–?Что это за новые причуды, Ленита? – изумился полковник.– Что это ты ни с того ни с сего собралась в Сан-Паулу?
Настойчивость Лениты была непоколебимой, поэтому полковник предложил хотя бы подождать, пока Барбоза вернется из Ипанемы и проводит ее – одной ей ехать нельзя, а сам он страдает ревматизмом и не сможет проводить ее.
–?Пусть негр проводит меня до города,– стояла на своем Ленита,– а на поезде мне попутчик не нужен. Не ехать я не могу.
Мольбы парализованной старухи и уговоры полковника цели не достигли.
Фургон с багажом отправился в субботу вечером, а в воскресенье рано утром Ленита надела пыльник и широкополую шляпу, со слезами обняла старуху, а потом и полковника, который плакал, как дитя, села в бричку и поехала.
–?Девочка! – кричал ей вослед полковник, задыхаясь и вытирая глаза.– Дурная у тебя голова, зато сердце доброе, и я взаправду тебя люблю. Если что – не забывай, что мы с твоим дедушкой были как братья, а твой отец мне был вместо сына. И я всегда готов тебе помочь, чем смогу.
И прибавил про себя:
–?Ладно, хоть успела поохотиться да позаниматься своей физикой да ботаникой. И хорошо, что Мандука приехал из Парапанемы. А где теперь Ленита? Ищи-свищи!
Через неделю после отъезда Лениты вернулся Барбоза.
Он ничего не знал – полковник не писал ему.
Преодолев вершину холма, он беспрестанно напрягал зрение в надежде увидеть в любой момент фигуру девушки на террасе или где угодно. Он предвкушал миг, когда встретит ее и она побежит к нему навстречу, обезумев от радости, побледневшая и дрожащая от волнения.
Он вспомнил, что время позднее, и ощутил холод. Он вспоминал последнюю ночь, проведенную с Ленитой, чтобы забыть, что от следующей ночи блаженства его отделяют несколько часов.
В окнах никто не показывался. По бурой, неровной поверхности двора бегали взапуски синие и красные пятна – дети-креолы в байковых рубахах. Вот и все.
«Оно и к лучшему,– сказал себе Барбоза.– Явлюсь нежданно-негаданно, когда она выйдет на веранду, а покуда поболтаю со стариком».
Он подъехал к воротам.
Ребятишки сгрудились вокруг него, стали махать руками, прыгать и нараспев кричать:
–?Вот молодой хозяин! Молодой хозяин приехал!
–?Тихо вы, бесенята! – огрызнулся Барбоза, прикладывая к губам указательный палец правой руки.
Креолы, привыкшие к повиновению, смолкли.
Барбоза спешился, снял шпоры, пересек двор, вошел в дом и на цыпочках направился к веранде.
Там было безлюдно.
Тогда он пошел в комнату к отцу. Полковник лежал и стонал, терзаемый приступом ревматизма. В шезлонге, как обычно, дремала разбитая параличом мать.
–?Как дела, отец? Как поживаете, мама?
Отцу он поцеловал руку, а матери – лоб.
–?Да слава Богу! – ответил полковник.– Кабы не этот чертов ревматизм... Ох!.. Ты-то как съездил?
–?Очень хорошо.
–?Как с оборудованием?
–?Завтра привезут на станцию.
–?Что, послать за фургонами, чтобы сегодня же привезли твой багаж?
–?Ничего страшного. Подожду до завтра.
–?А что привез-то?
–?Новые детали. Некоторые прямо при мне отливались.
–?Ладно, а дорого обошлось-то?
–?Нет, довольно дешево. Тысячи три.
–?Вон оно что!.. Ты ужинал?
–?Нет.
С усилием полковник сел, достал из-под подушки свисток и громко свистнул.
–?Чего изволите, хозяин? – спросила тут же возникшая в дверях рабыня.
–?Сын приехал. Приготовь ему поужинать.
–?Сию минуту, хозяин.
Она повернулась и проворно вышла.
Барбоза не хотел спрашивать о Лените. Наверняка она была у себя в комнате. Сейчас он пойдет к ней.
С разрешения отца он вышел, сказав, что надолго не задержится, просто, мол, нужно побеседовать.
Барбоза подошел к гостиной Лениты – и сердце у него замерло, когда он увидел пустые полки, где не осталось ни единой статуэтки, ни единой севрской вазы, ни единой сацумской курильницы.
Подойдя к двери спальни Лениты, Барбоза толкнул ее, но она оказалась запертой на ключ. Другая ее комната оказалась пустой. Он побледнел и прислонился к дверному косяку, чтобы не упасть.
«Что случилось? – спросил он себя.– Куда делась девушка?»
Он вернулся в покои отца.
–?Отец, где дона Ленита?
–?Да вбила она себе в голову, что ей надо ехать в Сан-Паулу, вот и уехала. То ли в гостинице остановилась, то ли у какого-то родственника – Фернандес Фариа, что ли, его звать. Чудит все она!
–?Дона Ленита уехала в Сан-Паулу?! – воскликнул Барбоза, не веря своим ушам.
–?Ну да, уехала! Ты же ее знаешь не хуже, чем я. Не сидится ей на месте – никакими цепями ее не удержишь.
Барбоза рухнул в кресло.
Он похолодел, побледнел, лицо у него приобрело землистый оттенок и покрылось свинцовыми пятнами. Черты его исказились. Лицо стало похоже на бронзовую маску, которая упала в костер и начала плавиться.
Долго сидел он неподвижно, едва отвечая на вопросы отца.
Его позвали ужинать. Он пошел, сел за стол, сложил на нем руки, переплетя пальцы, повесил голову на левое плечо и замер в неподвижности.
Он задумался.
Лениты здесь нет – ни в гостиной, ни в спальне, ни во дворе, ни в саду, ни вообще на фазенде. Больше он ее не увидит, не услышит ее нежного голоса, не поцелует ее пунцовых губ, не будет впивать ее свежее дыхание... Один... один... он остался один!
Она искала его, соблазняла его, отдавалась ему, выполняла все его прихоти, кроткая, покорная, послушная – и все это для того, чтобы вот так его бросить, оставить наедине с воспоминаниями и неисцелимой тоской!
Нет, быть того не может! Ленита здесь, за столом, напротив него; никуда она не уезжала...
Он поднял голову, открыл затуманенные глаза, но увидел перед собой лишь креолку-горничную, которая лениво отгоняла мух пучком дикого розмарина.
Барбоза снова повесил голову и предался горестным думам, как будто ему доставляло удовольствие бередить кровоточащую, незаживающую рану.
Какое безумие!
Когда-то у него были десятки любовниц и законная жена, он глубоко изучил капризную, невротическую, переменчивую, алогичную, фальшивую абсурдную натуру самки человеческого рода, хорошо знал женщину, ее матку, ее плоть, ее немощный мозг, порабощенный плотью, управляемый маткой,– и так глупо, так нелепо, словно неопытный молокосос, угодил в сети женских чар!
Время шло. Ужин остыл.
Барбоза встал.
–?Ужинать не станете, хозяин? – уныло спросила чернокожая кухарка, следившая за ним у двери, ведущей в коридор.
–?Нет, Рита. Не хочется. Болен я.
Он вышел на крыльцо. Вид перед ним открывался широкий, но безжизненный, словно труп.
За грудиной болело, дышать было тяжело.
Хотелось плакать. Он надеялся, что слезы облегчат ему душу. Но глаза оставались сухими и воспаленными.
В неподвижности вековых деревьев, в бесстрастном спокойствии желтых склонов ему виделось враждебное. Это величественное равнодушие раздражало его, словно издевка над его душевными муками.
Все напоминало ему о Лените. В передней он вспоминал их первую встречу, когда его мучил приступ мигрени; в саду – как он впервые заговорил с ней; на простиравшемся перед его глазами лугу – как они вместе ходили на прогулку; в близлежащем лесу он вспоминал охоту, птиц, агути, кабанов, гремучую змею... Ох уж эта змея!!! Почему Ленита не умерла от ее укуса?! Зачем он спас ее от смерти? Если бы она тогда умерла, то у него бы осталась лишь светлая печаль, а не мучительные воспоминания, которые казались ему хуже смерти.
Стемнело...
Сумрак и безмолвие беспощадно напоминали ему темноту и безмолвие сладострастных ночей, которые больше не вернутся,– и чувство одиночества стало еще мучительнее.
Ему пришла в голову мысль о самоубийстве.
–?Еще рано,– решил он.– Подождем.
Войдя в спальню, он лег, впрыснул себе морфию и заснул.
* * *
Механизм для сахароварни прибыл вовремя. Барбоза рьяно взялся за работу. Разобрал и собрал механизм он самостоятельно. Сделался и плотником, и каменщиком, и слесарем, и механиком – в общем, и жнец, и швец, и на дуде игрец.
Днем он искал забвения в работе, ночью – в морфии.
Ремонт завершился и варка сахара возобновилась.
Барбоза взял себя в руки и принялся руководить работами. Сахар удался на славу.
–?Вот как! Ну и ловкий же у меня парень! – восхищался полковник.– Спорится у него работа! Да кому бы в голову пришло, что он так быстро превзойдет меня в варке сахара, которой я занимаюсь чуть ли не с пеленок? Вот что значит образованный человек. И... все-таки кое-что меня тревожит. Раньше он был не таков – его как будто подменили. Ох уж эта Ленита...
В первой половине октября негритенок привез из города корреспонденцию, среди которой оказались два письма, надписанные округлым и изящным женским почерком.
Они были от Лениты.
Барбоза тут же признал ее руку.
Одно письмо было адресовано ему, другое – полковнику.
