целоваться в укромных, одним им известных местах. Из железнодорожного моста нынче соорудили пешеходный переход, теперь он связывает Фрунзенскую набережную с Нескучным садом. А тогда перехода и в далёкой перспективе не было, поэтому мост с грохочущими поездами служил частью их романтического путешествия.
Переходить на другой берег в тот момент, когда реку пересекал длинный состав, было настоящим приключением. Пешеходные дорожки, расположенные с обеих сторон от путей, состояли из досок с довольно широкими щелями. Туда с лёгкостью проваливались тонкие каблуки Катерининых остроносых туфель.
Товарный поезд громыхал, мост вибрировал, настил под ногами резонировал и ходил ходуном. Храбрая обычно Катерина в этой ситуации трусила, визжала что есть мочи, зажмурив глаза и уткнув лицо в плечо спутника. Баранов же, напротив, приосанивался, подтягивался, покровительственно обнимал дрожащую Катерину за плечи и со снисходительной улыбкой ждал, пока она вдоволь накричится. В такие минуты он чувствовал себя настоящим мужчиной, героем-спасателем, и был счастлив.
Теперь место одряхлевшего моста заняло третье автомобильное кольцо столицы. Баранов с ностальгией подметил, что новое инженерное сооружение гудит и шумит совсем по-другому и, при всей своей впечатляющей мощи, не сотрясается, а главное, не имеет характерного запаха, который окутывал старый железнодорожный мост его юности.
Навстречу ему по пустынной набережной, пасуя друг другу яркий новенький мяч, бежали два подростка, почему-то не вывезенных, как большинство их сверстников, за город.
Вид играющих ребят зацепил внимание Баранова. То, как азартно они отводили в стороны руки, наклоняли гибкие, юркие тела, выворачивали обутые в нарядные кроссовки ноги, чтобы послать мяч партнёру «щёчкой», – всё это снова окунуло его в детство. Картинка безграничной, необузданной радости вернула его на школьное футбольное поле. А ведь тогда он был полностью, абсолютно счастлив – и, конечно, ни о каком счастье и не думал.
Тогда благодаря учителю физкультуры, фанатику спорта и энтузиасту, школьные спортивные сооружения поддерживались в идеальном состоянии круглый год. На баскетбольной площадке всегда были покрашены щиты и крепко привинчены кольца корзин. Большое футбольное поле ежедневно убиралось силами дежурного класса, и на воротах неизменно красовалась сетка.
Именно Анатолий Андреевич приучил их, подростков-сорванцов, к занятиям спортом. Причём сделал он это деликатно и интеллигентно, без нажима и какого-либо принуждения. Как-то у него так получилось, что вся ребячья жизнь сосредоточилась вокруг турников, брусьев и полосы препятствий, расположенных на пришкольной территории. Начиная со средних классов, все мальчишки не мыслили свою жизнь без спортивных состязаний.
Весной и осенью дружно гоняли в футбол на большом поле. Играли в одни ворота в «американку» или трое на трое на баскетбольной площадке, где воротами служили стойки от щитов. Зимой всё свободное время протекало на катке, который заливали на месте футбольного поля. Ледяного пространства хватало всем – и малышам, и фигуристам, и, конечно, местной хоккейной команде.
Даже после окончания школы, пока ещё не разъехались по разным районам, они из года в год собирались здесь. Но после смерти Анатолия Андреевича всё пришло в упадок. С ворот пропала сетка, развалились баскетбольные щиты, асфальтовое покрытие ощерилось многочисленными ямами и трещинами, которые уже никто не спешил заделывать.
Трещины появились не только в асфальте. Они возникли и в отношениях, разбили нерушимую, когда-то казалось им, мальчишескую дружбу. Это произошло обыденно, без драм и разборок. Просто после окончания институтов и техникумов все начали втягиваться в работу, заниматься карьерой. Навалились безотлагательные дела, появились новые знакомые, потом и семьи образовались, соответственно, времени для общения со школьными друзьями не осталось. Сначала они реже встречались, затем только перезванивались, а через несколько лет контакты свелись к ежегодному вежливому поздравлению с днём рождения. Где вы теперь, горячие юношеские клятвы? Далеко позади, развалились вместе с той футбольной командой.
Конечно, никто из друзей детства не навестил Баранова в больнице. Скорее всего, никто из них и не знал о его болезни. Всем было уже не до «Барана»… Вспомнив своё давнее прозвище, он вдруг осознал, что с годами совершенно осиротел. Пропали старые товарищи, исчезли из поля зрения, выпали из его жизни – постепенно, по одному. Разъехались, обзавелись семьями и иным кругом знакомств. Жаль, их связывали такие светлые, чистые отношения, бесхитростные и открытые, а вот не выдержали проверки временем, не устояли. Похоже на то, как облетает с деревьев осенью пожухлая листва – сначала один лист ссохнется, закружится и полетит в неизвестном направлении, гонимый проказником-ветром, за ним другой, третий… Не успеешь оглянуться, а уж дерево стоит совсем голое, пустое.
Тут Баранова потянуло на философские размышления. «Новые лица, – рассуждал он, – не могут заменить старых друзей, потому что между людьми не успевает возникнуть духовное родство. Оно ведь прорастает десятилетиями! Души должны соприкасаться и проникать друг в друга постепенно, очень деликатно, чтобы не нарушить хрупкой внутренней организации. Для этого нужно время. Очень много времени, понимания и терпения. Где их взять в зрелом-то возрасте? А ведь так страшно остаться в конце пути одному. Отчётливо понимать, что нет у тебя ни одного близкого человека. Некому тебе позвонить посреди ночи, разве только в неотложку».
«Смогут ли вот эти ребята пронести через годы свою дружбу? Дай им Бог, чтоб получилось», – искренне пожелал Баранов, с улыбкой глядя на играющих подростков.
* * *
У него тоже когда-то был закадычный друг. Валерка пришёл в барановский класс уже в старшей школе, в предвыпускной год, и как-то сразу, чуть не с первого дня вписался в мальчишеский коллектив, как будто учился со всеми вместе уже много лет. Был он остроумен, дружелюбен и спортивен, хорошо разбирался в эстрадной музыке, немного играл на гитаре. Вскоре они уже сидели с Барановым за одной партой, и обоим казалось, что так было всегда. Они стали вместе делать уроки, вдвоём возвращались из школы, благо Валеркины родители получили квартиру в соседнем доме.
Теперь любые события, которые происходили у одного из них, обязательно находили своё отражение и в жизни другого. Сообща выполнялись домашние дела. Одновременно появились знаки внимания по отношению к девушкам – раньше-то одноклассниц они просто игнорировали, и вот стали делать первые робкие попытки ухаживания. Отпустили длинные – конечно, насколько это было возможно в советской школе – волосы. Когда одному из них достался дефицитный вельветовый материал, оба заказали себе в местном ателье одинаковые джинсы.
После уроков и в выходные они так же, как эти мальчишки, гоняли мяч, только не такой красивый, даже не кожаный. На такой классный ни у одного, ни у другого денег не было и быть не могло. Жили тогда скромно, без излишеств. Зато
