это удалось. По крайней мере, она перестала преследовать меня своими насмешками и подчас даже заговаривала со мной в дружеском тоне, вызывавшем на доверие и с моей стороны. Но, как знать? Быть может, выслушав мое признание, она изменила бы свое отношение ко мне.
Когда я получил ваше письмо к Нувилю, я совсем обезумел от счастья и, как видите, я возле вас. Я являюсь к вам с воскресшими заново надеждами и, на этот раз, с очень определенными планами. Я не буду более слушать ваших оговорок и опасений. Я подожду возле вас, где-нибудь по соседству с вами, возвращения вашего семейства, которое должно быть здесь на днях, и знать не хочу никаких отсрочек.
Слушайте, Сара! Вы мое спасение, моя лучезарная звезда. Не бросайте же меня снова во мрак этой страшной пещеры, из которой мы только что вышли, и которая представляет верное подобие моей жизни. В ней много красот, но эти красоты не что иное, как призраки. В ней много чудес, но от этих чудес голова идет кругом. Ад под вашими ногами, а над головой — свод могильного склепа, и вы блуждаете там, точно образ человека, оставивший свою душу у порога. Я ненавижу ночь, и если бы я не искал вас среди этого мрака, я бы сошел с ума. Да, Сара, это не метафора. Без вас моя жизнь подобна этому подземелью — все в ней мертво, ни цветов, ни клочка зелени, ни луча солнца. Выведите же меня снова на свет Божий, любите меня, не то я никогда, никого больше не полюблю и так и умру, не узнавши, что такое жизнь.
Я не помню, что я ему отвечала. Помню только, что он благодарил меня и сиял от счастья. Приехала карета и отвезла нас в селение.
До Живе нам предстояло целых три часа езды, и мне пришло в голову, что Абель, в своем нетерпении видеть меня, забыл, чего доброго, позавтракать перед отправлением в грот.
— Глупенькая! — проговорил он, глядя на меня с улыбкой умиления. — Она воображает, что я могу теперь думать о еде.
— Если вы не думаете об этом, то тем необходимее мне подумать за вас.
Я распорядилась, чтобы ему подали закусить.
— А действительно, — сказал он, усаживаясь к маленькому ореховому столику, за которым я несколько часов тому назад завтракала одна, — я ведь голоден, вы мне напомнили это.
Мне доставляло несказанную отраду лелеять этого мощного человека, как малого ребенка. Чтобы убедить его поесть, я спросила и себе чаю. Затем мы спросили друг у друга, куда же мы теперь направим свой путь. При нем я на все была согласна и не знала колебаний; но надо же было подумать о ближайших житейских делах. Он хотел оставаться возле меня до возвращения моего отца и сестры. В моем доме это было невозможно; в окрестностях же все его знали, и к тому же, у нас не хватило бы мужества прожить несколько дней возле друг друга, не видясь.
— Как, — воскликнул он, — я провожу вас сегодня вечером до дома, и затем должен буду снова с вами проститься? Нет, это невозможно. Вы тут, со мной, я с ума схожу от счастья, мы едим и пьем вместе, мы остаемся с глазу на глаз, точно муж и жена, — и вдруг, только потому, что об этом могут узнать и заговорить другие — мы должны расстаться! Нет, Сара, я этого не хочу. Я решился вас похитить. Край здесь глухой, стоит нам проникнуть мили на две вглубь леса, и никто нас не будет знать. У вас дома все знают, что вы предприняли маленькое путешествие. Прислуга ваша не умела мне сказать, когда именно вы вернетесь. Отправимся, куда глаза глядят, подальше от обитаемых мест. Вся суть в том, чтобы нам не расставаться. Если вы оставите меня, вас опять собьют с толку, уговорят подождать. А я больше не в силах ждать, я сойду с ума.
Я сделала последнюю попытку к сопротивлению. Он, по-видимому, уступил мне, и мы сели в карету, которая доставила его сюда — мою он отослал в Живе. Вечер был сырой и холодный; он укутал меня в медвежью шубу, с мягкими и тонкими, как шелк, волосами, которую он привез из России.
Когда экипаж тронулся, он снова заговорил.
— Постараемся обсудить дело спокойно, моя дорогая Сара. Ваша сестра никогда не согласится по доброй воле на нашу свадьбу. Вам необходимо иметь мужество идти против нее; без этого мы пропали.
— Да, вы правы, — отвечала я, — надо обсудить дело спокойно. Расскажите мне несколько подробнее о вашем отношении к моей сестре в Ницце.
— Я вам все рассказал. Не упомянул я только о том, что она выказала себя порядочной кокеткой и притом очень капризной.
— Кокеткой! Послушайте, скажите мне откровенно, что вы о ней думаете. Я постараюсь оправдать ее перед вами, но прежде мне нужно выслушать ваши обвинения.
— Ну, так узнайте же все, если уж этого нельзя избежать. В последний раз, как я ее видел, кокетство ее было направлено на вашего покорнейшего слугу. Есть там одна великосветская искательница приключений, по имени m-lle д’Ортоза…
— Я ее знаю. Что вы о ней думаете?
— Я думаю, что ее снедает желание затмевать собой всех женщин и кружить голову всем мужчинам.
— И ей это удается?
— Да, только со мной не удалось. Вот что произошло дней восемь или десять тому назад. Я имел большой успех в Ницце, я был в моде. M-lle д’Ортоза настояла, чтобы родственница ее, графиня д’Арес, пригласила меня к себе «на маленький интимный вечер». На вечере этом было до двухсот человек! В числе прочих была и ваша сестра. Я подошел к ней и заговорил, разговор наш продолжался довольно долго: речь шла о вас.
— Что вы ей говорили? Мне это нужно знать.
— Я спросил у нее, как вы поживаете, и она поспешила мне объявить, что вы чувствуете себя на верху благополучия, так как вы остались одна-одинешенька.
— Она так сказала? С какой же целью?
— Чтобы показать мне, что вы ненавидите свет, и дать мне почувствовать, что нельзя мне, артисту, связывать свое существование с женщиной, которая годилась бы в жены разве какому-нибудь богатому буржуа, удалившемуся от дел.
— Как, она вам это сказала?
— Не прямо, но достаточно ясно, чтобы я мог понять ее мысль до тончайших оттенков. Никогда она
