На девятые сутки пути вдруг задул ветер и повалил снег, сперва хлопьями, тяжелыми и мокрыми, потом целыми шапками. Решили переждать снегопад — трудно было плыть. За утесом, куда не попадал ветер, разбили палатку, разложили костер. Яшка попробовал, было, потешить публику, но и на этот раз особого сочувствия не встретил, а потому махнул рукой, бережно спрятал свою балалайку и завалился спать. Зато старый Тимошка, разогретый ромом Ильи, рассказывал много любопытного из истории Аляски, о том, как постепенно захватывали русские предприниматели ее побережье. Он даже о казаке Дежневе знал много интересного. О Павлуцком рассказал, о Беринге, о Басове, Трапезникове, Глазове, о купце Андриане Толстых, о купце Бенвине, о купцах Посникове и Красильникове, о Кульковых. Рассказал он немало любопытного и об англичанах, о французах, даже об испанцах, которые все лезли на Аляску. Много пакостей наделали они русским колонистам. Узнал Илья от него, что русские поселки тянутся по американскому побережью далеко на юг за Аляску, — доходят до С.-Франциско. Самый южный русский поселок находится у самого С.-Франциско и называется «Росс». Еще при испанцах вырос он. Знал хорошо старый Тимошка историю Аляски задолго до учреждения Российско-Американской компании. Деятельность компании он явно не одобрял.
— Раньше, — говорил он, — конечно, каждый норовил свою мошну набить, но все же Россию не продавали. Всякий сам на риск шел. Молодцы были. А нынче, — он махнул рукой.
— А что нынче? — спросил Илья, подливая старику рома.
— А нынче сидят в Питере, а здесь наемников-приказчиков держат. Вот что! — отвечал тот со злобой. — Скоро, брат, ау, Аляска! — и старик задумался.
Ветер завывал и весь следующий день. Потом он вдруг переменился, снег перестал идти, зато температура вдруг упала до 20№ ниже нуля.
— Эх, завязнет ваш корабль! Еще неделя — и затрет его льдом, — сказал Тимошка. — Да и нам торопиться надо. Мученье будет на реке Кускоквиме.
На следующий день решили двинуться дальше. Пришлось облекаться в зимние одеяния: надели оленьи кухлянки, на ноги — торбасы, на головы — меховые шапки с ушами. Елена нарядилась в мужские меховые штаны и в соболью кухлянку (Юлия выбрала ей эту нарядную кухлянку из своих запасов). На руках у всех оказались меховые рукавицы.
С трудом выгребали против резкого сухого ветра, — дул прямо в лоб. По реке неслось, словно сало, со дна подымалась какая-то ледяная каша. К вечеру переправились на другой берег. Там уже кончилась тундра и протянулись холмы, покрытые непроходимым лесом. Среди холмов виднелись сопки, некоторые вышиной до тысячи футов.
— Вишь, горы какие! — недовольно ворчал Тимошка. — Через них придется волоком байдары тащить до Кускоквимы.
— Эка невидаль! — сказал неунывающий Яшка, — и потащим! Я, кроме байдары, таких как ты — четверых стащу.
— Не бахвалься, парень, — ответил Тимошка, — и потащишь, коли нужно будет. Не я ж тебя, болвана, потащу.
— Поговори еще, — захохотал Яшка. — Знаешь, как здесь с вами, стариками, разговаривают! — Короткий разговор, — начнешь подыхать, сейчас тебе охапку дров и в лес!.. Сиди и жди, пока тя волки не сожрут. Порядок известный! Эва, волчьих следов-то. Не тебя ли, старого, ждут? — зубоскалил Яшка.
Тимошка не удостоил его ответом.
— Вот тут сейчас изба быть должна, — сказал Тимошка, показывая рукой на берег. — Охотник тут сидит — Семен Кораблев. Да, вон она!.. Ишь снегом-то ее как занесло — и не видать сразу! Крыша одна… что ж он не отгребается? Там ли он?
Пристали к берегу. Пошли к избе, — действительно, вся снегом занесена и дверей не найти. Собаки вдруг сгрудились, завыли.
— Ишь, собачьё запело! — сказал Яшка, — волков, видно, чуют.
Подошли к избе, к дверям. Оказалось — двери настежь. Вошли… и отшатнулись… Вместо постового охотника Семена Кораблева, лежали только обглоданные человеческие кости. В избе все было перевернуто вверх ногами.
— Мати пречистая богородица! — воскликнул Тимошка. — Никак Семена волки заели!
— Волки-то волки, а пулей кто ему лоб пробил? Тоже волки? — сказал Федосеев, всматриваясь в обглоданный человеческий череп.
— Кенайцы, сволочь, набаловали? — предположил Яшка.
— К чему бы энто? — задумался Тимошка. — Ведь, кажись, давно тут тихо было?
— Тихо-то тихо, да верно американы приказ дали, — сказал Яшка.
Тимошка наклонился и стал рассматривать кости.
— Ишь, свежие совсем! Розовые еще и замерзнуть не успели, — сказал он.
— На днях верно беднягу обработали. Должно, в бурю ту, что мы в палатке отсиживали. Вишь, снегом занесло избу, — предположил Федосеев. — Ну, значит и нам надо ухо держать востро.
В смущении стояли все над костями Кораблева.
— Ну, вот что, — прервал тяжелое молчание Тимошка, — мы с Яшкой тут вокруг по лесу побегаем, в вы кости схороните, да избушку почистите — ночевать в ней придется.
Елена прижалась к Илье и с ужасом смотрела на кости человека. Федосеев собирал их в охапку, словно дрова нес в печку.
Уильдер встал в позу Наполеона и что-то декламировал вполголоса: не то из «Гамлета», не то из Байрона.
— Ты, Федосеев, камнями кости завали, — говорил Тимошка, прилаживая лыжи, — а то наши же псы растаскают.
Яшка преобразился. На его веселую рожу словно кто-то надел маску. Он почуял близость опасности, и сразу сделался серьезен, — стоял уже на лыжах, пробовал, легко ли выходит из ножен его длинный нож. В ружье он насыпал свежий порох и нетерпеливо поглядывал на Тимошку, который все еще возился с лыжами.
— Ну, готов, что ли? Пойдем, а то темно будет. Следов не разберешь. Копаешься, дед!
Наконец оба с ружьями подмышкой легко скользнули на лыжах по снегу и исчезли в чаще леса.
Федосеев с помощью Ильи, Вадима и Уильдера похоронил кости Кораблева и насыпал кучу камней на свежей могиле. Потом развели огонь и стали варить сушеного лосося. Все сидели молча в этой избушке, закинутой в лесную чащу, и думали о той драме, которая разыгралась здесь несколько дней тому назад.
— Да! Вот наша жисть! — сказал Федосеев со вздохом, помешивая ложкой в чугунке, в котором варился суп.
…Где-то далеко в лесу завыл волк, ему ответил другой. Собаки всполошились и ответили волкам душераздирающим воем.
— Взять бы псов в избу? Не загрызли бы их волки? — сказал Илья.
— Ну, да, — ответил Федосеев, — нешто можно нечисть такую в избу пускать! Блох наведут. Никто их не загрызет. Мы-то на что? Посторожим их.
Совсем стемнело, когда Тимошка и Яшка вернулись в избу. У обоих были озабоченные лица.
— Кенайцы по лесу шляются, — сказал Тимошка.
— И два американа с ними, — прибавил Яшка, — по следам видать.
— Что им надо? — спросил Илья.
— А черт их знает! — мрачно ответил Тимошка. — Вот, поди, узнаем скоро, что им надо. По берегу следы-то бегут свежие: видать нас пронюхали. Следят, надо быть.
— Трубку вон евонную нашел, — сказал Яшка, доставая из-за пазухи изогнутую трубку. — Недалеко от избы лежала. Снегом занесло, да, видно, горяча была, так снег-то и стаял вокруг.
Все потянулись смотреть на трубку.
— Аглицкая, не наша, — сказал Тимошка.
— Ан врешь! — сказал Яшка, — мериканская, — аглицкие не такие!
— Америкен, — сказал Уильдер тоном, не допускающим возражения.
— Видишь? Во!.. Моя правда! — ликовал Яшка. — Ишь, недокурена, — прибавил он, ковыряя в трубке пальцами.
Тимошка понюхал трубку.
— Табак важный, — сказал он, — не махорка!
— Вот этот, чья трубка, должно и есть тот, кто кенайцев навел, — сказал Федосеев.
— Сволочь! — выругался Яшка.
— Сволочь и есть, — мрачно добавил Тимошка.
Затем все трое стали обсуждать вопрос, как тащить байдары.
— Дорога-то легкая, да снегу-то много, — сказал Тимошка, — да вот кенайцы эти… Кабы не они, мы бы сперва байдары перегнали, а потом их благородия провели бы, а теперь как делиться?… Уйдешь, а они тут делов натворят!
Решено было не делиться, — идти всем вместе. Ночь провели тревожно, сторожили поочереди, сидели в лесу у избы, закутавшись в полотнище палатки, чтоб не выделяться на фоне снега. Сидели, вслушиваясь в звуки ночи, всматриваясь во тьму леса. Выли где-то волки, кричал филин… Упорно и жалобно верещал какой-то зверек. Казалось, будто кто-то подает условные сигналы.
Ночь была теплая, с запада тянул мягкий влажный ветер. Начинало таять. Ночь была какая-то бессонная, полная неясной тревоги.
Собаки дрожали, поминутно подымали головы, настораживали уши, всматриваясь в лес то рычали, то слегка подвывали и повизгивали…
Илье казалось, что лес живет какой-то таинственной жизнью. За каждым стволом чудился ему притаившийся враг, незримый, но опасный.
