— Тебе много придется перенести, дорогая! — сказал Цзинь Вэньцин. — Но у тебя очень слабое здоровье: не знаю, выдержишь ли ты все трудности морского путешествия.
— Об этом не беспокойся, — с улыбкой ответила жена. — Не в трудностях дело. Но я слышала, что по иностранным обычаям жена посла должна принимать гостей, ходить на балы, пожимать руки, целоваться… Я ведь из знатного рода и совершенно не привыкла к подобным вещам, поэтому неплохо было бы найти преданную женщину, которая смогла бы меня заменить!
При этих словах она усмехнулась. У Цзинь Вэньцина дрогнуло сердце, а жена тем временем продолжала:
— К счастью, ты давно уже взял себе наложницу и избавил меня от многих хлопот. Вчера я приказала слугам приготовить для нее комнату. Тебе остается только выбрать счастливый день и привезти ее сюда. Можешь взять ее с собой за океан, а я буду значительно спокойнее чувствовать себя дома!
Цзинь Вэньцин смутился.
— Знаешь, дорогая, это я сделал просто по глупости… — после долгого молчания начал он, но жена не дала ему договорить.
— Не притворяйся, — с серьезным лицом сказала она, — сейчас главное — выбрать счастливый день и привезти ее к нам. Тянуть нельзя, ведь ты облечен императорскими полномочиями и скоро должен выезжать!
Санкция жены придала Цзинь Вэньцину смелости. Узнав, что завтрашний день счастливый, он в ту же ночь велел приготовить угощение для родственников и друзей, а на следующее утро празднично убранный паланкин в сопровождении четырех музыкантов отправился в квартал Даланцяо за новобрачной.
Вскоре перед домом Цзинь Вэньцина послышались звуки флейты, грохот барабанов, треск хлопушек, топот ног, и четыре носильщика в красном медленно поднесли к главному помещению роскошный паланкин, обтянутый зеленым сукном с прорезями в виде облаков и бахромой, свисающей во все стороны. Заранее подготовленные девочки-служанки с красными шелковыми фонарями в руках помогли молодой выйти из паланкина. Высокий головной убор и расшитая накидка, отливавшая всеми цветами радуги, великолепно гармонировали с миндалевидным личиком, персиковыми щеками, черными бровями и вишневым ротиком Цайюнь. Она была просто неотразима. От нее исходил пьянящий аромат, словно от Чанъэ[152], покинувшей лунный дворец, или феи, сошедшей с облаков. Всюду раздавались крики изумления и восторга; заполнившие весь зал родственники и друзья стремились протолкаться вперед. Некоторые шептали друг другу, что наряд молодой нарушает этикет. Внезапно из толпы вышла жена Цзинь Вэньцина. Все отпрянули в испуге, ожидая скандала.
Воистину:
Совсем немудрено
и душу потерять
Тому, кто покорил
красавицу-цветок.
Знать, в прошлой жизни он
добро не зря творил,
Коль в этой заслужить
такое счастье смог!
Кто хочет узнать, для чего вышла вперед жена Цзинь Вэньцина, пусть прочтет следующую главу.
Глава девятая
ГЕРОЙ, ПОСЛАННЫЙ В ДАЛЕКИЕ СТРАНЫ, ВИДИТ ВРАЧА, ПРОИЗВОДЯЩЕГО ОПЫТЫ С МАГНЕТИЗМОМ. ЕГО НАЛОЖНИЦА НАЧИНАЕТ УЧИТЬСЯ У ПРЕЛЕСТНОЙ ПОДРУГИ ИНОСТРАННЫМ ЯЗЫКАМ
Итак, когда гости перешептывались о том, что наряд Цайюнь нарушает этикет, из толпы неожиданно вышла жена Цзинь Вэньцина и твердо произнесла:
— Уважаемые господа! Вы, несомненно, поражены, став свидетелями подобной картины, поэтому я прошу разрешения сказать вам несколько слов. Как вам известно, Вэньцин уезжает за границу, и я должна была сопровождать его. К сожалению, у меня слабое здоровье и я не могу ехать вместе с ним. Наложница, которую он сегодня вводит в дом, заменит меня. К супруге посла будут прикованы взоры всех иностранцев, и я решила, сообразуясь с обстоятельствами, временно уступить новобрачной свое положение знатной дамы. А когда мой муж, выполнив возложенное на него поручение, возвратится, ей, конечно, придется опять занять свое место. Каково ваше мнение, господа?
Все единодушно выразили криками свое одобрение. Тотчас послали за музыкантами, чтобы принести жертвы предкам. Цзинь Вэньцин с женой встали впереди, а Цайюнь поодаль. Когда церемония окончилась, Цайюнь поклонилась супругам, и гости повели ее в комнату новобрачной. Цзинь был так обрадован исходом дела, что в сердце у него распустились цветы, а мысли порхали, словно лепестки. Вскоре он вышел из комнаты новобрачной и начал занимать гостей. Друзья наперебой подшучивали над ним и задавали ему вопросы, на которые ответить было труднее, чем найти танского монаха[153]. Начался грандиозный пир. Гости хотели позвать девушек, но им пришлось отказаться от этой мысли, так как Цзинь Вэньцин получил указ от самого Сына Неба и был облечен посольскими полномочиями.
Цзинь Вэньцин пил вместе со всеми, пока глубокой ночью гости наконец не стали расходиться. Из приличия Цзинь направился в спальню жены, но обнаружил, что она закрыта на замок. Ему оставалось только пройти в комнату новобрачной, где он с удовольствием вспомнил старые времена. После долгого расставания были, конечно, и тесные объятия, но это ясно само собой и рассказывать здесь не о чем.
Как всегда, быстро прошел медовый месяц; срок отпуска истекал. Цзинь Вэньцин простился с женой, взял с собой Цайюнь и уехал в Шанхай. В то время между Сучжоу и Шанхаем постоянного речного сообщения еще не было, как сейчас, когда по этому направлению беспрестанно курсируют пароходы различных компаний. Но поскольку Цзинь Вэньцин был императорским сановником, начальник шанхайской области послал за ним специальный служебный катер, который на следующее утро причалил к шанхайской пристани. Цзинь приказал устроить Цайюнь на берегу, а сам, оставшись на катере, принял участие в пиршестве, организованном в его честь областными и уездными чиновниками. Из временной резиденции императора принесли несколько столичных писем: среди них были и обычные поздравления от родственников и друзей, и рекомендательные письма от влиятельных особ. Кроме того, знаменитые ученые прислали ему прощальные стихи, написанные столь искусно, что Цзинь Вэньцин не мог оторваться от них. Наконец он заметил письмо от Чжуан Хуаньина и поспешно вскрыл конверт, подумав, что у этого человека стоит поучиться стилю.
Вы спросите, почему Цзинь с таким уважением отнесся к имени Чжуан Хуаньина? В нашей книге Хуаньин еще не появлялся, и придется рассказать о нем подробнее. Он был уроженцем провинции Гуандун, происходил из семьи мелкого чиновника, однако ученость его могла загрузить пять телег, а литературные познания — засыпать Три ущелья[154]. Кроме того, он глубоко проник в западные науки, несколько раз ездил за границу и за успехи в дипломатических переговорах был произведен в помощники министра. Слава о Чжуан Хуаньине гремела, и вскоре он должен был отправиться посланником в Америку, Японию и Бельгию. Но когда Цзинь Вэньцин вскрыл конверт, он с удивлением обнаружил там серьезное, рассудительное письмо, а длинное стихотворение:
Ты, грамоту приняв от государя,
На Запад уплывешь, за океан,
Держа в руках небесное посланье,
На Севере объездишь много стран.
От полюса до полюса — весь мир
Великий Юй[155] мечтал познать когда-то.
Известно всем, что в древности Кунши
Направлен был послом в страну бурятов…
Знаменами китайскими украсишь
Ты в западной стране посольский дом,
Святой земли[156] посланник чернокудрый,
К тебе придут с почтеньем на прием.
Когда ж, познав нам неизвестный мир,
Ты возвратишься под родную крышу,
Всем, состоящим в свите во дворце,
Расскажешь то, что видел там и слышал!
* * *
Несется о тебе большая слава,
Ты занимаешь столь высокий пост,
Но дома у себя и на чужбине —
Ты чист и мудр и в обхожденье прост.
Ты образы животных неземных
Все начертал по рангам — до цюнсюя[157]
И смолоду прослыл ученым мужем,
Приняв в награду «леопардов хвост».
Плывешь, посол, на корабле дракона,
Столь многих удостоенный наград,
Встречать тебя выходят иностранцы
Из крытых черепицею палат.
Здесь, на чужбине, ты один вершишь
Закон и власть большого государства,
Встречающие на твое величье,
Как на величье всей страны, глядят!
* * *
Ты на тему «О ветке бамбука»
Песню сложишь в стране незнакомой,
Там, где племя чилэ[158] обитает,
Ветром травы к земле прибиты.
Словно красные ожерелья,
Расцвели цветы возле дома,
А кругом возвышаются крыши,
Черепицей лазурною крыты.
В правой части Небесного пруда[159]
Необычные плещутся рыбы,
Конь священный налево мчится,
От скалы — Заснеженной глыбы[160],
Ты опишешь страну иноземцев —
Верю воле твоей и уму,
А когда этот труд свой закончишь,
Дай достойное имя ему!
* * *
Шапку посланника — «феникса пруд»[161]
ты у меня отобрал,
Я ж не в обиде — смиренно терплю
этот великий урон:
Если сокровища мыслей своих
выплеснешь ты до конца,
Помощь и силу тогда обретет
наш императорский трон!
Две высочайших печати тебе
Сразу вручил государь[162],
Шелком расшитую карту земли
Взял на хранение ты,
Оды твои высоко вознесет
Самый ученый поэт,
Путь, по которому к славе идешь,
Густо усыплют цветы.
Ты во дворце самым первым слывешь
Из государевых слуг,
Гордость своей благородной семьи,
Предков достойнейший внук!
Прочитав стихи, Цзинь Вэньцин в восторге хлопнул рукой по столу.