— Думаешь, мне следует передать это в «Свист»? — спросил Уильям.
— Не знаю, — с сомнением ответила Кэтхен. — Утро такое чудесное. Лучше поедем за город.
— Мне кажется, Коркер из этого что-нибудь сделал бы… и редактору так нужны новости!
— Хорошо. Только поскорее. Я хочу прокатиться.
И она ушла, оставив Уильяма за письменным столом. Он посидел немного, встал, снова сел, несколько минут мрачно смотрел на стену, закурил трубку и, наконец, с огромным трудом и с самыми дурными предчувствиями отстучал указательным пальцем на машинке первое сообщение своей головокружительной карьеры. Если бы кто-то мог наблюдать за этим мучительным, вялым процессом, он бы никогда не догадался, что является свидетелем исторического момента, присутствует при рождении легенды, которая войдет в золотой фонд журналистского эпоса, вновь и вновь будет пересказываться в барах Флит-стрит и упоминаться в мемуарах — легенды, на которой будут учиться честолюбивые студенты заочных курсов доходного сочинительства, легенды, которая будет вечно жить в иссохших редакторских умах. Это был миг, когда Таппок взялся за дело.
ПРЕССА СВИСТ ЛОНДОН,
— напечатал он.
ВСЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ ТОЛЬКО ПРЕЗИДЕНТА ЗАПЕРЛА В ЕГО СОБСТВЕННОМ ДВОРЦЕ РЕВОЛЮЦИОННАЯ ХУНТА ВОЗГЛАВЛЯЕМАЯ ЗАНОСЧИВЫМ НЕГРОМ ПО ИМЕНИ БЕНИТО И РУССКИМ ЕВРЕЕМ КОТОРЫЙ ПО СЛОВАМ БАННИСТЕРА МОЖЕТ НАТВОРИТЬ ДЕЛ ОНИ ГОВОРЯТ ЧТО ОН ПЬЯН ЕГО ДЕТЯМ КОГДА ОНИ ХОТЯТ ЕГО ВИДЕТЬ НО ГУВЕРНАНТКА ГОВОРИТ ТАК РАНЬШЕ НЕ БЫЛО ПОГОДА ЧУДЕСНАЯ ВЕСЕННЯЯ НАЧАЛАСЬ ЭПИДЕМИЯ БУБОННОЙ ЧУМЫ.
На этом месте его прервали. Фрау Дресслер принесла телеграмму:
ВАШ КОНТРАКТ АННУЛИРОВАН ТОЧКА РАССМАТРИВАЙТЕ ЭТО КАК ОСОБО ОГОВОРЕННОЕ МЕСЯЧНОЕ УВЕДОМЛЕНИЕ ПОДТВЕРДИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ТОЧКА СВИСТ.
Уильям добавил к напечатанному:
ТЕЛЕГРАММУ ОБ УВОЛЬНЕНИИ ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧИЛ НО НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ ПОСЫЛАЮ ВАМ ЭТО СООБЩЕНИЕ.
В окне появилась голова Кэтхен.
— Закончил?
— Да.
Он скатал телеграмму из «Свиста» в шарик и швырнул ее в угол комнаты.
Двор был залит солнцем. Кэтхен хотела прокатиться. Не время было говорить ей о случившемся.
В двенадцати милях от города приближение лета не принесло радости Коркеру и Свинти.
— Как тебе нравятся цветочки? — спросил Свинти.
— Чистое кладбище, — ответил Коркер.
Грузовик стоял на том же месте, погрузившись в грязь почти до кузова. По его сторонам лежали доказательства вчерашних бесплодных усилий: камни, с трудом извлеченные из близлежащего ручья и уложенные вокруг задних колес; кривые, грязные сучья, принесенные под дождем из редкого леса, находящегося в миле от их лагеря; огромный валун, который они катили, казалось, от самого горизонта, чтобы положить его под домкрат (напрасная затея); горы земли, выброшенной колесами, когда они бешено вращались в ямах, как собаки в кроличьих норах, все глубже погружаясь в грязь. Свинти, Коркер и апатичные слуги работали весь день. Лица журналистов покрывала копоть от выхлопных газов, кожа на руках была содрана, они промокли, обессилели и находились в состоянии, близком к истерике.
Стояло утро неземной красоты — в такое утро, наверное, Ной глянул за просмоленный борт и увидел бескрайнее, озаренное солнцем море и голубя, который, покружившись, взлетел и пропал в сияющих небесах. Такое утро видели, наверное, ангелы в первый день того грандиозного и безрассудного эксперимента, который, в частности, завершился сидением Коркера и Свинти в грязи — окоченевшими, небритыми и безутешными.
Журналисты с тоской смотрели на расстилавшуюся перед ними даль.
— Видимость — миль десять, — сказал Свинти.
— Да, — с горечью сказал Коркер, — и ни одной живой души.
Слуги праздновали наступление нового сезона, хлопая в ладоши, кружась и громко вознося ритмичную, заунывную хвалу небу.
— Чего это они так веселятся?
— Опять до виски добрались, — сказал Коркер.
В тот день в британском посольстве состоялся прием. Кэтхен приглашения не прислали, поэтому Уильям пошел один. Дождя не было. Ничто не нарушало летней послеполуденной безмятежности. Гости всех цветов и национальностей разгуливали по дорожкам, посыпанным гравием, иногда останавливаясь за пышными кустами, чтобы высморкаться, деликатно придерживая нос большим и указательным пальцами, как бы возвещая трубными звуками победу над дьяволами зимы.
— Президент обычно всегда приходит, — сказал Баннистер, — но сегодня его, по-моему, нет. Как, впрочем, и никого из Джексонов. Странно. Что с ними могло случиться?
— Не могу сказать об остальных, но президента заперли в спальне.
— Силы небесные! Пожалуй, тебе стоит сообщить об этом старику. Сейчас я постараюсь его привести.
Посол наблюдал за происходящим с выражением тревоги и отчаяния. Он стоял на верхней ступеньке террасы, частично на ней и частично за стеклянной дверью. Эту стратегически выгодную позицию он помнил со времен, когда играл в прятки. Она позволяла держать в поле зрения атакующего противника и давала на выбор два пути отступления: в глубину дома или через кусты роз в сад.
Баннистер представил Уильяма.
Посол взглянул на вице-консула с кротким упреком и улыбнулся вымученной, кривой улыбкой человека, преодолевающего нестерпимое отвращение.
— Очень рад, что смогли прийти, — сказал он. — Не скучаете? Хорошо. Прекрасно!
Его взгляд устремился поверх плеча Уильяма к прохладному, темному кабинету, дверь которого вдруг распахнулась, и оттуда вперевалку вышли три тучных индийца. На каждом была маленькая золотая тюбетейка, длинная белая рубаха и короткая черная тужурка. Каждый нес клубничное мороженое.
— Как они туда попали? — раздраженно спросил посол. — Им там нечего делать. Уберите, уберите их!
Баннистер поспешил к индийцам, и посол остался с Уильямом один.
— Вы из «Свиста»?
— Да.
— Редко читаю вашу газету. Не люблю читать о политике. Вообще не люблю политику… Вам нравится в Эсмаилии?
— Да, очень.
— В самом деле? Завидую. Хотя у вас, конечно, более интересная работа. И за нее наверняка больше платят. Скажите, как устраиваются на такую работу? Это, должно быть, очень сложно, трудные экзамены, да?
— Никаких экзаменов.
— Никаких экзаменов? Как интересно! Надо будет рассказать жене. Не знал, что в наши дни можно получить работу без экзаменов. Мерзкая система, душит все. У меня в Англии сын, шалопай, провалился на экзаменах, не знаю, что с ним делать. В вашей газете для него не найдется места?
— Думаю, что найдется. Свое я получил легко.
— Но это замечательно! Надо будет рассказать жене. А вот и она. Дорогая, мистер Таппок — познакомься — говорит, что устроит Арчи в свою газету.
— Боюсь, что я мало чем могу вам помочь. Меня сегодня утром уволили.
— Уволили? В самом деле? Жаль. Значит, вы не можете помочь Арчи.
— Боюсь, что нет.
— Дорогой, — сказала жена посла, — мне очень жаль, но я должна представить тебе нового миссионера, которого ты еще не видел.
И она подвела его к молодому, застенчиво мигающему гиганту. Посол, отходя от Уильяма, механически кивнул.
Доктор Бенито тоже был здесь, очень светский, очень приветливый, очень хладнокровный, со злодейской улыбкой. Он подошел к Уильяму.
— Мистер Таппок, — сказал он, — вам, наверное, очень одиноко без ваших коллег.
— Нет, мне без них даже лучше.
— И вам скучно, — продолжал Бенито ровным, терпеливым, как у гипнотизера, голосом, — очень скучно в нашем маленьком, сонном городке. Поэтому я придумал для вас небольшое развлечение.
— Вы очень добры, но я и здесь прекрасно развлекаюсь.
— Это вы слишком добры к нам. Однако я думаю, что могу предложить вам нечто особенное. С наступлением лета у меня появилось больше возможностей. Вас покатают по стране, вы увидите ее красоты — лес Попо, например, и знаменитый водопад в Чипе.
— Вы очень добры… как-нибудь в другой раз.
— Нет-нет, сейчас же. Все готово. Вас ждет автомобиль. К сожалению, сам я не могу с вами поехать, но вас будет сопровождать замечательный молодой человек — очень культурный, выпускник университета, — который расскажет все ничуть не хуже меня. Наш народ очень гостеприимен. Сегодняшнюю ночь вы проведете неподалеку от города на вилле министра почт — я договорился. Тогда завтра вы сможете рано утром отправиться в горы. Вы увидите гораздо больше, чем ваши коллеги, которые, насколько мне известно, не слишком довольны путешествием в Лаку. Возможно, вам удастся немного поохотиться на львов.
— Благодарю вас, доктор Бенито, но я не хочу уезжать сейчас из Джексонбурга.
