да почему, да по какому случаю, коммуниста я люблю, а беспартийных мучаю!
Аметистов. Эх, раз, еще раз!
Роббер, Поэт. Браво, Лизанька! Эх, раз!
Аметистов (кричит хроматической гаммой). Делай! Ах-тах-тах-тах-тах.
Бурные взрывы хохота за сценой, звон битого стекла.
Зойка (появляется в ослепительном туалете). Господа, кому угодно еще шампанского? Александр Тарасыч, не забывайте гостей.
Аметистов. Ни в коем случае я их забыть не могу. Клиент нашей фирмы должен чувствовать себя, как на лоне природы. Херувим!
Распахивается занавес, показывается ниша, превращенная в курильню с китайским бумажным фонарем. Виден курильщик в качалке.
Курильщик (стонет). Нирвана…
Зойка исчезает.
Херувим (появляется из ниши. Он странен, великолепен). Сто?
Аметистов. Шампанского!
Херувим исчезает.
Лизанька.
Я ли милую мою из могилы вырою,
Вырою, обмою…
Аметистов (с пафосом). И опять зарою!
Роббер, Поэт. Эх, раз, еще раз! Лизанька, браво, браво! (Аплодируют.)
Херувим подает шампанское, исчезает в нишу, задергивает курильщика. Взрыв хохота за сценой. Слышен глухой вопль Мертвого тела. Хохот Мымры, хохот Ивановой.
Зойка (за сценой). Господа, что вы!
Поэт. Лизанька, Лизанька! Нет, у меня нет слов, чтобы выразить вам мой, мой… Что я хотел сказать… восторг. Вот книжка моих стихов. Прочтите. Вы поймете, что у меня вселенская душа.
Аметистов. Браво, браво!
Лизанька (принимает книжку стихов). Мерси. (Засовывает книжку в чулок.)
Роббер. Лизанька, поцелуйте меня!
Поэт. Нет, меня!
Роббер. Виноват, молодой человек. Виноват.
Поэт. Лизанька, неужели мои стихи не стоят поцелуя?
Аметистов. Пардон, пардон, кто же в этом сомневается?
Роббер. Лизанька, долой поэта! Молодой человек, что вы прилипли?
Поэт. Простите, я имею такое же право, как и вы! (Явно пьян.)
Аметистов. Виноват, миль пардон. Лизанькин поцелуй такого сорта, что спор неизбежен. Если б я вам рассказал, какие люди добивались ее поцелуя…
Лизанька (пьяна). И добились.
Аметистов. Пардон, пардон…
За сценой начинается фокстрот под рояль. Слышно, как шаркают ногами — танцуют.
Пардон, пардон. Я Лизаньку поцеловал однажды и после этого рыдал два месяца. Ой! Пардон.
Роббер. Лизанька, я жду.
Поэт. А я? Да разве эта черствая душа в пенсне…
Роббер. Молодой человек, полегче.
Аметистов (вскакивает на стол, зажигает над Лизонькой лампу, придает Лизоньке позу). Рынок невольниц в Алжире или Тунисе, по желанию почтенной публики. Поцелуй Лизаньки продается с аукциона! Основная цена пять… рублей.
