– Простите, ради Бога, – пролепетала она и уже очутилась возле кушетки, слегка склоняясь над Карлом, – и, прошу вас, не выдавайте меня. К тому же я совсем ненадолго, я знаю, что вы очень устали.
– Да нет, не настолько, – ответил Карл, – но, наверно, лучше бы мне все-таки было одеться.
Ему приходилось лежать пластом, до подбородка укрывшись одеялом, ведь у него не было ночной рубашки.
– Я только на минуточку, – сказала она, хватаясь за спинку стула. – Можно, я сяду к кушетке?
Карл кивнул. Она тут же села, да так близко, что Карлу пришлось отодвинуться к стене, иначе ему трудно было на нее смотреть. У нее было округлое, правильное лицо, только лоб, пожалуй, высоковат, но, возможно, это из-за прически, которая не очень-то ей шла. Одета очень чистенько и аккуратно. В левой руке она нервно тискала платочек.
– Вы надолго у нас останетесь? – спросила она.
– Это еще не вполне ясно, – ответил Карл, – но думаю, что останусь.
– Хорошо бы вы остались, – вздохнула она, проводя платком по лицу, – а то мне здесь так одиноко.
– Вот уж не ожидал, – удивился Карл. – По-моему, госпожа главная кухарка очень к вам добра. И относится к вам вовсе не как к подчиненной. Я даже решил, что вы родственницы.
– О нет, – ответила девушка. – Меня зовут Тереза Берхгольд, я из Померании.
Карл тоже представился. В ответ девушка впервые подняла на него глаза, словно он, назвав свое имя, почему-то стал ей чуточку более чужим. Они помолчали немного. Потом она сказала:
– Не подумайте, что я такая неблагодарная. Без госпожи главной кухарки мне бы совсем худо пришлось. Раньше-то я здесь, в отеле, на кухне работала и была уже на волосок от увольнения, потому что не справлялась с тяжелой работой. Тут требования очень суровые. Месяц назад одна девушка, тоже с кухни, от переутомления просто упала в обморок и две недели пролежала в больнице. А я вообще не очень сильная, в детстве много болела и из-за этого такая хилая, вы вон, наверное, тоже не догадались, что мне уже восемнадцать. Но ничего, теперь-то я скоро окрепну.
– Да, служба здесь, похоже, и впрямь не сахар, – сказал Карл. – Только что я видел внизу мальчишку-лифтера, так он стоя спал.
– И это при том, что лифтерам еще живется лучше всех, – живо откликнулась девушка, – они кучу денег зарабатывают на чаевых, и им все же не приходится так надрываться, как людям на кухне. Но тут мне и вправду хоть раз в жизни повезло, госпоже главной кухарке понадобилась помощь – салфетки к банкету приготовить, и она послала на кухню, нас там девчонок человек пятьдесят, я оказалась под рукой и сумела угодить: уж что-что, а салфетки я всегда хорошо складывала. Вот с тех пор она и стала держать меня при себе и постепенно сделала своей секретаршей. Мне, конечно, многому пришлось научиться.
– Неужели тут так много писанины? – удивился Карл.
– Ой, очень много, – пожаловалась девушка, – вы даже представить себе не можете. Вы же видели, я работала сегодня до половины двенадцатого, а это мой самый обычный день. Хотя вообще-то я не все время за машинкой, иногда хожу в город за покупками.
– А что за город, как хоть называется? – поинтересовался Карл.
– Вы разве не знаете? – изумилась она. – Рамзес.
– Большой? – спросил Карл.
– Ой, очень, – ответила девушка. – Я не люблю туда ходить. Но вы правда еще спать не хотите?
– Нет-нет, – заверил ее Карл. – Я ведь еще не знаю, зачем вы пришли.
– Так ведь не с кем поговорить. Не подумайте, что я плакса, но когда у тебя совсем никого нет, такое счастье хоть кому-то излить душу. Я вас еще внизу в зале заметила, пришла позвать госпожу главную кухарку и видела, как она вас в кладовую повела.
– Жуткий зал, – вспомнил Карл.
– А я уже внимания не обращаю, – обронила девушка. – Так я что хотела сказать: госпожа главная кухарка добра ко мне почти как покойная мама, царство ей небесное. Но слишком уж большая разница в нашем служебном положении, чтобы мне говорить с ней по душам. Среди девушек с кухни у меня были раньше хорошие подружки, но их уже давно здесь нет, а новых я почти не знаю. И потом, мне иногда кажется, что нынешняя работа выматывает меня куда больше, чем прежняя, и что справляюсь я с ней даже хуже, чем на кухне справлялась, а госпожа главная кухарка держит меня вроде как только из жалости. В конце концов, не такое уж хорошее у меня образование для секретарши. Грех, конечно, такое говорить, но я страшно боюсь того и гляди сойти с ума. Боже правый! – спохватилась вдруг она и заговорила быстро-быстро, непроизвольно даже тронув Карла за плечо, поскольку руки он спрятал под одеялом: – Только ни слова об этом госпоже главной кухарке, иначе я и вправду пропала. Если вдобавок ко всем хлопотам, которые я причиняю ей на работе, она еще за меня переживать начнет, это уж точно будет конец.
– Разумеется, я ничего ей не скажу, – заверил ее Карл.
– Вот и хорошо, – успокоилась девушка. – Только вы оставайтесь. Я буду рада, если вы останетесь – мы бы подружились, если вы, конечно, не против. Я как вас увидела – сразу почувствовала к вам доверие. Хотя – представляете, какая я нехорошая – мне и страшно сделалось: вдруг госпожа главная кухарка возьмет вас секретарем на мое место, а меня уволит. И только потом, пока вы были внизу в конторе, я тут долго одна сидела и в конце концов решила, что даже хорошо будет, если вы смените меня на этой работе, ведь вы наверняка гораздо лучше в ней разберетесь. А если не захотите делать закупки в городе, эта обязанность могла бы остаться за мной. Хотя вообще-то на кухне от меня куда больше толку, особенно теперь, когда я уже немного окрепла.
– Все уже решено, – сказал Карл. – Я буду лифтером, а вы остаетесь секретаршей. Но если вы хоть словом обмолвитесь госпоже главной кухарке об этих ваших замыслах, я, как ни жаль, буду вынужден рассказать ей все, что вы мне тут наговорили.
Эта шутливая угроза столь сильно, однако, подействовала на Терезу, что та с плачем бухнулась перед кроватью на колени, испуганно зарывшись лицом в одеяло.
– Да не скажу я ничего, – успокаивал ее Карл, – но и вы ничего не говорите.
Теперь уже прятаться под одеялом было просто неловко, Карл осторожно поглаживал девушку по руке, не зная, чем ее утешить, и размышляя о том, какая все-таки несладкая здесь жизнь. Наконец она худо-бедно успокоилась, даже устыдилась своих слез и, подняв на Карла благодарные глаза, стала уговаривать завтра утром спать подольше, обещая, если работа позволит, подняться к нему около восьми и разбудить.
– Я слышал, будить вы умеете замечательно, – польстил ей Карл.
– Да, кое-что я умею, – улыбнулась она, на прощанье ласково провела рукой по его одеялу и убежала к себе.
На следующий день Карл настоял на том, чтобы приступить к службе немедленно, хотя главная кухарка намеревалась предоставить ему этот день для знакомства с городом. Но Карл без обиняков заявил, что на это время еще найдется, а сейчас для него самое главное – начать работать, ибо одно дело в жизни он уже успел в Европе забросить и теперь начинает лифтером в том возрасте, когда его сверстники, по крайней мере наиболее усердные из них, уже на подходе к местам ступенькой повыше. Вполне справедливо, что он начинает простым лифтером, но справедливо и то, что ему надо особенно торопиться. А коли так, то и осмотр города не доставит ему никакой радости. Даже на короткую прогулку, несмотря на уговоры Терезы, он не соблазнился. В голове все время свербила мысль, что если он не будет прилежно трудиться, то в конце концов докатится до того же, что Деламарш и Робинсон.
У гостиничного портного Карлу подобрали лифтерскую форму, на вид просто шикарную, с золотыми галунами и пуговицами, но, надев ее, он невольно содрогнулся – так жестко и зябко стиснул ему плечи форменный сюртук, к тому же под мышками неистребимо влажный от пота всех, кто носил его до Карла. Форму, однако, еще пришлось подгонять по его фигуре, особенно в груди, поскольку ни один из десяти наличных комплектов решительно не хотел на него лезть. Несмотря на потребовавшиеся пошивочные работы и крайнюю, казалось бы, придирчивость мастера – принесенная и якобы совершенно готовая форма дважды летела от его руки обратно на доделку, – вся процедура заняла не более пяти минут, и Карл покинул ателье уже законченным лифтером в облегающих брюках и весьма узком, несмотря на решительные опровержения мастера, кительке, который то и дело подбивал своего обладателя на робкие попытки дыхательных упражнений, дабы убедиться, что он еще способен дышать.
Затем Карл явился к одному из старших распорядителей, под чье начало он теперь поступал, – это был стройный, красивый мужчина лет сорока, с большим носом. Времени на разговоры с Карлом у него не было ни секунды, и он звонком немедленно вызвал другого лифтера – по случаю им оказался как раз тот мальчишка, которого Карл вчера видел. Старший распорядитель назвал его только по имени – Джакомо, но Карл даже это выяснил лишь потом, ибо в английском произношении имя изменилось до неузнаваемости. Этому мальчишке и было поручено показать Карлу все необходимое для лифтерской службы, но он проделал это столь запуганно и торопливо, что даже то, в сущности, немногое, что следовало показать, Карл от него не усвоил. К тому же Джакомо явно был не в духе, так как, очевидно, именно из-за Карла лишился вчера лифтерского места и теперь был придан в помощь горничной, что по каким-то соображениям, о которых он, впрочем, умалчивал, воспринималось им как бесчестье. Более всего Карла разочаровало, что лифтер, оказывается, лишь постольку имел дело с механикой лифта, поскольку нажатием кнопки приводил его в движение, тогда как ремонт двигателей и все прочие технические работы выполнялись гостиничными монтерами, так что Джакомо, например, за целых полгода службы ни разу не видел своими глазами ни машинного отделения в подвале, ни механизмов в самом лифте, хотя его, как он честно признался, это очень бы интересовало. Вообще это была монотонная работа, к тому же из-за двенадцатичасовых смен, попеременно то днем, то ночью, до того тяжелая, что, по мнению Джакомо, ее вообще невозможно выдержать, если не научиться хоть на минуточку иногда засыпать стоя. Карл на это ничего не сказал, но про себя подумал, что, наверно, именно это искусство и стоило Джакомо места.
