Вопрос был задан без обиняков. Все челюсти сразу перестали жевать, уши перестали шевелиться, и хотя глаза у всех по-прежнему были устремлены в тарелки, каждый ждал ответа с напряженным и жадным! вниманием.
— Месяца через четыре, а может, и через три, если сезон окончится рано,— ответил Волк Ларсен.
Она нервно глотнула и неуверенно проговорила:
— А я считала... мне сказали, что до Иокогамы всего одни сутки пути. Вы...— Она запнулась, и глаза ее обежали круг ничего не выражавших лиц, склоненных над тарелками.— Вы не имеете права так поступать,— закончила она.
— Этот вопрос вам лучше обсудить с мистером Ван-Вейденом,— промолвил капитан, насмешливо кивнув в мою сторону.— Он у нас специалист по вопросам права. А я простой моряк и смотрю на дело иначе. Вам, быть может, покажется несчастьем то, что вы должны остаться с нами, но для нас это, несомненно, большое счастье.
Он, улыбаясь, глядел на нее, и она опустила глаза, но тут же снова подняла их и с вызовом посмотрела на меня. Я прочел в ее взгляде немой вопрос: прав ли он? Но я уже заранее решил, что должен для виду занимать нейтральную позицию, и промолчал.
— Каково ваше мнение? —спросила она.
— Вам не повезло, особенно если вас ждут сейчас неотложные дела. Но раз вы говорите, что предприняли путешествие в Японию с целью поправить здоровье, то, смею вас уверить, на борту «Призрака» вы окрепнете, как нигде.
В ее взгляде вспыхнуло негодование, и на этот раз потупиться пришлось мне; я чувствовал, что у меня горят щеки. Я вел себя, как трус, но другого выхода не было.
— Ну, тут мистеру Ван-Вейдену и карты в руки,— рассмеялся Волк Ларсен.
Я кивнул, а мисс Брустер уже овладела собой и молча ждала, что последует дальше.
— Нельзя сказать, чтобы он стал здоровяком,— продолжал Волк Ларсен,— но он изменился к лучшему, поразительно изменился. Посмотрели бы вы на него, когда он только появился на шхуне. Жалкий, щупленький человечишко — смотреть не на что. Верно, Керфут?
Керфут был так захвачен врасплох этим неожиданным обращением к нему, что уронил на пол нож и промычал в знак согласия что-то маловразумительное.
— Чистка картофеля и мытье посуды пошли ему впрок. Так, что ли, Керфут?
Сей достойный муж снова что-то промычал.
— Поглядите на него сейчас. Силачом его, правда, не назовешь, но все же у него появились мускулы, чего раньше и в помине не было. И теперь он довольно твердо стоит на ногах. А вначале, поверите ли, совершенно не мог обходиться без посторонней помощи.
Охотники посмеивались, но сочувственный взгляд девушки вознаградил меня с лихвой за все издевательства Волка Ларсена. По правде говоря, я так давно не встречал ни в ком участия, что теперь оно глубоко тронуло меня, и я сразу стал ее добровольным рабом. Но на Волка Ларсена я был зол. Своими оскорблениями он бросал вызов моему мужскому достоинству, как бы подстрекая меня доказать, насколько твердо я стою на ногах,— ведь этим, по его словам, я был обязан ему.
— Возможно, что стоять на ногах я уже научился,— отпарировал я,— а вот попирать людей ногами — к этому еще не привык.
Он пренебрежительно поглядел на меня.
— Значит, ваше перевоспитание еще далеко не закончено,— сухо обронил он и повернулся к мисс Брустер: — Мы здесь на «Призраке» очень гостеприимны. Мистер Ван-Вейден уже убедился в этом. Мы идем на все, лишь бы наши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер Ван-Вейден?
— Даже разрешаете им чистить картофель и мыть посуду, не говоря уже о том, что порой хватаете их за горло в знак особого дружеского расположения.
— Боюсь, что со слов мистера Ван-Вейдена вы можете составить себе превратное представление о вас, — с притворным беспокойством перебил меня Волк Ларсен. — Заметьте, мисс Брустер, что он носит на поясе тесак, а это, гм, вещь довольно необычная для помощника капитана. Вообще мистер Ван-Вейден человек, достойный всяческого уважения, но иногда он, как бы это сказать, бывает довольно неуживчив, и тогда приходится прибегать к крутым мерам. Впрочем, в спокойные минуты он достаточно рассудителен и справедлив, как, например, сейчас, и, вероятно, не станет отрицать, что лишь вчера грозил убить меня.
Я чуть не задохнулся от возмущения, и глаза мои, верно, пылали. Ларсен указал на меня.
— Вот, посмотрите на него! Он еле сдерживается, даже в вашем присутствии. Конечно, он не привык к женскому обществу! Придется и мне вооружиться, иначе я не рискну выйти вместе с ним на палубу.
— Прискорбно, прискорбно,— помолчав, пробормотал он, в то время как охотники покатывались со смеху.
Осипшие от морского ветра голоса этих людей и раскаты их грубого хохота звучали зловеще и дико. Да и все кругом было диким. И, глядя на эту женщину, такую далекую и чуждую всем нам, я впервые осознал, насколько сам я сжился с этой средой. Я успел хорошо узнать этих людей, узнать их мысли и чувства; я стал одним из них, жил их жизнью — жизнью морских промыслов, питался, как все на морских промыслах, и был погружен в те же заботы. И это уже не казалось мне странным, как не казалась странной эта грубая одежда и грубые лица, дикий смех, ходившие ходуном переборки каюты и раскачивающиеся лампы.
Намазывая маслом ломоть хлеба, я случайно остановил взгляд на своих руках. Суставы были ободраны в кровь и воспалены, пальцы распухли, под ногтями грязь. Я знал, что оброс густой щетинистой бородой, что рукав моей куртки лопнул по шву, что у ворота грубой синей рубахи не хватает пуговицы. Тесак, о котором упомянул Волк Ларсен, висел в ножнах у пояса. До сих пор это казалось мне вполне естественным, и только сейчас, взглянув на все глазами Мод Брустер, я понял, насколько дикий, должно быть, у меня вид — и у меня и у всех окружающих.
Она почувствовала насмешку в словах Волка Ларсена и снова бросила мне сочувственный взгляд. Но я заметил, что она смущена. Ироническое отношение ко мне Волка Ларсена заставило ее еще больше встревожиться за свою судьбу.
— Быть может, меня возьмет на борт какое-нибудь встречное судно? — промолвила она.
— Никаких судов, кроме охотничьих шхун, вы здесь не встретите,— возразил Волк Ларсен.
— Но у меня нет одежды, нет ничего необходимого,— сказала она.— Вы, верно, забываете, сэр, что я не мужчина и не привыкла к той кочевой жизни, которую, по-видимому, ведете вы и ваши люди.
— Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше,— отвечал Волк Ларсен.— Я дам вам материю, иголку и нитки,— помолчав, добавил он.— Надеюсь, для вас не составит слишком большого труда сшить себе одно-два платья.
Она криво усмехнулась, давая понять, что не искушена в швейном искусстве. Мне было ясно, что она испугана и сбита с толку, но отчаянно старается не подать виду.
— Надо полагать, вы, вроде нашего мистера Ван-Вейдена, привыкли, чтобы за вас все делали другие. Думаю все же, что ваше здоровье не пострадает, если вы будете кое-что делать для себя сами. Кстати, чем вы зарабатываете на жизнь?
Она поглядела на него с нескрываемым изумлением.
— Не в обиду вам будь сказано, но людям ведь надо есть и они должны как-то добывать себе пропитание. Эти вот бьют котиков, тем и живут, я управляю своей шхуной, а мистер Ван-Вейден, по крайней мере сейчас, добывает свой харч, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
Она пожала плечами.
— Вы сами кормите себя? Или это делает за вас кто-то другой?
— Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие,— засмеялась она, мужественно стараясь попасть ему в тон, но я видел, как в ее глазах, которые она не сводила с него, растет страх.
— Верно, и постель вам стлали другие?
— Мне случалось и самой делать это.
— Часто?
Она покачала головой с шутливым раскаянием.
— А вы знаете, как поступают в Соединенных Штатах с бедняками, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на хлеб?
— Я очень невежественна,— жалобно проговорила она.— Что же там делают с такими, как я?
— Сажают в тюрьму. Их преступление заключается в том, что они не зарабатывают на пропитание, и это называется бродяжничеством. Будь я мистером Ван-Вейденом, который вечно рассуждает о том, что справедливо и что нет, я бы спросил вас: по какому праву вы живете на свете, если вы не делаете ничего, чтобы оправдать свое существование?
— Но вы не мистер Ван-Вейден, и я не обязана отвечать вам, не так ли?
Она насмешливо улыбнулась, хотя в глазах у нее по-прежнему стоял страх, и у меня сжалось сердце — так это было трогательно. Я чувствовал,. что должен вмешаться и направить разговор в другое русло.
— Заработали вы хоть доллар собственным трудом? — тоном торжествующего обличителя спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
— Да, заработала,— отвечала она не спеша, и я чуть не расхохотался, увидев, как вытянулось лицо Волка Ларсена.— Помнится, когда я была совсем маленькой, отец дал мне доллар за то, что я целых пять минут просидела смирно.
