5
В двадцати милях от города Коркер и Свинти тоже завтракали.
— Я глаз не сомкнул, — сказал Коркер. — Так всю ночь и пролежал. Ты слышал львов?
— Гиен, — сказал Свинти.
— Гиены смеются. Это был и львы или волки. Чуть ли не у самой палатки.
Они сидели у грузовика и ели сардины из банки, запивая их содовой. Повар и бой повара, шофер и бой шофера, бой Коркера и бой Свинти крепко спали в грузовике под грудой одеял и брезента.
— Наняли шестерых черных болванов, а завтрака нет, — с горечью сказал Коркер.
— Они всю ночь скакали вокруг костра. Слышал?
— Конечно, слышал. Пели и хлопали. Наверняка добрались до нашего виски. Я крикнул им, чтобы заткнулись, так знаешь, что они сказали? «Нужно делать огонь. Много плохих животных».
— Да, гиен.
— Львов.
— Все-таки надо как-нибудь вытащить грузовик из грязи. Дружки наши, наверное, подъезжают к Лаку.
— Такого я от них не ожидал — с горечью сказал Коркер. — Проехали мимо и слова не сказали. Шамбла я еще могу понять, но О'Пара и «Эксельсиор»… Да с таким грузовиком, как у них, они бы нас в пять минут вытащили. Им-то чего бояться?.. А те два гада, которым я отдал половину комнаты? Щелкнули нас пару раз и были таковы! Бросить на произвол судьбы двух белых людей в диком месте… это подрывает веру в человека!
Предыдущий день был полон тяжких испытаний.
Стоило им отъехать от города на четверть мили, как асфальт кончился, и дорога превратилась в нескончаемую грязную лужу. Четыре часа грузовик тащился по ней, кренясь, спотыкаясь и скользя. Они одолели вздувшийся ручей, который вымыл колеса. Их бросало в кабине из стороны в сторону. Багажные крепления лопнули, и пишущая машинка Свинти упала в грязь, откуда ее, безнадежно покалеченную, выловил ухмыляющийся бой повара. Это было ужасное путешествие.
Наконец настал момент, когда дорога потеряла всякие признаки чего-то единого и расползлась на десятки сходящихся и расходящихся верблюжьих троп, повинуясь прихоти животных, которые их проложили среди колючек, камней и муравейников бесцветной, грязной равнины. Здесь без всякого предупреждения задние колеса по ось ушли в грязь и грузовик встал, а караван, который он возглавлял, проехал мимо и скрылся из виду. Пришлось ставить палатки и разводить костер. Повар, открыв наугад несколько консервных банок, приготовил им тушеные абрикосы с карри, черепаховый суп и тунца, который, как выяснилось, имел вкус бензина.
Потом они сидели у входа в палатку на пронизывающем ветру, и Свинти безуспешно пытался привести в порядок пишущую машинку, а охваченный ностальгией Коркер сочинял письмо жене. В восемь они забрались в спальные мешки и пролежали без сна всю ночь, в то время как слуги веселились снаружи.
Коркер взглянул на грозовые облака, голый ландшафт, увязший в грязи грузовик, на груду хмельных черных слуг, на отекшее, унылое лицо Свинти, на стакан содовой воды и искромсанную консервную банку.
— Это подрывает веру в человека, — повторил он.
Уильям не видел Баннистера уже несколько дней и утром поехал в консульство. У дверей, как обычно, околачивалась небольшая толпа безутешных индийцев. Баннистер прогнал их и, заперев кабинет, повел Уильяма через сад домой выпить.
— Интересуешься новостями? — спросил он. — Посол в четверг всех зовет на чай. Хочешь прийти?
— Да.
— Прослежу, чтобы тебе забросили приглашение. Для нас это самый страшный день в году. Все, у кого есть чистый воротничок, приходят на праздник в честь окончания сезона дождей, и дождь всегда льет как из ведра.
— А ты не мог бы пригласить молодую немку, которая живет в моем пансионе? Ей здесь одиноко.
— Честно говоря, жена посла не очень-то любит молодых одиноких немок. Но я постараюсь. Ты из-за нее не понесся с остальными в Лаку? Правильно сделал. Не удивлюсь, если в ближайшие день-два здесь произойдет что-нибудь сенсационное.
— Начнется война?
— Нет, но в городе назревают довольно интересные события. Больше я тебе ничего сказать не могу, но советую поискать того русского, о котором мы говорили. И следи за своим другом доктором Бенито. Как зовут девушку?
— Видишь ли, ее фамилии я не знаю. У нее какие-то сложности с документами.
— Жена посла точно будет не в восторге. Она хорошенькая?
— Прелестная.
— Тогда забудь о приглашении на чай. Палеолог давно уже пытается познакомить меня с прелестной молодой немкой. Наверное, это она. Приведи ее лучше как-нибудь поужинать.
Кэтхен приглашение привело в восторг.
— Но мы должны купить платье, — сказала она. — У одной армянской дамы есть очень красивое — ярко-зеленое. Она его ни разу не надевала, потому что купила его по почте, а потом растолстела. Она просит пятьдесят американских долларов. Я думаю, что если ей заплатить все сразу, то она уступит.
К Кэтхен вернулось хорошее настроение.
— Подождите, — сказала она, — я хочу вам кое-что показать.
Она побежала к себе в комнату и вернулась с мокрым шелковым лоскутком.
— Посмотрите, я и в самом деле занялась стиркой. Это ваш носовой платок. Мне он не нужен. Я решила сегодня больше не плакать. Пойдемте играть в пинг-понг, а потом посмотрим зеленое платье.
После обеда позвонил Баннистер.
— Мы получили из Лондона телеграмму, в которой говорится о тебе.
— Обо мне?
— «Свист» пристает к министерству иностранных дел. По-моему, они считают, что тебя убили. Почему ты не шлешь сообщений?
— Потому что сообщений нет.
— Тогда придумай их, что ли! Посол сойдет с ума, если газеты не оставят его в покое. Мы получаем с побережья по шесть телеграмм в день. Там сидят какие-то журналисты, которые пытаются прорваться сюда, а эсмаильские пограничники их не пускают. К сожалению, среди них есть двое англичан. Поэтому либералы делают запросы в палате общин и несут какую-то чушь о концентрации фашистских войск в Лаку.
Уильям вернулся к себе и долго сидел за машинкой. Со времени последней радиограммы в «Свист» прошла неделя, и сознание вины тяжким бременем лежало на его совести. Он вспоминал события дня, а заодно и всех предыдущих дней. Что бы сделал на его месте Коркер?
Наконец он отстучал одним пальцем:
ПОЖАЛУЙСТА НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ Я ЖИВ ЗДОРОВ И МОЖНО СКАЗАТЬ СЧАСТЛИВ ПОГОДА МЕНЯЕТСЯ
ЕСЛИ БУДУТ НОВОСТИ СРАЗУ ЖЕ СООБЩУ ВАШ ТАППОК.
В Лондоне было еще не поздно. В Коппер-хаус секретари разносили чай по отделам, где работа подходила к концу. В кабинете мистера Солтера царило напряжение.
— Погода меняется, — говорил мистер Солтер, — погода меняется. Он в Джексонбурге уже десять дней, и наконец-то мы узнаем, что погода меняется!
— Мне нужно писать первую передовицу по Эсмаилии, — сказал лучший автор передовиц. — Лорд Коппер требует. Пора трясти правительство. А что я знаю об эсмаильском кризисе? На что мне опираться? Для чего существуют специальные корреспонденты? Почему вы не телеграфируете этому Таппоку? Почему он до сих пор спит?
— Сколько раз мы телеграфировали Таппоку? — спросил мистер Солтер.
— Ежедневно в течение первых трех дней, — сказал секретарь. — Затем по два раза в день. Вчера трижды.
— Вот видите.
— И в последней радиограмме было упомянуто имя лорда Коппера, — добавил секретарь.
— Мне с самого начала казалось, что Таппок для этой работы не годится, — кротко заметил мистер Солтер. — Я очень удивился, когда выбор пал на него. Но больше у нас никого нет. Посылать кого-нибудь другого поздно — раньше чем через три недели он туда не доберется, а за это время может произойти все что угодно.
— Да, погода может совсем ухудшиться, — с горечью сказал лучший автор передовиц.
Он посмотрел в окно, выходившее на гулкую, облицованную плиткой стену. Он посмотрел на водосточные трубы. Он посмотрел на художественного редактора, который пил чай в редакции напротив. Он посмотрел вверх, на маленький клочок неба, и вниз, в бетонный пенал, где механик мыл шею у колонки. В глазах его было отчаяние.
— Я должен осудить нерешительность правительства в самых жестких выражениях, — сказал он. — Оно играет на скрипке, в то время как Эсмаилия горит. Ее искры угрожают краеугольному камню цивилизации, они сотрясут ее до основания своим леденящим порывом. Вот что я должен сказать, но знаю только, что Таппок жив, здоров и погода меняется…
Кэтхен и Уильям заехали в «Либерти» выпить аперитив. Со времени переезда в пансион Дресслер Уильям был там впервые.
— Вы, случайно, не знаете человека по имени Таппок? — спросила миссис Джексон.
— Это я.
— Тут для вас где-то телеграммы.
Телеграммы были найдены и принесены. Уильям вскрывал их одну за другой. Все они были об одном и том же.
