Вербу взяла, Святую неделю отгуляли… а дождику никто и капельки не видал. Ну что делать! Не склавши же руки сидеть?.. Хозяйки вскопали огороды, хозяева обсеялись яровым… а дождя нет!
Только и слышно между людьми, как сойдутся к ратуше или к шинку беседовать:
– Не дает нам Бог дождя! прогневали Господа милосердого!.. Это беда нам будет!..
Каждый божий день идет обедня: то священник и велит всем припасть на колена, читает молитвы, а сам плачет… Где были колодези, и на пруде, везде воду святили… уже и Преполовение, а дождя нет как нет.
Оповестил батюшка-священник, чтоб вот в воскресение, так чтоб все, сколько есть в селе людей, чтоб и старое, и малое, чтоб все собрались в церковь.
– Отслуживши, – говорит, – Божию службу, пойдем, сколько нас есть, в поле; старого и немощного ведите, малых детей несите, чтоб все шли; пойдем везде по полю, будем воду святить, будем нивы окроплять, будем молиться, чтоб нас помиловал отец наш милосердый, Господь праведный!
Так и сделали. Что же собралось народа, так, Господи, твоя воля! Уже точно, что никого по хатам не осталось. Детворе, которое бежит, которого на руках несут, престарелых и болящих под руки ведут… все, все пошли со св. крестом в поле… А в поле же что?.. Господи милостивый!.. Ужас! Куда ни глянь, везде черно! Озимое в осень от засухи не всходило; когда же какое и взошло потом на ниве, так и то засохло и под ногами хрустит. Видно, уже ясно видно было, что когда не помилует Господь милосердый, то не будет с него пути! А о яровом и не спрашивай!..
Освятили воду, помолебствовали… и что то: весь народ пал на колена… батюшка за слезами и молитву чрез великую силу может читать… кто, припавши к земле, даже всхлипывает… а малые дети, известно, те еще ничего не знают, глядя на старых, давай себе плакать в голос!..
Окропивши везде по полям, воротились домой… как вот стали облака собираться… все больше, гуще… потом и чёрные тучи появились: так совсем, как на дождь и гром… Народ обрадовался, и всяк говорит: «Вот Бог милосердый смилуется над нами, пошлет дождик, так и не пропадем…» Вот тучи все находят, все находят… как тут вновь поднялся бурей (бурный ветер) от всхода солнца, самый сухой ветер, что никогда не навеет дождя, а какой и соберется, то он его и разгонит. Этот-то ветер веял и с осени, веет и с самой весны, и теперь, как подул, так где и тучи девались, и опять прояснилось, и солнышко стало жарить перед Вознесением[176], как посреди лета о Прокопиевом дне (8 июля).
Тихон же, еще заблаговременно, то в дело, что с своими сыновьями молотит хлеб, который был у него на гумне, он же был себе крепко богат. После, как далее-далее видимо, что совсем беда, он, как собралась сходка на совет, что им делать, как не дай бог что и вовсе хлеба не будет, так он тут и отозвался:
– А что, пан голова, и вы, панове громада! Не знаю, как вы, а я бы себе так думал: вот тот хлеб, что с магазейна добрые люди разобрали, не нужно ли бы его пополнить?
– Вот это так! – загудела громада. – Когда человеку беда, так тут с него последнюю кожу дери. Хотя и есть у кого хлебец, так и последний отдать? Вот так ты выдумал! Чем отдавать хлеб в магазейн, так он и себе пригодится.
– Послушайте же меня, люди добрые! – говорил Брус. – Я не должен в магазейн ничего, и за себя и сыновей своих взношу заблаговременно; а примером сказать, как бы с меня следовало донять четверть хлеба[177], то уже известно, что тою четвертью я недолго пропитаюсь, а как ее взнесу, и всяк то, что должен, взнесет, так вот и соберется его немало и добрым людям его надолго станет, лишь бы по порядку обделять…
– Да не можно сему статься, – стали крепче покрикивать такие, что более прочих должны были в магазейн хлеба. – Отдам свое, да пойду к сборщикам кланяться, да из-за своего добра просить; да еще, дадут ли или нет, кто его знает? – и все прочее шумела громада, и заговорили все, ничего и не разберешь.
Слыша это, старый Брус махнул рукою, отошел себе от них, сел на призьбе[178] подле волостного правления, наклонил голову, и все что-то по песку палочкою ковыряет.
Советовались люди, советовались долгонько все об одном: что им в такой беде делать? Советуются и ума не приберут. Без хлеба жить не можно, а хлеба нет; живым в могилу ложиться не хочется, а не придумают ничего, что делать, чтоб пропитаться. Далее – нечего делать! – опять к Тихону.
– Ну же, дядюшка! – говорят ему. – Скажи, что нам делать, чем беду отвести?
– Что я знаю? – говорит он. – Молитесь Богу! Когда отец небесный не умилосердится над нами, то что мы можем сделать? Без его святой воли и маленькая комашечка ни народится, ни умрет, а и того больше человек, что, как читают в церкви Божие слово, «и волос твой не падет без его веления». Так что тут и делать больше, как только молиться.
– И молились и молимся, как, сам здоров, Степанович, знаешь; так Господь на нас прогневался и не посылает нам милости своей.
– Тем-то и горе, что и сам милосердый Господь, милосердию которого и меры нет, так и тот не смиловался над нашими и также над детскими слезами. Ведь вы же слышали, как батюшка-священник нам рассказывал, как в старовину Господь прогневался на людей в одном городе, что отступились от создателя, царя своего, да начали пьянствовать, бездельничать, воровать, промеж себя убийство о всякие скверные дела делать, и объявил им, что на всех вас, говорит, пошлю огонь с неба и пожгу всех; когда же обретется между вами одна праведная душа, так через такого только всех вас помилую. Как же не нашлось между ними ни одного праведного, то они все и погибли на веки вечные. Так и у нас теперь: нет у нас ни одной праведной души, чью бы молитву Бог услышал и нас помиловал. За грехи наши нас Господь наказывает. Хорошо ли мы перед ним живем? Ходим ли в праздники в церковь? Скорее куда на беседу, или у шинок, а не в дом Божий. Когда же и придём, то молимся ли, как должно христианам? Рукою мотаем, а мыслью везде летаем. Помогаем ли кому в нужде? Скорее последнюю рубашку с человека, да хоть бы он и приятель, сдерем, а своего и лоскутка не уступим. За грехи наши послал было Бог холеру, так тогда немного и очувствовались. Как же минула беда, так и не говорят, что то была беда от Бога за грехи наши и что он нас помиловал только по милосердию своему, а выдумывают, будто то турки колодези отравили, будто немцы лекарей подкупили, чтобы весь народ выморить. За грехи и теперь терпим; плачем же и говорим: «Умилосердись, Господи, и помилуй нас грешных!»
– Так вот это так руки сложить, да могилы выкопавши, так и ожидать голодной смерти? – сказала громада.
– Нет, панове громада! – говорит Тихон. – По моим мыслям не так. Слышите, что в церкви читают; не пожалей ничего для своего брата: а брат наш всяк человек, хотя с нашего села, хотя с другого, хотя из города, хотя немец, хотя турок, все Божие создание. А что наиприятние Богу, когда за кого, не только что имения лишишь ее, но и душу положишь? Вот теперь пришла такая година, чем можем умилосердить Господа, отца нашего, за наши грехи и отвести беду от себя и от всех. Вот что сделаем: сколько у кого есть хлеба, взнесем весь до зерна и до пылинки в место; приставим стариков, чтоб они его сохраняли, и каждую неделю или месяца чтоб давали на каждую семью, по чем там придется на душу, только чтоб пропитаться, а не лишнее; как я смотрю, там у нас кое у кого, слава тебе господи! столько хлеба будет, что, собравши в место, да с порядком, можно будет пропитаться до нового. Кому надобно на семена, чтоб осенью посеять, попросим, чтоб с магазейна отпустили, да и то только беднейшим, а побогаче и на стороне себе достанет. А вы, пан голова, перепишите, у кого сколько хлеба возьмется; а как уродит Бог новый, тогда рассчитаете, по сколько придется с души, то сберем вместо и отдадим каждому. Послушайте меня, сделаем так: вот прежде всех отдаю все, что есть в закромах, и что только найдется у меня, все изнесу, только изберите кому отдать.
– Послушать его? – завопили которые побогаче. – Это, чтоб свое отдать ни за се ни за то, а после и отхаживай свое доброе? Сказано: отдай руками, да не выходишь и ногами… не надобно ничего… сами себя пропитаем…
– Але! Пропитаем, – опять-таки говорит Тихон, – благодарите Богу милосердому, у кого есть чем пропитаться; да в такую годину оглянитесь и на неимущих, откуда они возьмут? чем пропитают маленьких деточек да старых и немощных родителей?.. Эй, люди добрые! Не забывайте, что вы есть христиане православные! Думайте, как лучше. Будьте милосерды, чтоб и Господь был к вам милосерд!
– Не будет сего!.. теперь всякому до себя… – загудела громада, и начали расходиться. А Тихон остался там-таки на призьбе, наклонил голову, тяжко вздыхает и все палочкою ковыряет землю.
Вот, немного погодя, воротились к Брусу кое-кто и сели подле него. Вот один из них и говорит:
– А что, Степанович! Как мы посоветовались между собою, так вот что сделаем: вот вас здесь семь хозяинов; сложимся, у кого есть сколько денег, чтоб можно было купить по малой мере ста три четвертей хлеба. Давай вам порядок: купим и ссыплем; а как нужда людям придет, вот мы и станем продавать, смотря на цену, какая по сторонам будет, да наложим еще лишнего по полтине или и по рублю, то ей! разберут чисто весь, потому что беда всякому придет, не пожалеет рубля, лишь бы не ездить далеко. А мы, как выручим свое истое, да и бросимся, купим в России подешевле, да опять с барышем будем продавать. Вот так-то и зашибем славную копейку…
