— Как же, целых три морга! — бросил Антек с горечью.
— У тебя жена и дети, ты об этом помнить должен.
— Как не помнить? Помню, — процедил Антек сквозь зубы.
Они дошли до корчмы. В окнах виднелся свет, и громкие голоса слышны были даже на дороге.
— Что это, опять попойка?
— Это гуляют новобранцы, те, кого летом в солдаты взяли. Их в воскресенье угонят далеко, вот они и пьют, утешаются.
— Корчма-то полным-полна! — сказал шепотом ксендз, остановившись под тополями, откуда была хорошо видна через окно вся внутренность корчмы.
— Да, сюда сегодня хотели сойтись мужики, посоветоваться насчет того леса, что помещик продал на сруб.
— Ведь не весь лес продал, еще сколько осталось!
— Пока с нами не поладит, ни одной сосенки тронуть не дадим!
— Как это не дадите? — спросил ксендз немного испуганно.
— А так — не дадим и все. Отец хочет с ним судиться, а Клемб и другие говорят, что суда не надо, но рубить лес они не позволят и, если понадобится, всей деревней пойдут, с топорами и вилами — своего не уступят.
— Иисусе, Мария! Как бы беды не вышло! Ведь тут без драки не обойдется.
— Не обойдется. Как проломят топорами две-три башки в усадьбе, сразу справедливости добьются!
— Антек, да ты со злости рехнулся, что ли? Глупости мелешь, милый мой!
Но Антек уже его не слышал — он метнулся в сторону и исчез в темноте. А ксендз торопливо зашагал домой, услышав издали стук колес и тихое ржание своей кобылы.
Антек шел по направлению к мельнице, по другой стороне озера, — для того, чтобы не проходить мимо дома Ягны.
Занозой впилась она ему в сердце, острой занозой, — ни вытащить, ни убежать от нее!
А из окон ее хаты струился свет, такой яркий и веселый Антек остановился — хотелось хоть один разок, последний, заглянуть туда… или хотя бы выбраниться и тем душу отвести! Но что-то рвануло его с места, и он вихрем помчался прочь, ни разу не оглянувшись.
— Не моя она больше — отцова! отцова!
Он бежал к мужу сестры, кузнецу. Совета и от него никакого не ждал, но хотелось побыть среди людей, только бы не там, в отцовской избе… Ох, этот ксендз! Работать уговаривал! Сам ничего не делает, никаких забот и хлопот не знает, ему легко других подгонять! Про детей напоминал, про жену… Как про нее забудешь — до смерти надоели ее слезы, ее кроткая покорность, ее, собачьи молящие глаза… Эх, если бы не она, если бы он не был сейчас женат!..
— Господи! — тяжело простонал он. Его охватил порыв такого дикого, безумного гнева, что хотелось схватить кого-то за горло, душить, терзать, бить смертным боем!
Но кого? Он сам не знал, и гнев отхлынул так же внезапно, как пришел. Пустыми глазами смотрел Антек в ночь, слушал, как ветер бушевал в садах, гнул деревья и они хлестали его ветками по лицу. Медленно плелся он, вдруг так ослабев, что еле передвигал ноги. Тоска давила сердце, и он уже забыл, куда идет и зачем.
— Отцова теперь она, отцова! — твердил он про себя, все тише, как молитву, которую боишься забыть.
Кузница была освещена красными отблесками огня, мальчик раздувал его мехами с таким азартом, что раскаленные уголья трещали и вспыхивали кровавым пламенем. Кузнец стоял у наковальни в кожаном фартуке. Руки его были обнажены, шапка сдвинута на затылок, а лицо закопченное, только глаза на нем светились, как уголья. Он ковал раскаленное докрасна железо так, что гул стоял, а искры дождем брызгали из-под молота и шипя гасли на сырой земле.
— Ну как? — спросил он через минуту.
— Э, что говорить!.. — отозвался Антек тихо. Он прислонился к кузову одной из повозок, дожидавшихся оковки, и смотрел в огонь.
Кузнец работал усердно, раскалял на огне железо и ковал, мерно звеня молотом, помогал мальчику действовать мехами, когда нужен был огонь посильнее, и украдкой все поглядывал на Антека, пряча в рыжих усах злую усмешку.
— Ты, кажись, ходил к его преподобию? Ну что же?
— Ничего. То же самое услышал, что в костеле.
— А ты другого ждал? — иронически засмеялся кузнец.
— Ксендз ведь человек ученый, — сказал Антек, оправдываясь.
— Он учен брать, а не давать людям…
Антеку уже не хотелось спорить.
— Пойду в избу, — сказал он через минуту.
— Ступай. Я жду войта, и мы с ним туда придем. Махорка на шкафчике, кури…
Антек уже не слышал его слов. Он пошел в избу, стоявшую по другую сторону дороги, против кузницы.
Сестра его, Магда, разводила огонь в печи, а старший мальчик сидел у стола за букварем. Поздоровались молча.
— Учится? — спросил Антек. Мальчик громко читал, водя оструганной палочкой по буквам.
— Да, с самой осени. Мельникова дочка его учит — моему все некогда.
— И Рох со вчерашнего дня начал детей учить у нас в избе.
— Я тоже хотела Яся туда посылать, а мой не пустил, — оттого, что у отца. Да еще он говорит, что дочка мельника больше Роха знает, она в Варшаве училась.
— Верно… верно, — подтвердил Антек рассеянно, только для того, чтобы что-нибудь сказать.
— А Ясек такой понятливый, учительница даже удивляется!
— Ну, еще бы — кузнецово семя! Такого умника сын!
— Зря ты Михала высмеиваешь. Он правильно говорит, что пока отец жив, он всегда может запись отобрать.
— Ну да, вырви у волка из пасти, попробуй!.. Шесть моргов земли! Мы с женой чуть не в батраках у него работаем, а он землю отдает чужой, бог весть кому…
— Если будешь с ним ругаться, да людям жаловаться, да судиться, — он тебя может из дому выгнать, — сказала Магда вполголоса, оглядываясь на дверь.
— Это кто тебе сказал? — воскликнул Антек, вскочив.
— Тише, не шуми! Люди говорят, — шепнула она боязливо.
— Не покорюсь я ему! Пусть меня силой выгонит, так я в суд подам! Судиться буду, а не уступлю! — закричал Антек.
— Лбом стену не прошибешь, сколько ни бодайся, как баран! — сказал кузнец, входя в комнату.
— А что же делать? К тебе люди за советом ходят. Ну, посоветуй и мне!
— Силой со стариком ничего не сделаешь! — Кузнец закурил трубку и начал объяснять, советовать, уговаривать и так вилял, что Антек скоро его раскусил и крикнул:
— Да ты за него стоишь!
— Я только за справедливость стою,
— Видно, он тебе за нее хорошо заплатил.
— А если и заплатил, так не из твоего кармана!
— Нет, из моего, сукин ты сын, из моего! Благодетель выискался — за чужой счет! Ты уж достаточно нахватал, так тебе все равно.
— Столько же взял, сколько и ты.
— Как бы не так! А посуда, а одежа, а корова? Да сколько ты потом выклянчил у отца? Я хорошо помню, как он тебе давал и гусей, и поросят — всего не перечтешь! А теленок, которого ты взял недавно?
— Мог и ты брать.
— Я не вор и не попрошайка!
— Так я, по-твоему, вор, да?
Они подскочили друг к другу, готовые подраться, но быстро остыли, и Антек сказал уже тише:
— Я этого не говорю. Но своего не уступлю, умру, а не уступлю.
— Э… сдается мне, что не из-за одной земли ты так на отца взъелся! — бросил насмешливо кузнец.
— А из-за чего же?
— Ты за Ягной бегал, вот тебе теперь и досадно.
— Ты видел? — крикнул Антек, как ужаленный.
— Другие видели — и не раз.
— Чтоб им ослепнуть! — Антек понизил голос, чтобы не услышал вошедший в избу войт. Войт поздоровался со всеми и, зная, очевидно, из-за чего они ссорятся, начал защищать и оправдывать Борыну.
— Как вам за него не заступаться — немало он вас поил и колбасой откармливал!..
— Не болтай чепухи, когда войт с тобой говорит! — высокомерно прикрикнул войт на Антека.
— А мне наплевать, что вы войт.
— Что? Что ты сказал?
— То, что вы слышали! Могу и еще прибавить такое, что вам не поздоровится.
— А ну! Попробуй! Скажи!
— И скажу! Пьяница ты, иуда-предатель! На крестьянские деньги гуляешь и от помещика ты хороший кус получил за то, что он наш лес продал. Мало тебе, так я еще прибавлю — только уж вот этой дубиной! — прокричал Антек запальчиво, хватаясь за палку.
— Эй, Антек, смотри, пожалеешь потом, — с начальством говоришь!..
— Ты в моем доме на людей не набрасывайся, тут тебе не кабак! — Кузнец заслонил собой войта. Но Антека уже ничто не могло остановить — он изругал обоих, как собак, хлопнул дверью и вышел.
Отведя таким образом душу, он вернулся домой значительно успокоенный, сожалея уже о том, что поссорился с зятем.
"Теперь все будут против меня", — думал он на другое утро за завтраком. И вдруг, к его удивлению, в избу вошел кузнец.
Они поздоровались как ни в чем не бывало.
Когда Антек пошел на гумно нарезать сечки, кузнец проводил его туда, присел на снопах, сброшенных для обмолота, и заговорил вполголоса:
