— Благодарю вас, доктор Бенито, но я не хочу уезжать сейчас из Джексонбурга.
— Можете взять с собой кого захотите.
— Нет, спасибо.
— И разумеется, вы будете гостем нашего правительства.
— Дело не в этом.
— Вы увидите необычайно интересные ритуальные танцы, любопытные обряды. — Он улыбнулся еще ужаснее. — Некоторые племена примитивны и интересны до крайности.
— К сожалению, я должен остаться.
— Но все готово!
— Мне очень жаль. Вам следовало бы прежде спросить меня.
— Гостеприимство моего правительства не отразится на вашем заработке. Я понимаю, что вы не сможете работать во время своего отсутствия, и любая разумная компенсация…
— Доктор Бенито, — сказал Уильям, — вы мне надоели. Я не поеду.
Доктор Бенито сразу же перестал улыбаться.
— Что ж, очень жаль, — сказал он.
Уильям передал этот разговор Баннистеру.
— Да, они хотят от тебя избавиться. Им не нужны будут журналисты, когда начнется потеха. Они даже Олафсена убрали. Сказали ему, что где-то началась холера.
— Чума.
— Какая разница! Я разговаривал с нашим тамошним агентом по телефону. Все живы-здоровы.
— Возможно, Бенито не стал бы так волноваться, если б знал, что меня уволили.
— Он бы этому не поверил. К тому же он наверняка видел твою телеграмму. Все иностранные телеграммы попадают к нему. Он думает, что это трюк. Иначе Бенито думать не способен, он умный — в этом его слабость.
— Я вижу, ты знаешь все, что происходит в этом городе.
— Это мое хобби. Надо же работать! Если бы я занимался только своим делом, то целыми днями отвечал бы на письма торговых фирм. Ты вытянул что-нибудь из посла?
— Нет.
— Он занимается своим делом.
По дороге домой Уильям размышлял, когда и в каких выражениях лучше сообщить о своем увольнении Кэтхен.
Ему не стоило утруждать себя.
Во-первых, его ждала телеграмма:
ПОЗДРАВЛЯЕМ КОНТРАКТ ВОЗОБНОВЛЕН МОЛНИРУЙТЕ ПОЛНЕЙШЕЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ.
Во-вторых, Кэтхен в пансионе Дресслер не было. Днем за ней приехали солдаты и увезли в закрытой машине.
— Наверное, это из-за документов, — сказала фрау Дресслер. — Она позвонила в немецкое консульство, но ей отказались помочь. Напрасно она расстроилась. Когда белых людей сажают в тюрьму, за ними хорошо ухаживают. Ей там будет не хуже, чем здесь, — добавила она с непрофессиональной откровенностью. — К вам тоже пришел человек из тайной полиции. Я его не пустила в вашу комнату. Он в столовой.
Уильяма ждал подтянутый молодой негр, куривший сигарету в длинном мундштуке.
— Добрый вечер, — сказал он. — Доктор Бенито поручил мне сопровождать вас в поездке.
— Я сказал доктору Бенито, что не поеду.
— Он надеялся, что вы передумали.
— Почему вы арестовали мисс Кэтхен?
— Это временная мера, мистер Таппок. Ей оказано гостеприимство. Она на вилле министра почт, совсем рядом с городом. Она попросила меня привезти ее вещи — чемодан с геологическими образцами, который она оставила в вашей комнате.
— Это моя собственность.
— Понимаю. Если не ошибаюсь, вы заплатили за них сто американских долларов. Вот деньги.
От природы Уильям был мягким человеком. В те редкие моменты, когда он приходил в ярость, симптомы ее были хорошо заметны. Негр встал, вынул из мундштука сигарету и добавил:
— Наверное, мне стоит сообщить вам, что в адвентистском университете Алабамы я был чемпионом по боксу во втором полусреднем весе… Но вернемся к делу. Доктор Бенито очень хочет познакомиться с этими образцами. Они являются собственностью правительства, так как были собраны иностранцем, не имевшим лицензии от горнорудного министерства, иностранцем, который сейчас, к сожалению, защищен условиями перемирия — но только сейчас. Скоро им займутся всерьез. Поскольку вы купили образцы, не зная этого, правительство готово щедро…
— Вон! — сказал Уильям.
— Что ж, придется поговорить с вами в другой раз.
Он с достоинством поднялся и не спеша вышел во двор.
Коза, ужинавшая оберточной бумагой, подняла голову. Жизнелюбие, столь ей свойственное, шевельнулось в ней с особой силой и переросло в торжествующую, зрелую решимость. Весь день она ликовала вместе с природой. Продукты ее кишечной деятельности сверкали в лучах юного солнца. В глубине души она тоже устроила себе праздник и, отбросив зимние сомнения, предавалась веселью среди алых цветов. День она провела в счастливых мечтах и теперь, в прозрачной тишине вечера, встала, несколько мгновений помедлила, натянувшись, как струна, и дрожа от рогов до кончика хвоста, а затем бросилась вперед — победно, неостановимо, безоглядно. Веревка лопнула, и чемпион адвентистского университета Алабамы по боксу во втором полусреднем весе ткнулся лицом в помойку.
На этом события не кончились.
Как только хромающий и растрепанный чемпион удалился, а удовлетворенную, мирно предающуюся воспоминаниям козу схватили и вновь привязали, Уильям отправился в британское консульство с чемоданом минералов.
— Гости разошлись, — сказал Баннистер, — мы все хотим отдохнуть.
— Я привез тебе на хранение чемодан.
Он рассказал, что произошло.
— Если бы ты знал, сколько работы мне добавляешь, — сказал Баннистер, — ты бы так не поступил. С завтрашнего дня горнорудное министерство начнет бомбардировать меня посланиями, и лет через шесть суд решит дело не в твою пользу — черт бы побрал все камни этой страны. Что там?
Он открыл чемодан и взглянул на камни.
— Да, — сказал он, — именно то, что я предполагал. Золотоносная руда. В западных горах ее полно. Мы знали, что рано или поздно вокруг этой руды разгорятся международные страсти. За горнодобывающей концессией охотились две компании — немецкая и русская. Если у Джексонов когда-нибудь были какие-то политические принципы, то они сводились к тому, чтобы отпугивать от этой страны иностранных промышленников. Президенту это удавалось неплохо, он годами натравливал одну компанию на другую. Потом началась история со Смайлзом. Мы уверены, что за ней стоят немцы. За русскими уследить труднее, нам только два дня назад стало известно, что они купили Бенито и Молодую партию Эсмаилии. Борьба сейчас идет между Смайлзом и Бенито, и мне кажется, что Бенито победит. Жаль, Джексоны, конечно, были бандитами, но они вполне устраивали эту страну и правительство его величества. Если здесь заведут Советскую власть, мы многое потеряем… Поскольку ты больше не журналист, я говорю с тобой откровенно.
— К твоему сведению, я только что снова стал журналистом. Ты не возражаешь, если я передам это в «Свист»?
— Не говори хотя бы, что узнал от меня… Газетная кампания, кстати, сейчас может решить дело.
— И еще. Ты можешь помочь мне освободить девушку из тюрьмы?
— Ни в коем случае! — сказал Баннистер. — Я ревностный сторонник местной пенитенциарной системы. Это единственное, что избавляет меня от ежеминутного общения с жителями наших колоний. Но слабость ее заключается в том, что за пятерку из тюрьмы выпустят любого.
Когда в Джексонбурге ужинали, в Лондоне пили чай.
— От Таппока больше ничего нет, — сказал мистер Солтер.
— Дайте его телеграмму в дублинском выпуске. Только развернуто, и перепишите. Если придет продолжение, дадим экстренный выпуск.
Возвращаясь домой, Уильям поставил перед собой задачу. Победить Бенито. Сначала смутно, а затем живо и подробно, словно на киноэкране, он увидел, как это произойдет. Родина великодушно поддержит его. Бенгальские уланы и шотландцы в юбочках блокируют Джексонбург. Он во главе войска отодвигает тюремные засовы, собственными руками хватает Бенито, трясет его, как котенка, и бездыханного отбрасывает прочь. Кэтхен раненой птицей летит в его объятия, и он победно возвращается с ней в Таппок-магна… Любовь, патриотизм, жажда справедливости и личная ненависть клокотали в нем, когда он сел за машинку. Одного пальца было недостаточно, Он печатал десятью. Рычажки машинки вздыбливались одновременно, как иглы на дикобразе, застревали, и их приходилось распутывать. На бумаге возникали неожиданные анаграммы, буквы шли вперемешку с дробями и знаками препинания. Но он, несмотря ни на что, печатал.
Радиостанция закрывалась в девять. Без пяти девять Уильям швырнул на стойку пачку бумаги.
— Слать завтра, — сказал телеграфист.
— Сегодня, сейчас, — сказал Уильям.
— Сегодня нет. Сегодня праздник.
Уильям добавил к исписанным листам пригоршню банкнотов.
— Сейчас же, — сказал он.
— Хорошо.
И Уильям в одиночестве отправился ужинать к Попотакису.
