предстоят осложнения, о каких он не имел понятия и каких до сих пор не брал в расчет. В его жизни хватало трудностей, но он знал и немало способов, как с ними справляться, — способов ловких, изящных, виртуозных и зачастую весьма приятных. Занервничав, он поднялся на ноги: похоже, как ни пытайся справиться с этой трудностью, приятного будет мало.
Сознавая, насколько важно, чтобы его нервозность осталась незамеченной, Тони поднялся на ноги только для того, чтобы пересесть в другое кресло. Он пропустил мимо ушей вопрос о безопасности Эффи, помня, что перед тем ему был задан другой, по поводу которого еще предстояло объясниться. Вернувшись к предыдущей теме, он заговорил легкомысленно-снисходительным тоном, нарочитость которого была, однако, слишком явной.
— Я с радостью буду звать вас, моя дорогая Роза, так, как вы пожелаете, но, прошу вас, не думайте, будто я непостоянен и вероломен. Прежде я обращался к вам так, как мне казалось наиболее естественным обращаться к столь близкому другу моей жены. Но теперь я думаю о вас скорее как о своем собственном друге.
— И это делает меня гораздо менее близкой вам? — спросила Роза, вращая парасольку.
Тони, чье объяснение было, в сущности, только что наскоро сымпровизировано, пришел в легкое замешательство. Он засмеялся, желая скрыть смущение, но это плохо ему удалось.
— Может показаться, что я произнес какую-то bêtise [2], но это не так. Я лишь хотел сказать, что другое обращение в некотором роде относится к другой роли, которую вы теперь играете.
— Я не сказала бы, что играю теперь другую роль, — возразила Роза. — Разве что играю прежнюю с еще большей отдачей. Прежде я гостила здесь как подруга Джулии, и сейчас я здесь именно потому, что я самый верный ее друг.
Тони искренне задумался, а затем горячо, хоть и несколько нелогично, согласился:
— Ну конечно, вы здесь именно поэтому — с вашей собственной точки зрения. — Он, очевидно, намеревался соглашаться с ней во всем, лишь бы как можно дольше избегать любых столкновений. — Наша милая Джулия! — воскликнул он, но тут же сам вновь почувствовал, до чего ненатурально прозвучали его слова, и, чтобы сгладить впечатление, снова поднялся на ноги.
— Наша милая Джулия! — эхом откликнулась Роза, но говорила она четче и громче Тони, и чувство, с каким она это сказала, в отличие от возгласа Тони, не оставило бы у постороннего слушателя сомнений в том, что речь идет об умершей, которая все еще жива в любящих ее сердцах.
Тони побрел к гамаку.
— Вы не будете против, если я закурю?
Она выразила свое согласие почти нетерпеливым жестом. Он же, закуривая, продолжил с добродушной веселостью:
— Я не позволю вам сделать вид, будто вы не верите, что я годами мечтал об удовольствии снова видеть вас здесь — и проявил дьявольскую изобретательность, стремясь обставить ваш визит как можно комфортнее для нас обоих. Вы утверждали прежде, что королева-мать вас недолюбливает. Теперь вы сами видите, так ли это!
— В конце концов она сочла меня полезной, — ответила Роза. — И это подводит меня именно к тому, о чем, как я только что сказала, я хотела с вами поговорить.
Тони собрал сеть гамака в один толстый жгут и, не выпуская сигареты изо рта, опустился на него, как на качели. Он казался удивленным и даже слегка обескураженным, как клиент, которого попросили дважды заплатить за одно и то же.
— Так, значит, вы хотели поговорить не о?..
— Не о моем имени? Нет, совсем о другом.
Роза помолчала; она стояла перед ним в той же позе, что и перед своим предыдущим собеседником.
— Я хотела, чтобы вы знали, что у меня свой интерес в отношении Пола Бивера. И довольно сильный.
— Вот как? — одобрительно откликнулся Тони. — Не худший выбор объекта интереса!
Его веселый тон не подразумевал двусмысленности; но она повторила вслед за Тони так, будто искала в его словах двойное дно.
— Выбор?..
Ее тон представил сказанное им в таком свете, вложил в его слова то значение, какого Тони им не придавал. Эта новая идея показалась ему заманчивой, его лицо засветилось оживлением, и в своей неуемной непоседливости он, проникшись энтузиазмом, уже в третий раз вскочил на ноги. Он улыбнулся как можно доброжелательнее и, не подумав о том, как это прозвучит, выпалил:
— Ведь стоит вам только пожелать, милая Роза!
И тут же увидел, как глаза Розы наполнились слезами, будто он ударил ее по лицу. Шутка оставила дурное послевкусие.
— Вы изволите намекать на то, что мне стоит умыкнуть мистера Бивера? — спросила она.
— Только не у меня, милая моя, — ни в коем случае! — Тони покраснел и отчетливо ощутил, до чего необдуманными бывают иногда его порывы. — Я очень ценю его и не хотел бы с ним расставаться. Но я всегда искренне говорю о нем как о редком сокровище и хотел бы, чтобы в будущем его ждало все самое лучшее. Вернее, в настоящем, — поспешил он добавить со смехом, — ведь если он вам по сердцу, то чего же лучше!
Он смягчил свои слова, но уже проговорился и понимал, что Роза, проявив болезненное упорство, намерена теперь извлечь всю возможную пользу из своей обиды, какой бы показной она ни была. Она быстро постаралась вернуть себе видимость самообладания.
— Значит, вы полагаете, что он человек надежный, серьезный и не так глуп, как кажется на первый взгляд?
— Глуп? Вовсе нет! Он статуя из цельного куска мрамора, дремлющий великан. Деликатная рука пробудит его к жизни, вызволит из камня.
— И вот сейчас, в минуту неожиданного просветления, вы решили, что эта рука — моя?
Тони затянулся сигаретой, храбро улыбаясь Розе сквозь полупрозрачный дым.
— Вы несправедливо судите о том, как я к вам отношусь. Не проходит и дня, чтобы я не вознес хвалу одному из ваших бесчисленных достоинств.
И вновь на лице девушки появилось странное противоречивое выражение — будто она так привыкла к боли, которую ей причиняла скрываемая страсть, что даже во время острых приступов страдания могла оставаться великодушной. Роза кротко и печально покачала головой.
— Бедный Тони! — сказала она и добавила уже другим тоном: — И вас не смущает наша разница в возрасте?
— Между вами и Полом? Тут и говорить не о чем!
— Как это мило с вашей стороны — ему ведь всего двадцать два. Однако мне еще нет тридцати, — продолжала она, — и, конечно, чтобы выиграть время, другая на моем месте могла бы поторопить события.
Она снова нерешительно помолчала и после
