выглянуть в окно. Консул вышел и медленно спустился по лестнице. Как только он оказался в холле, входная дверь распахнулась и в потоке солнечного света в дом вбежал Николас.
Увидев отца, он вскрикнул и резко остановился. Его взгляд моментально померк. И хотя он тут же шагнул вперед, приветливо улыбаясь, консул успел заметить испуг на лице сына и снова ощутил укол в сердце.
– Доброе утро, Николас, – глухо сказал он.
– Доброе утро, папа, – пробормотал мальчик.
– Ты уже позавтракал?
– Да, папа.
– О, тебе везет больше, чем мне. Может быть, если тебе нечего делать, побудешь со мной, пока я завтракаю?
В сопровождении сына консул вошел в столовую и занял место за столом, на который Гарсиа сразу же поставил знакомый поднос с кофейником, фруктами и булочками. Консул на удивление твердой рукой налил себе чашечку кофе. Он не предложил сыну сесть, и тот так и стоял перед ним, подобно подсудимому. Увидев, что все в порядке, Гарсиа бесшумно удалился.
– Приехав утром, – начал консул, – я рассчитывал, видимо слишком самонадеянно, что ты меня здесь встретишь.
– Но, папа… Я не знал, что ты так рано вернешься.
– Конечно нет. – Консул горько усмехнулся. – А кстати… Где ты был?
– У Хосе.
– Ты провел ночь в его доме?
– Да, папа.
Консул разломил булочку.
– Ты же дал мне слово с ним не разговаривать.
– Я и не разговаривал сначала. Потом совсем немного… – Глаза мальчика наполнились влагой. – Но в конце концов мне пришлось разговаривать. Мне было так одиноко… и так страшно.
– В самом деле? Кто же тебя испугал, смею я спросить?
Из-под длинных ресниц Николас украдкой бросил взгляд на дверь буфетной и очень тихо ответил:
– Гарсиа, папа.
– Что?! – вскинулся консул. – Как ты смеешь мне лгать?!
– Я не вру, папа. Он напугал меня, только Магдалина просила ничего тебе не говорить. Поэтому я пошел к Хосе. Поверь мне, папа, пожалуйста!
– Я не верю тебе, – сурово ответил Брэнд. – Ты намеренно выдумал этот вздор с единственной целью меня обмануть.
– Нет, папа, нет! Умоляю тебя мне поверить. – Слезы брызнули из глаз Николаса и покатились по щекам и носу. – Я тебе все расскажу… Гарсиа был ужасен! У него был нож. Он отсек голову моей рыбке. Весь стол был в крови. Я подумал, что он и меня хочет убить. Как же ты не видишь, папа? Он не тот, кем притворяется! Он смеется над нами все время. Он плохой и злой человек, совсем не такой, как ты и Хосе.
– Как ты смеешь объединять меня с этим?! – крикнул консул, кровь ударила ему в голову.
Николас отшатнулся, увидев мертвенно побледневшего отца, и зашелся в рыданиях.
– Ты спятил? – хрипло сказал консул. – Что за чушь ты несешь – ножи, кровь, отрезанные головы. Кто-то подучил тебя оклеветать Гарсиа! Я этого не допущу! Гарсиа безупречен, он исключительно надежный человек, не то что этот твой неотесанный хам.
– Нет, нет, папа, – плакал мальчик. – Хосе хороший.
От ярости консул стиснул зубы. Ему пришлось вцепиться в подлокотники кресла, чтобы удержать себя в руках, вцепиться отчаянно, как в единственное надежное место, как в холодный трон инквизитора.
– Значит, твой друг хороший… – Ему не хватало воздуха. – Он тебе нравится?
– Да, папа.
– Может, ты его даже любишь?
Мальчик кивнул сквозь слезы:
– Разве не должны мы любить всех?
Консул дернулся, как от укуса гадюки.
– Не увиливай! Отвечай: куда он повел тебя вчера вечером?
– К себе домой.
– Где это?
– На Калье Корриенте.
– Ясно. Худшие трущобы в Сан-Хорхе.
– Не совсем, папа. – Николас всхлипнул. – Там очень чисто. И чудесный вид на горы, бабочки и колибри на стенах. Хосе их собирает… вставляет в рамки, которые делает сам. Мы ели олья подрида, я такой вкусноты никогда не ел! Ее сварила Пакита… Мария не могла, потому что она тяжело работает в прачечной… А старый Педро ничего не делает, только вяжет… – Он запнулся и умолк, увидев выражение лица консула.
Николас не понимал, что своей наивной попыткой все объяснить, умилостивить он только сильнее раздул огонь, бушующий в груди отца. Мальчик заплакал пуще прежнего.
– Твой отец был счастлив узнать, как тесно его сын сблизился с этим сбродом. Продолжай. Что еще там было?
Грудь ребенка вздымалась от рыданий.
– Мы играли в эсталлидо, папа… Это карточная игра…
– Кто играл?
– Мы все.
– Кого ты подразумеваешь под «мы все»?
– Хосе и Педро… и я… с Пакитой, Хуаной, Луисой, Еленой и Бьянкой. Ой, извини, папа, я забыл. Мария не играла. Она стелила чистые простыни на кровать.
Прямая фигура в кресле выпрямилась еще сильнее.
– На чью кровать?
– Нашу с Хосе.
Консул оторопел. В избытке чувств он подался вперед, будто подставляя себя под удар.
– Вы с ним… – Он задохнулся и не смог договорить.
Наступила тишина – такая звенящая и стерильная, что Николас даже плакать перестал. Его охватила дрожь. Размытая слезами фигура отца, казалось, росла в его глазах, лоб и щеки заливала желтизна.
– Что… Что я такого сделал, папа?
Консул встал, оттянул душивший его воротник и, покачнувшись, сделал несколько шагов. Ухватившись за каминную полку и не поворачивая головы, он сдавленно произнес:
– Оставь меня… Иди к себе в комнату. Увидимся позже.
Снова тишина – еще более звенящая и стерильная, чем раньше… После ухода сына Брэнд еще долго стоял, склонившись у пустого камина, раздираемый хаотическими мыслями. Наконец он глубоко, со свистом втянул воздух – решение было принято. Да… Это лучшее, это единственное решение. Как бы велики ни были возможности человека, бывают ситуации, когда ему не обойтись без помощи специалиста.
Тяжело, будто собираясь с силами, консул прошел через холл в гостиную, сел к секретеру в нише, вынул ручку и написал:
ПРОФЕССОРУ ЭЖЕНУ ГАЛЕВИ, 219Б УЛИЦА КАПУЦИНОВ, ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ.
БРОСАЙТЕ ВСЕ И НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙТЕ. ДЕЛО НЕ ТЕРПИТ ОТЛАГАТЕЛЬСТВ. ХАРРИНГТОН БРЭНД.
Он позвонил в колокольчик и, когда Гарсиа вошел, протянул ему листок:
– Поезжайте в город и немедленно отправьте телеграмму.
– Слушаюсь, сеньор.
Брэнд остался сидеть в нише. Звук отъезжающего автомобиля несколько успокоил его. Но неосмотрительно поднятый взгляд проник сквозь оконное стекло, и вновь вспыхнувший в сердце огонь чуть не задушил его.
На краю освещенного газона стоял садовник. Голый до пояса, с широко расставленными ногами и с блестящим на солнце золотистым торсом, он легко размахивал косой. Брэнд смотрел, чуть дыша, словно зачарованный чудесным ритмом, с которым каждый взмах косы врезался в его плоть. Вспотевшие от ненависти пальцы сжали ручку, переломив ее. Но он этого не заметил. Захваченный вихрем вожделения, с расширенными
