Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл

– Не могу понять, почему вы считаете его глупцом. Он говорил так гладко, убедительно и красноречиво.

– Хитроумный глупец всегда боек на язык: это его ремесло.

Некоторое время беседа продолжалась в том же духе: крючконосый джентльмен выражался образно, обобщенно и красноречиво с намерением показать, как всегда разговаривают хитроумные глупцы. Вскоре он почти убедил собеседника.

Но тут появился человек, нескорое появление которого предрек джентльмен с темно-рыжей шевелюрой. Он встал в дверном проеме и провозгласил:

– Здесь есть представитель «Приюта для вдов и сирот семинолов»?

Никто не ответил.

– Здесь есть агенты, представители или члены любой благотворительной организации?

Никто не удосужился с ответом или не подумал, что вопрос заслуживает ответа.

– Если здесь есть такой человек, то я передам ему два доллара.

Слушатели проявили некоторую заинтересованность.

– Поскольку я откликнулся на срочный вызов, то забыл об этой части моих обязанностей. Владелец торговой марки «Самаритянский болеутолитель», по добровольному обязательству, тратит половину суммы от продаж на благотворительность. Таким образом, на благотворительность выделено четыре полудолларовых монеты. Кто готов принять эти деньги на хранение?

Несколько ног зашаркало по полу, как от чесотки, но никто не встал с места.

– Неужели равнодушие преобладает над долгом? Если здесь присутствуют дамы или джентльмены, как-либо связанные с благотворительными учреждениями, путь они подадут голос. Если у них нет свидетельства о таковой связи, это не имеет значения. Слава Богу, у меня не подозрительный характер, поэтому я доверюсь любому, кто предложит свои услуги.

Женщина чопорного вида, в довольно безвкусном и мятом платье, откинула вуаль и поднялась с месте, но когда заметила, что все взгляды обращены на нее, почла за лучшее опуститься обратно.

– Можно ли поверить, что в этой христианской компании нет ни одного милосердного человека? Я имею в виду, никого, связанного с благотворительностью? Хорошо, тогда есть ли здесь тот, кого можно пожалеть?

При этих словах одна женщина, сидевшая с несчастным видом в опрятном, но поношенном траурном платье, зарылась лицом в небольшой сверток и тихо зарыдала. Как будто не увидев и не услышав ее, травник снова заговорил, на этот раз деловым тоном:

– И здесь нет никого, кто нуждается в помощь, а получив эту помощь, со временем может отдать или сделать больше, чем было получено? Неужели здесь нет таких людей?

Рыдания женщины стали громче, хотя она старалась подавить их. Пока общее внимание было приковано к ней, мужчина, похожий на поденщика, с белой повязкой на лице, скрывавшей одну сторону носа, сидевший в красной фланелевой рубашке и набросивший на плечо ветхий штопаный пиджак, – этот мужчина неуклюже поднялся на ноги и скованной походкой осужденного преступника направился к заявителю.

– Бедный раненый гусар! – вздохнул травник. Он положил деньги в подставленную горсткой ладонь, кивнул и удалился.

Получивший подаяний двинулся было следом, когда рыжеволосы джентльмен обратился к нему:

– Не пугайтесь, сэр, но я хочу посмотреть на эти монеты. Да… это серебро, доброе серебро. Вот, возьмите ваши деньги, и послушайте мой совет: зайдите за переборку и забинтуйте все остальное. Слышите? Считайте, что вы – сплошной шрам на носу, и избавьте нас от вашего общества.

Будучи незлопамятным человеком, либо не доверяя своему голосу, мужчина с некоторой поспешностью вышел на палубу.

– Странно, – произнес рыжеволосы джентльмен, обратившись к своему другу. – Это были настоящие деньги.

– Да, и где теперь ваше хитроумное мошенничество? Жулик отдает половину своего дохода на благотворительность? Говорю же, он просто глупец.

– Другие могли бы назвать его оригинальным гением.

– Да, оригинальным в своей глупости. А его гениальность заключается в сбрендившем рассудке, что не слишком оригинально для его возраста.

– Может ли он быть жуликом, глупцом и гением одновременно?

– Прошу прощения, – заговорщическим тоном вмешался третий мужчина, слушавший их разговор. – Похоже, этот человек сильно озадачил вас, и неспроста.

– Вы что-то знаете о нем? – поинтересовался крючконосый джентльмен.

– Нет, но я кое в чем подозреваю его.

– Подозрение! Нам нужно знание.

– Сначала вы начинаете подозревать, потом узнаете. Подлинное знание приходит от подозрения или откровения. Это мой принцип.

– Тем не менее, – сказал рыжеволосый джентльмен, – разумный человек держит при себе даже некоторые известные вещи, не говоря о подозрениях, пока они не подтвердятся в действительности.

– Вы слышали слова разумного человека? – спросил крючконосый джентльмен, повернувшись к новоприбывшему. – Итак, что чем вы подозреваете этого типа?

– У меня есть сильное подозрение, что это один из иезуитских посланников, наводнивших наши края, – последовал охотный ответ. – Мне рассказывали, что для лучшего достижения их тайных целей они порой принимают необычные личины, порой даже самые абсурдные.

Хотя эти слова вызвали лишь кислую улыбку на лице крючконосого джентльмена, добавление третьей точки зрения в дискуссию превратило ее в своеобразную тройную дуэль, которая в итоге завершилась тройственным результатом.

– Мексика? Молино дель Рей? Ресака де ла Пальма? [96]

– Ресака де ла Томба! [97]

Оставив свою репутацию заботиться о себе, как это нередко случалось, и не знавший о том, что он стал предметом оживленной дискуссии, травник прошел к носовой части судна, где заметил одинокую фигуру в поношенном полковом кителе. Лицо человека одновременно было мрачным и сморщенным; его переплетенные парализованные ноги, застывшие как сосульки, свисали между грубо сработанными костылями, в то время как жесткое туловище, подобное длинному корабельному барометру на карданной подвеске, механически покачивалось взад-вперед в такт движению палубы. Глядя вниз и раскачиваясь, калека, похоже, был погружен в глубокое раздумье.

Тронутый этим зрелищем и предположивший, что перед ним находится искалеченный герой мексиканской войны, травник обратился к нему с вышеупомянутыми словами и получил весьма сомнительный ответ, после которого инвалид нервно дернулся и увеличил амплитуду своего раскачивания на костылях (как это происходило с ним в моменты душевного волнения) так что с стороны могло показаться, будто на пароход обрушился внезапный шквал, раскачавший корабельный барометр.

– Могила? – воскликнул травник, изобразив слабое удивление. – Друг мой, вы же не причисляете себя к мертвым, не так ли? Я принял вас за израненного ветерана, одного из сыновей войны за нашу дорогую страну. Но похоже, вы считаете себя Лазарем.

– Да, который с болячками.

– Ах, вы имеете в виду другого Лазаря. [98] Но я не знал, что кто-то из них служил в армии.

Он покосился на ветхое обмундирование.

– С меня довольно ваших шуток.

– Друг мой, вы заблуждаетесь, – укоризненно отозвался травник. – Я из принципа обращаюсь к несчастным с каким-нибудь приятным замечанием, чтобы отвлечь их от страданий. Разумный и гуманный врач редко