— Пойдем, Евгения, бога ради; ведь это же становится невыносимым.
— Уверяю вас, сударыни, что здесь уже невыносимо,— сказал столяр.— И придет день, когда будет еще хуже; но тогда мы придем с Белых гор и от Живодерного залива с великим шумом, как водопад, и потребуем наши кровати! Потребуем? Нет, возьмем! А вам придется спать на верстаках, как приходилось нам, есть картофель, так что ваши животы натянутся, как барабаны, как будто вы, подобно нам, перенесли пытку водой…
Барыни исчезли, оставив стопу брошюрок.
— Тьфу, черт! Как пахнет одеколоном! Совсем как от проституток! — сказал столяр.— Одолжайся, сапожник.
Игберг, дремавший все время, очнулся теперь и собирался уйти с Фальком. В открытое окно еще раз донесся голос госпожи Гоман:
— Что она говорила о сигнальщике? Ведь твой отец капитан?
— Так его зовут. Впрочем, сигнальщик и капитан одно и то же. Ведь ты же знаешь. Не находишь ли ты, что это была наглая шайка? Я никогда не пойду туда больше. Но доклад выйдет хороший! Кучер! В ресторан на Гассельбакен!
Однажды после обеда Фаландер сидел дома и учил роль, когда в дверь раздался легкий стук, два двойных удара. Он вскочил, надел сюртук и открыл дверь.
— Агнесса! Вот редкий гость!
— Да, мне хочется видеть тебя! Такая проклятая скука.
— Как ты выражаешься!
— Позволь мне ругаться; это приятно!
— Гм!.. гм!..
— Дай мне сигару; я не курила шесть недель. Это воспитание сводит меня с ума.
— Разве он так строг?
— Да будет он проклят!
— Агнесса! Как ты говоришь!
— Я не смею больше курить, ругаться, пить пунш, выходить вечером. Но дай мне только выйти за него замуж! Тогда!..
— Да серьезно ли он намерен?
— Вполне! Взгляни на этот носовой платок!
— «A. P.» с короной? {80}
— У нас одинаковые инициалы, и мне пришлось взять его монограмму! Хорошо ведь?
— Еще бы! Так уж до этого дошло?
Ангел в голубом платье бросился на диван и стал дымить сигарой. Фаландер оглядел ее, будто оценивая, и сказал:
— Выпьешь ты стакан пунша?
— Охотно!
— Любишь ли ты своего жениха?
— Он не принадлежит к тому сорту людей, которых действительно можно любить. Впрочем, я этого не знаю. Любить? Гм!.. Что это такое?
— Да, что это такое?
— О, ты хорошо знаешь! Он очень достоин уважения, даже ужасно достоин, но, но, но!
— Но?
— Он так порядочен!
Она взглянула на Фаландера с такой улыбкой, которая спасла бы отсутствующего жениха, если бы он ее увидел.
— Он неласков с тобою? — спросил Фаландер любопытным и неспокойным тоном.
Она выпила стакан пунша, выдержала искусственную паузу и сказала с театральным вздохом:
— Нет!
Фаландер, казалось, удовлетворился ответом: ему явно стало легче на душе. Он продолжал свой допрос:
— Может еще пройти много времени, пока тебе придется выйти замуж. Он не получил еще ни одной роли.
— Да, я знаю.
— Тебе не надоест?
— Надо иметь терпение.
«Здесь надо употребить пытку»,— подумал Фаландер.
— Ты знаешь ведь, что Женни теперь моя любовница?
— Старая уродливая баба!
По лицу ее пробежали отблески какого-то северного сияния, и все мускулы пришли в движение, как будто под влиянием гальванического тока.
— Она не так стара! — ответил хладнокровно Фаландер.— Слыхала ли ты, что кельнер из ресторана при ратуше выступит в новой пьесе в качестве дона Диего, а Ренгьельм будет играть его слугу? Кельнер, наверно, будет иметь успех, ибо роль играется сама собой, а бедный Ренгьельм умрет со стыда.
— Боже мой, что ты говоришь?
— Да, дело обстоит так!
— Этого не будет!
— Кто может этому помешать?
Она вскочила с дивана, выпила стакан, начала громко плакать и быстро заговорила:
— О, как тяжело на этом свете! Как тяжело! Как будто злая воля подкарауливает все наши желания, чтобы воспротивиться им; следит за всеми нашими надеждами, чтобы их разрушить; угадывает наши мысли, чтобы задушить их. Если можно было бы пожелать себе всяческого зла, то должно было бы сделать это, чтобы обмануть эту силу.
— Совершенно верно, дорогая моя! Поэтому всегда надо исходить из того, что все плохо кончится, но это еще не самое печальное. Я утешу тебя! Ты знаешь, что каждое счастье, которое ты получаешь, ты имеешь за счет другого; если ты получаешь роль, то другая ее не получает, и тогда она извивается, как раздавленный червяк, а ты причинила зло, не желая этого; значит, и само счастье отравлено. Пусть будет твоим утешением, что всяким своим несчастьем ты совершаешь доброе дело, хотя бы и не желая этого; а наши добрые дела — единственное чистое наслаждение, которым мы пользуемся.
— Я не хочу делать хороших дел, не хочу чистых наслаждений, я имею такое же право на успех, как и другие! И я буду иметь успех!
— Какой бы то ни было ценой?
— Какой бы то ни было ценой я должна перестать играть горничных твоей любовницы.
— А, ты ревнуешь? Учись со вкусом переносить неуспех, это значительней и интересней.
— Скажи мне одно! Любит ли она тебя?
— Боюсь, что она слишком серьезно привязалась ко мне.
— А ты?
— Я никогда не буду любить никого, кроме тебя, Агнесса.
Он схватил ее руку.
Она вскочила с дивана так, что показались ее чулки.
— Думаешь ли ты, что есть нечто такое, что зовут любовью? — спросила она и устремила на него свои большие зрачки.
— Я думаю, что есть несколько видов любви.
Она прошлась по комнате и остановилась у двери.
— Любишь ли ты меня безраздельно? — спросила она, положив руку на ручку двери.
Он подумал две секунды и сказал:
— Душа твоя зла, а я не люблю зло.
— Какое мне дело до души. Любишь ли ты меня?
— Да, так глубоко…
— Зачем же ты прислал ко мне Ренгьельма?
— Потому что я хотел почувствовать, как тяжело не иметь тебя.
— Ты, значит, лгал, когда говорил, что я надоела тебе?
— Да.
— О, ты дьявол!
Она вынула ключ, а он опустил шторы.
Когда Фальк в дождливый сентябрьский вечер шел домой и завернул в улицу Графа Магнуса, он увидел, к своему удивлению, что его окна освещены. Когда он подошел ближе и кинул снизу взгляд в комнату, он заметил наверху тень человека, которого он уже видел, но не мог припомнить. Это была грустная тень, и вблизи она выглядела еще грустнее.
Когда Фальк вошел в комнату, Струве сидел у письменного стола, опершись головой на руки. Его платье намокло от дождя и тяжело висело на теле; на полу образовались лужи, которые стремились стечь в щели. Его волосы космами висели на голове, и его обычно такие гордые английские бакенбарды свисали на мокрый сюртук. Рядом с ним на столе стоял черный цилиндр, который под собственной тяжестью преклонил колени и, казалось, оплакивал свою минувшую молодость, потому что его окружал широкий траурный флер.
— Добрый вечер,— сказал Фальк.— Вот высокое посещение!
— Не смейся надо мной,— попросил Струве.
— А почему бы и нет? Я не знаю, почему мне не смеяться.
— Вот как, и ты готов!
— Да, можешь положиться на это; скоро и я стану консерватором! У тебя траур, как я вижу; тебя можно поздравить.
— У меня умер сын.
— Ну, тогда я могу его поздравить. Скажи мне, чего ты, в сущности, хочешь от меня? Ты ведь знаешь, что я презираю тебя! Да ведь и ты платишь мне тем же. Не так ли?
— Конечно. Но послушай, мой друг, неужели же жизнь недостаточно горька, чтобы делать ее друг другу еще более горькой? Если Бог или Провидение забавляются этим, человеку не надо унижаться до такого.
— Это разумная мысль; она делает тебе честь! Не наденешь ли ты мой халат, пока высохнет твой сюртук; тебе, наверно, холодно.
— Благодарю, но мне скоро надо идти.
— О, ты можешь остаться у меня на время. Мы тогда по крайней мере побеседуем.
— Я неохотно говорю о своем несчастье.
— Тогда поговори о твоих преступлениях.
— Я никаких не совершал.
— Нет — большие! Ты тяжелой рукой давил униженных, ты наступал на раненых, ты насмехался над несчастными. Помнишь ли ты последнюю стачку, когда ты стал на сторону насилия?
— Закона, брат.
— Ха-ха, закона! Кто написал закон для бедного, глупец? Богатый! То есть — господин для раба.
— Закон написан всем народом, «всеобщим правовым сознанием», он написан Богом.
— Побереги свои громкие слова в разговоре со мной. Кто написал закон 1734 года? Господин Кронштед! {81} Кто написал последний закон о телесном наказании? Это был полковник Забельман — это было его предложение и его друзей, представлявших тогда большинство. Полковник Забельман — не народ, и его знакомые — не всеобщее правосознание. Кто написал закон об акционерных обществах? Судья Свиндельгрен. Кто написал новый устав риксдага? Асессор Валониус {82}. Кто внес законопроект о «законной защите», то есть о защите богатых против справедливых притязаний бедных? Оптовый торговец. Молчи; я знаю твои фразы. Кто написал новый закон о наследовании? Преступники. Кто написал закон о лесах? Воры. Кто написал закон об облигациях частных банков? Мошенники. А ты утверждаешь, что это сделал Бог? Бедный Бог!
