Глава V
Рейвен ощупью пробрался в дальний конец сарая, где были сложены мешки. Он взбил их, как взбивают подушки, и заботливо сказал:
— Здесь ты сможешь немного отдохнуть.
Энн позволила ему усадить ее в углу на кучу мешков.
— Холодно, — сказала она.
— Ложись, я принесу еще несколько штук.
Он чиркнул спичкой, и крошечный огонек затрепетал в густой холодной темноте. Он принес мешки, укрыл ее и погасил спичку.
— А нельзя было оставить свет? — спросила Энн.
— Это опасно. Во всяком случае, — сказал он, — мне так лучше. Ты не видишь меня в темноте. И не видишь этого. — Он коснулся губы. Он постоял у двери, прислушиваясь, и услышал, как кто-то споткнулся о кучу шлака, а немного погодя — приглушенный голос. — Мне надо подумать, — сказал он. — Они знают, что я здесь. Может, тебе лучше уйти? Против тебя у них ничего нет. А то, когда заявятся, начнется пальба.
— Ты думаешь, они знают, что и я здесь?
— Наверняка они за нами следили.
— Тогда я останусь, — сказала Энн. — Пока я здесь, никакой стрельбы не будет. Они будут ждать до утра, до тех пор, пока ты не выйдешь.
— Вот это по-товарищески, — с угрюмой недоверчивостью пробормотал он: он опять начал в ней сомневаться.
— Я же сказала тебе, я на твоей стороне.
— Надо подумать, как отсюда удрать, — сказал он.
— Лучше отдохни пока. У тебя вся ночь впереди.
— Знаешь, а тут... хорошо, — признался Рейвен. — Темно. Спрятались от этого проклятого мира, как в нору. — Он не хотел подходить к ней, а сидел в противоположном углу с пистолетом на коленях. — О чем ты думаешь? — подозрительно спросил он.
Ее смех удивил и рассердил его.
— Как дома, — сказала Энн.
— Не надо мне про дом, — сказал Рейвен. — Побывал я уже в одном доме — до сих пор забыть не могу.
— Расскажи мне. Да, а как тебя зовут?
— Ты же и так знаешь. Читала в газетах.
— Нет, я имею в виду... как тебя назвали, когда крестили?
— Крестили! Христиане чертовы. Ты думаешь, в наше время кто-нибудь подставляет другую щеку? — Он негодующе стукнул барабаном револьвера по шлаковому полу. — Как бы не так. — Он слушал, как она дышит в противоположном углу, ее не видно, до нее не дотянуться, и его поразило странное чувство, что он что-то упустил. — Я не про тебя. Вот ты-то как раз христианка.
— Разве? — сказала Энн.
— Я повел тебя в тот дом, чтобы убить...
— Убить меня?
— А ты как думала? Не любовь же крутить? Да и куда мне. Герой-любовник...
— Почему же ты меня не убил?
— Люди появились. Только поэтому. А ты думала, я в тебя влюбился? Я вообще не могу влюбиться. Так уж я устроен. Никто не скажет, что я распустил нюни из-за юбки... Почему ты не сообщила обо мне в полицию? — продолжал он в отчаянии. — Почему ты их сейчас не позовешь?
— Но у тебя же пистолет.
— Я не стану стрелять.
— Почему?
— Не такой я человек, — сказал он. — Если люди со мной поступают по совести, я с ними тоже по-человечески. Ну, давай, кричи. Я ничего не сделаю.
— Послушай, — сказала Энн. — Сегодня вечером ты спас меня. Неужели мне надо просить у тебя разрешения на право быть благодарной?
— Та шантрапа не убила бы тебя. Кишка тонка. Чтобы убить, нужно быть мужчиной.
— Но твой друг Чамли почти дошел до этого. Он чуть не задушил меня, когда догадался, что я заодно с тобой.
— Заодно со мной?
— Ну да. Я ведь искала того же человека, что и ты.
— Подлец и ублюдок. — Он принялся размышлять, поигрывая пистолетом, но мысли его неудержимо стремились в ту сторону, где сидела Энн. Чувство ненависти, давно ставшее для него привычным, покидало его, и это его пугало.
— А голова у тебя варит. Ты мне нравишься.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент. Ты-то понимаешь. Хотел бы я доверить тебе одно дело, да не могу.
— Что же это, секрет?
— Нет, не секрет. Кошка, понимаешь. Я оставил ее у себя в комнате в Лондоне, когда за мной пришли. Ты, наверное, могла бы за ней присмотреть.
— Вы разочаровываете меня, мистер Рейвен. Я думала, вы расскажете, по крайней мере, о нескольких убийствах. — И вдруг с неожиданной серьезностью воскликнула: — Вспомнила. Место, где работает Дейвис.
— Дейвис?!
— Тот человек, которого ты называешь Чамли. Я уверена в этом. «Мидленд стил». На улице около «Метрополя». Не дом, а целый дворец.
— Я должен отсюда выбраться, — сказал Рейвен, колотя пистолетом по смерзшейся земле.
— А ты не можешь пойти в полицию?
— Я?! — спросил Рейвен. — Чтобы я пошел в полицию?! — Он рассмеялся. — Было бы недурно, а? Самому протянуть им руки — давайте вяжите.
— Надо что-то придумать, — задумчиво сказала Энн.
Она замолчала — и словно исчезла.
— Ты здесь? — резко спросил он.
— Куда я денусь, — ответила она. — Что с тобой?
— Странно как-то чувствовать себя одиноким.
Угрюмая недоверчивость вновь овладела им. Он зажег сразу две спички и поднес их к лицу, чтобы было видно его обезображенную губу.
— Смотри, — сказал он. — Хорошенько смотри. — Огонек догорал ровно, не колеблясь. — Не станешь же ты помогать мне, правда? Мне, вот такому?
— Не беспокойся, — сказала она. — Ты мне нравишься.
Пламя жгло ему пальцы, но он продолжал держать спички, пока они не догорели, и боль была ему в радость. Только радость эта пришла слишком поздно, и он отринул ее. Он сидел в темноте, чувствуя, что слезы закипают у него на глазах, но плакать он не умел. Он так и не научился этому искусству — плакать. Он отполз немного из своего угла по направлению к ней, нащупывая путь на полу пистолетом, и спросил:
— Тебе холодно?
— Бывают места и потеплее, — пошутила Энн.
У него оставалось еще несколько мешков, на которых он сидел. Он подтолкнул их ей.
— Закутайся, — сказал он.
— А ты?
— Разберемся. Уж о себе-то я всегда позабочусь, — резко сказал он, как будто ненавидел ее. Его руки так замерзли, что даже стрелять ему, наверное, было бы трудно. — Я должен отсюда выбраться.
— Мы что-нибудь придумаем. Лучше поспи!
— Да не могу я спать, — признался он. — В последнее время мне снятся плохие сны.
— Давай рассказывать друг другу сказки. Сейчас как раз время детское.
— Не знаю я никаких сказок.
— Ну, тогда я тебе расскажу. Какую? Смешную?
— Вряд ли что меня рассмешит.
— Хочешь про козла и капусту?
— Капуста...[22] Я про деньги слышать не могу.
Теперь, когда он приблизился к ней — темная сгорбленная фигура, не понимающая ни слова из того, что она говорила, — она могла его видеть и слегка посмеивалась над ним, хорошо зная, что он этой насмешки никогда не поймет.
— Я расскажу тебе про лиса и кошку, — сказала она. — Ну, слушай. Кошка встретила в лесу лиса, а она не раз слыхала, что лис ужасно гордится своей хитростью. И вот она целый день присматривалась к нему, а потом и спрашивает: «Как вы поживаете, мистер лис?» Но лис был очень гордый. «Как смеешь ты, несчастная помоечница, показываться мне на глаза? Что ты вообще понимаешь в жизни?» — надменно воскликнул он. «Да уж кое-что», — сказала кошка. «Ну?» — спрашивает лис. «Ну, например, я знаю, как убежать от собак, — сказала кошка. — Когда они за мной погонятся, я тут же лезу на дерево». Тут лис ужасно заважничал: «У тебя одна хитрость, а у меня их не меньше сотни. У меня их целый мешок. Идем со мной, я тебе покажу». А тут как раз подкрался к ним охотник с четырьмя борзыми. Кошка прыг на дерево и кричит: «Ну и где же твой мешок, мистер лис?» Но собаки его уже сцапали. А кошка, потешаясь над ним, говорила ему так: «Мистер Всезнайка, будь в вашем мешке лишь одна эта хитрость, вы бы сейчас спокойненько сидели себе на дереве вместе со мной».
Энн замолкла и прошептала темной фигуре рядом:
— Ты спишь?
— Нет, — ответил Рейвен, — не сплю.
— Теперь твоя очередь.
— Не знаю я никаких сказок, — угрюмо и жалко признался он.
— Даже таких? И чему тебя в школе учили!
— Читать и писать, — ответил он. — У меня сейчас голова совсем другим занята. Столько нужно обдумать.
— Ладно. Кое у кого сейчас голова занята не меньше твоего.
— Кого ты имеешь в виду?
— Да тех, кто заварил всю эту кашу, кто убил старика. Ты знаешь, о ком я. О друге Дейвиса.
— Да брось ты, — воскликнул он. — Какой еще друг Дейвиса? — Он сдержал гнев. — Я говорю не про убийство. Я говорю, что они меня продали.
— Да, конечно, — живо отозвалась Энн. — Ты хотел убить меня, но это пустяки.
Он поднял глаза в надежде разглядеть ее в темноте.
— Пустяки?
— Убийства бывают разные, — сказала Энн. — Будь здесь со мной тот человек, который убил... как там звали этого старика?..
— Не помню.
— Я тоже. Все равно нам не выговорить его фамилии.
— Продолжай. Так, значит, будь он здесь...
— Ну, я бы позволила тебе застрелить его и даже пальцем бы не шевельнула, чтоб его защитить. И даже сказала бы тебе потом: «Молодец». — Эта тема оживила ее. — Ты помнишь, я говорила тебе, что до сих пор не могут изобрести противогазов для грудных детей? Вот что должно быть у него в голове. Матери, живые, смотрят через стекла противогазов, как их детей выворачивает наизнанку.
