— Я не вижу, как... как...
Руки старика нетерпеливо дернулись: так много еще нужно уладить.
— Послушайте меня. Я никогда не обещаю того, чего не могу выполнить. В десяти милях отсюда находится учебное подразделение. Я могу устроить так, что сразу же, как только объявят войну, вы в чине полковника будете командовать им.
— А полковник Бэнкс?
— Его переведут.
— Вы хотите сказать — если я позвоню?
— Нет. Я хочу сказать, если вы добьетесь успеха.
— И этого парня убьют?
— Он никому не нужен. От него уже проку не будет. Не понимаю, почему вы колеблетесь. Выпейте еще стаканчик.
Начальник полиции потянулся к графину и подумал, но с меньшим удовольствием, чем ожидал: «Полковник Колкин». Только не мог он не вспомнить и другого. Он был старым сентиментальным человеком. Он вспомнил свое назначение, оно было «заслужено», конечно, не больше, чем было бы заслужено назначение в учебное подразделение, но тут в нем пробудилось чувство гордости за его полицейское отделение, — лучшее в стране, — где, он, Колкин, был начальником.
— Пожалуй, мне уже хватит, — извиняющимся тоном выговорил он. — Это дурно влияет на мой сон, и жена...
— Ну что ж, полковник, — сказал сэр Маркус, щуря свои старые глаза, — можете во всем рассчитывать на меня.
—— Я бы всей душой, — с мольбой в голосе отозвался начальник полиции. — Я бы хотел угодить вам, сэр Маркус. Но я не вижу, как... Полиция этого не сделает.
— Никто ничего не узнает.
— Не думаю, чтобы они ослушались моих приказаний. Только не в таком деле.
— Вы хотите сказать, что при всем вашем положении, — прошептал сэр Маркус, — у вас нет влияния?
В его словах прозвучало удивление человека, который всегда заботился о том, чтобы оказывать влияние даже на самых низших из своих подчиненных.
— Я бы хотел угодить вам.
— Вот телефон, — сказал сэр Маркус. — Во всяком случае, вы можете использовать свое влияние. Я никогда не прошу человека сделать больше, чем он может.
— Они у меня хорошие ребята, — сказал начальник полиции. — Я частенько по вечерам захожу в управление, чтобы пропустить стаканчик-другой. Очень ревностно относятся к службе. Отличные ребята. Они его возьмут. Не беспокойтесь, сэр Маркус.
— Вы хотите сказать — мертвого?
— Живого или мертвого. Уйти ему они не дадут. Ребята что надо.
— Но его надо взять мертвым, — сказал сэр Маркус и чихнул. Казалось, на новый вдох у него уже нет сил. Он опять откинулся на спинку стула, едва дыша.
— Но мне трудно просить их об этом, сэр Маркус. Нет, только не это. Ведь это же убийство.
— Чепуха.
— Вечера с ребятами очень много для меня значат. А ведь я даже показаться у них не смогу после этого. Уж лучше я останусь тем, кем был. Меня назначат начальником трибунала. Пока будут войны, будут и дезертиры.
— Должности для вас может и не оказаться, — сказал сэр Маркус. — Я мог бы об этом позаботиться. — Запах нафталина, словно в насмешку, снова донесся до Колкина. — Я могу устроить так, что вы и в начальниках полиции недолго проходите. Вы и Пайкер. — Он издал носом какой-то странный тихий свист. Он был слишком стар, чтобы смеяться и понапрасну утруждать легкие.
— Нет. Лучше не надо. Послушайте, сэр Маркус, я поставлю людей у вашей конторы. Они будут охранять Дейвиса.
— Дейвис меня не очень волнует, — сказал сэр Маркус. — Вызовите, пожалуйста, мою машину.
— Ради вас я бы сделал все, что угодно, сэр Маркус. А дам вы больше не хотите повидать?
— Нет-нет, — прошептал сэр Маркус, — особенно теперь, когда я узнал про собаку. — Колкину пришлось помочь ему встать и подать трость. Несколько сухих крошек застряли у него в бороденке. — Если за вечер передумаете, позвоните мне. Я не буду спать, — закончил он.
«Человек в его возрасте, — сочувственно подумал начальник полиции, — очевидно, думает о смерти по-иному. Она угрожает ему в любой момент: поскользнется на тротуаре или в собственной ванной — и все. Должно быть, в его просьбе нет ничего странного: старость — тоже своего рода отклонение от нормы, это надо учитывать». Но, глядя на то, как сэра Маркуса ведут, поддерживая, по аллее и усаживают в широкую машину на мягкие подушки, он не мог не сказать себе: «Полковник Колкин, полковник Колкин», а немного погодя добавил: «Кавалер ордена Бани».
В гостиной тявкала собачка. Наверное, им все же удалось выманить ее; надо сказать, пес был очень нервный, и если чужой человек заговаривал с ним слишком неожиданно или резко, он начинал с пеной у рта носиться кругами, подметая шерстью ковер не хуже пылесоса, и при этом визжал почти человеческим голосом. «Эх, улизнуть бы отсюда, чтоб никто не заметил, да выпить с ребятами», — подумал было начальник полиции. Но эта мысль не рассеяла его уныния и растерянности. Возможно ли, чтобы сэр Маркус лишил его даже этого? По сути, он уже его лишил. Какие уж тут вечера с ребятами, когда у тебя такое на уме? Он прошел в кабинет и сел у телефона. Через пять минут сэр Маркус будет дома. У него уже отняли так много, что, согласившись, он, безусловно, вряд ли что-нибудь потеряет. Но он сидел и не мог решиться, маленький и толстый задиристый барышник, всю жизнь проходивший под каблуком у жены.
— Что это ты тут делаешь, Джозеф? — сунув голову в дверь, окликнула она. — Иди-ка лучше поговори с миссис Пайкер.
Сэр Маркус со своим слугой — тот, помимо всего прочего, был еще и дипломированным санитаром — жил на верхнем этаже уже упомянутого огромного здания на Тэннериз. Другого дома у него не было. В Лондоне он останавливался в «Клэридже», в Каннах — в «Ритце». Слуга встретил хозяина с креслом на колесах у входа в здание, ввез его в лифт, а потом по коридору — в кабинет. Температура в комнате была отрегулирована, телетайп тихонько постукивал у рабочего стола. Занавески не были задернуты, и сквозь широкие двойные стекла виднелось раскинувшееся над Ноттвичем ночное небо, то и дело раскраиваемое лучами прожекторов с аэродрома в Хэнлоу.
— Ты можешь ложиться, Моллисон. Я не буду спать.
Сэр Маркус спал теперь очень мало. Жить ему оставалось уже недолго, а несколько часов сна заметно укорачивали и это оставшееся время. Да он и не нуждался во сне, так как почти не тратил энергии. Пододвинув поближе телефон, он прочел сначала меморандум, лежавший на столе, потом сообщения телетайпа. И еще о приготовлениях к химической тревоге, назначенной на утро. Все служащие первого этажа, которые, возможно, понадобятся на улице, противогазами обеспечены. Ожидали, что сирены загудят сразу же, как только пройдут часы пик и начнется работа в учреждениях. Водители грузовиков и рассыльные наденут противогазы сразу же, как только приступят к работе. Только в этом случае можно быть уверенным, что они не забудут их где-нибудь и, будучи задержаны как нарушители, не проведут впустую в больнице драгоценные часы, принадлежащие «Мидленд стил».
А время стоило сейчас дороже, чем когда-либо с ноября 1918 года. Сэр Маркус читал сообщения телетайпа о ценах. Военные акции продолжали подниматься, а с ними лезли вверх и акции стали. То, что британское правительство прикрыло выдачу всяких экспортных лицензий, ровным счетом ничего не значит: со времени наступления Хейга[20] на линию Гинденбурга[21] государство еще ни разу не закупало столько вооружения. У сэра Маркуса было много друзей в разных странах; он регулярно проводил с ними зиму в Каннах или на яхте Соппельса у острова Родос; он приходился близким другом миссис Крэнбайм. Сейчас нельзя экспортировать оружие, однако все еще можно вывозить никель и большинство других редких металлов, необходимых для производства вооружения. В тот вечер, когда яхту немного покачивало и Розена так некстати стошнило прямо на черный атлас миссис Зиффо, миссис Крэнбайм сказала вполне определенно, что даже после объявления войны британское правительство не запретит вывоз никеля в Швейцарию и другие нейтральные страны, если только потребности Англии будут удовлетворяться в первую очередь. Так что грядущее действительно представлялось в розовом свете, уж на слово миссис Крэнбайм вполне можно положиться. В ее распоряжении были сведения из первых рук, а точнее, из уст солидного государственного деятеля, чьим расположением она пользовалась.
Теперь все, казалось, складывалось совершенно определенно: сэр Маркус прочел сообщение телетайпа о том, что два правительства, которые главным образом и затронул ультиматум, отказываются принять его в любом виде. Вероятно, дней через пять по крайней мере четыре державы окажутся втянутыми в войну: боеприпасов потребуется примерно на миллион фунтов в день.
И все же сэр Маркус не чувствовал себя счастливым. Дейвис все испортил. Когда он намекнул этому каплуну, что убийца не должен пожать плоды своего преступления, он и думать не думал ни о какой нелепой проделке с ворованными банкнотами. А теперь вот сиди всю ночь и жди телефонного звонка. Он как можно удобнее пристроил свое старое худое тело на воздушных подушках: сэр Маркус так же болезненно ощущал свои кости, как, наверное, ощущает их скелет, заключенный в своем последнем обиталище — цинковом гробу. Часы пробили полночь. Итак, он прожил еще один день.
