— Вот, Труда, бери своего «ребенка». Он по праву твой.
И Труда, которой, конечно, следовало бы пройти на другой конец барака и проверить, со смехом развернула одеяльце, словно она только для того и приехала в Освенцим, чтобы играть в куклы.
…А теперь она хотела погубить меня. У меня не было выхода. Пришлось еще раз спасать Марту.
— Марту? — удивился Вальтер. — По-моему, ты прежде всего спасала себя.
— Спасая себя, я спасала и ее. И ребенка. И еще кое-кого. Марта, несомненно, знала, где ребенок. Если бы ее взяли в гестапо…
— Ты раньше не говорила о ребенке, — сказал Вальтер тихо.
— Я не успела. Да и вообще я только сейчас о нем вспомнила. Ведь там я не вела счет своим добрым делам или, вернее, нарушениям служебного долга. Нет у меня бухгалтерской книги, в которой записано то, что я сама уже успела забыть. Словом, я ответила старшей надзирательнице спокойно, как только могла:
— В моей команде? Это недоразумение.
— Нет. — Голос старшей был словно удар хлыста. — Надзирательница Венигер дежурила тогда и не отрицает, что это могло произойти.
— Если надзирательница Венигер допускает, что во время ее дежурства возможно было…
— Вспомни! — перебила меня Труда. — Ведь и ты там была. Я сразу сказала, что в той закрытой коляске лежит ребенок, а ты… а она принесла куклу, и ты…
Она запиналась от волнения. Нельзя было медлить ни минуты.
— Нет. Не помню. Никакой закрытой коляски. Никакой куклы. В моем присутствии ничего такого не могло быть.
— Как ты можешь! — накинулась на меня Труда.
— Я полностью доверяю словам надзирательницы Франц, — обратилась старшая к коменданту лагеря. — Известно, что у нее в команде железная дисциплина…
И она протянула ему пачку бумаг, которые…
Лиза остановилась, не закончив фразу, но тут же продолжала:
— Комендант пожал мне руку…
Но Вальтер спросил:
— Что это были за бумаги?
Она ответила не сразу:
— Мой… рапорт. Она только, подписала его.
— Ты сказала: пачку бумаг.
— Я оговорилась.
Он посмотрел на нее долгим взглядом.
— И одна эта бумажка, — сказал он медленно, — сразу перетянула чашу весов в твою пользу? Имела такое значение, что сразу отмела все подозрения? Или, может быть, я ошибаюсь?.Может быть, не отмела?
Лиза не обратила внимания на необычную интонацию его голоса.
— Да, — сказала она. — Комендант лагеря поблагодарил меня за работу и пожелал успеха на новом месте. Но, как ты знаешь, я туда не поехала. Сестра, использовав свои связи в Берлине, добилась моего увольнения. Я ни на что больше не годилась. Освенцим доконал меня…
— Что же стало с этой… Венигер?
— Не знаю. Выходя из кабинета старшей, я слышала, как она плакала. Мне было даже жаль ее. Но она сама была во всем виновата. Держала эту куклу у себя в комнате, на диване — я сама видела — и вдобавок всюду болтала, что получила ее вместо еврейского младенца и что это очень выгодная сделка. А теперь хотела погубить и меня. Тем не менее все это было мне крайне неприятно, я испытывала почти отвращение к себе. Я просто не могла сидеть в конторе, видеть Марту с ее каменным лицом и стеклянными глазами. В одиннадцать часов я созвала команду.
— Даю вам последнюю возможность. Еще есть время взять рапорт обратно.
Молчание было ужасным. Одна из женщин не выдержала и расплакалась.
— Но мы действительно не знаем…
— Ну что ж, — сказала я. — Не расходитесь. Через пятнадцать минут придет рапортфюрер. — Затем, взглянув на Марту, добавила, точь-в-точь как тогда, во время селекции: — Идите работать.
Она посмотрела мне прямо в глаза. Да. Хлестнула меня взглядом.
— Я состою в этой команде, фрау надзирательница, — сказала она спокойно.
Мне вспомнилась записка.
— Это мы еще посмотрим.
Она осталась в первом ряду. В окно я видела, как пришел рапортфюрер, как он, издеваясь, что-то говорил заключенным. Я крикнула:
— Пришлите сюда на минутку моего писаря!
Марта вышла из рядов медленно, нехотя. Остановилась передо мной, выпрямившись, и ждала. Я собиралась с мыслями, напрягая все силы…
— Вы прекрасно знаете, что заслуживаете наказания во сто крат больше, чем вся команда. Гора, вереск и прочая чушь — это, гложет, и было в ваших записках, а в той… было совсем другое. За это кончают в бункере, как вам известно. Вы ведь там уже однажды побывали. Выбирайте: либо бункер, либо уход из команды и выезд со мной. Даю вам пять минут на размышление.
Она не раздумывала ни секунды:
— Я состою в команде, фрау надзирательница.
И, не ожидая разрешения, повернулась и ушла. Через минуту она уже шагала в первом ряду. Я опустила руку в карман за носовым платком и нащупала маленький холодный предмет. Он не был больше нужен… никому. Я швырнула его далеко, как можно дальше.
В каюте забрезжил рассвет. В ту ночь ни Лиза, ни Вальтер не могли заснуть. Они молчали последние несколько часов, каждый замкнувшись в своем одиночестве. Лиза видела, как Вальтер курил, как искал в темноте бутылку.
«Опять коньяк», — подумала она с испугом, но ничего не сказала. Она больше не могла говорить, могла только ждать. Ждать приговора. Веки у нее распухли и горели, она почти ощущала в темноте, как углубляются складки у рта, вваливаются щеки. «Уснуть бы», — думала Лиза. Это было так просто — принять снотворное. Но она боялась. Боялась пошевелиться, чтобы Вальтер не произнес приговора сейчас же, боялась уснуть, чтобы во время сна не случилось чего-нибудь. Ей казалось, что, бодрствуя, она может как-то влиять на ход его мыслей. Через задвинутый иллюминатор просочился первый луч солнца, и Лиза увидела свое вечернее платье, брошенное на спинку кресла. Она изумилась: «Неужели это мое платье?» Ей казалось невероятным, что она, именно она, бывала на людях, в светском обществе, надевала вечернее платье.
* * *
Капитан был искренне огорчен.
— А я надеялся еще потанцевать с вашей супругой у нас на балу… Быть может, наш врач сумеет все-таки помочь ей?
— Мне не хочется рисковать. Однажды во время такого же путешествия при полном штиле жена заболела желтухой.
— Ну конечно, конечно… — Капитану были понятны опасения Вальтера. — Раз так… Последний порт на этом полушарии — Лиссабон. А потом уже…
— Нельзя будет сказать: «Остановитесь, я выхожу», — улыбнулся Вальтер.
— Вот именно.
— А вы не знаете, капитан, хотя бы приблизительно, когда вылетает самолет из Лиссабона и сколько это будет стоить? Видите ли… я еду на работу, и у меня пока нет текущего счета в заграничных банках. Мне выдали деньги на дорожные расходы, сумму, правда, довольно большую, но такая неожиданность…
— Я понимаю… Сейчас мы все точно выясним, чтобы вам не опасаться досадных неожиданностей.
— Вы исключительно любезны.
— Нисколько, — засмеялся капитан. — Просто наша пароходная компания пользуется доверием пассажиров, а это обязывает. Итак… — Капитан нашел в справочнике все нужные сведения. — Самолет на Рио вылетает из Лиссабона через два дня. Значит, нужно считать расходы на гостиницу и питание на трое суток, ну и, разумеется, билет на самолет.
Поскольку компания вернет вам часть стоимости пароходного билета супруги, то вы потеряете около двухсот долларов.
