надобности делать из нас дураков, дяденька, – сказала Билли. – Вы так же, как и я прекрасно знаете, что вам доставляет удовольствие, думать, каждый раз, когда вы порежетесь безопасной бритвой, из вас течет голубая кровь.
– Куча глупых предрассудков, – проворчал граф.
– Что именно?
– Эта чепуха, титулы и аристократия. Глупый фетишизм. Все люди равны.
– Вы – настоящий революционер, – сказала Билли, – пожмите руку президенту большевиков. Лорд Маршмортон игнорировал это замечание. В его глазах было странное выражение. Джорджу, наблюдавшему за ним с напряженным интересом, было заметно, что в душе его происходит переворот, что мысли, которые он подавлял в течение многих лет, теперь вырывались наружу.
– Проклятые глупости! Когда я был мальчиком, я хотел быть машинистом. Когда я был молодым человеком, я был социалистом и хотел работать, чтобы зарабатывать на жизнь и составить себе имя. Я отправился в колонии, в Канаду. Я купил фруктовую ферму. Купил и заплатил за нее. Он минуту размышлял о давно потерянной ферме. Мой отец был младшим сыном и надо же было, чтобы мой дядя сломал себе шею на охоте, а ребенок, бедняжка, схватил круп, или что-то в этом роде. А затем мы получили титул, и все мои планы пошли прахом. Чепуха. Чепуха! – Он кусал кончик сигары. – И вы не можете противостоять этому, сказал он печально, – это засасывает вас. Это какая-то проклятая отрава. Я боролся против этого, как только мог. Но это оказалось бесполезным. Я теперь такой же сноб, как и все они. Я не могу делать того, чего хочу. Я должен всегда думать о фамильном достоинстве. Я двадцать пять лет не делал ни одного свободного шага. Джордж и Билли переглянулись. У них было неприятное ощущение, что они подслушивают вещи, которых не должны были слышать. Джордж встал.
– Я должен уйти, сказал он. – У меня есть несколько дел. Рад, что повидал вас снова, Билли! Как идет пьеса?
– Прекрасно. Загребает для вас деньги.
– До свидания, лорд Маршмортон.
Граф молча поклонился. Не часто случалось, что он восставал, даже в мыслях, против того жребия, который ему послала судьба. И никогда в жизни не восставал он на словах. Он все еще был во власти странного недовольства, которое внезапно нашло на него.
– Я рада, что мы встретили Джорджа, – сказала Билли, – он хороший парень. – Она говорила серьезным тоном. Она чувствовала странное расположение к этому здоровому загоревшему маленькому человеку, сидевшему против нее. То, что ей случайно пришлось заглянуть в его душу, сделало его как-то более близким.
– Он хочет жениться на моей дочери, – сказал лорд Маршмортон.
За несколько минут до того Билли несомненно ответила бы на такое замечание какой-нибудь шуткой, показывающей ее недоверие к тому, что граф мог иметь такую взрослую дочь, которая может выйти замуж. Но теперь она чувствовала себя совершенно серьезной и не такой легкомысленной, как всегда.
– О! – это было все, что она нашлась сказать.
– Она тоже хочет выйти замуж за него.
В течение многих лет Билли Дор не приходилось испытывать замешательства. Теперь она была смущена. Она чувствовала, что неудобно выслушивать такое интимное сообщение.
– О, – сказала она снова, – он хороший парень. Он мне нравится. Он мне понравился с того момента, как я его увидела. Он это знает, и я знаю, что я ему нравлюсь.
Группа мужчин и барышень от соседнего стола прошла мимо них к дверям. Одна из барышень кивнула Билли. Она рассеянно ответила. Компания двинулась дальше. Билли задумчиво склонилась над столом и вилкой выводила рисунок на скатерти. Почему вы не разрешаете вашей дочери выйти замуж за Джорджа, лорд Маршмортон?
Граф молча курил свою сигару.
– Я знаю, что это не мое дело, – сказала Билли, извиняясь, поняв молчание, как отпор.
– Потому, что я – граф Маршмортон!
– Понимаю.
– Нет, вы не понимаете, резко сказал граф. – Вы думаете, что я хочу этим сказать, что я считаю вашего друга недостойным жениться на моей дочери. Вы думаете, что я неизлечимый сноб. И я не сомневаюсь, что он думает то же самое, хотя я и постарался объяснить ему мое положение, когда мы встретились с ним в последний раз. Вы ошибаетесь. Дело совсем не в этом. Когда я говорю, что я – лорд Маршмортон, я хочу этим сказать, что я – бедный дурак, который боится поступить неправильно, чтобы не попасться на зубок своей семьи.
– Я не понимаю, какое дело вашей семье до этого.
– Они изведут меня до смерти! Если бы вы знали мою сестру Каролину, вы поняли бы это. Такие барышни, как моя дочь, должны выходить замуж либо за богатого, либо за человека с положением.
– Ну, что касается положения, то я не знаю; но что касается денег, то Джордж великолепно умеет их зарабатывать. Он и Рокфеллер поделили между собою все деньги, какие есть на свете, за исключением небольшой суммы, которую они оставили Карнеги на карманные расходы.
– Что вы хотите сказать? Он мне говорил, что работает для того, чтобы зарабатывать на жизнь.
– Билли стала опять сама собой. Ее замешательство прошло.
– Если вы называете это работой. Он – композитор.
– Я знаю. Сочиняет песенки.
Билли посмотрела на него с состраданием.
– Я думаю, что вы, живя в лесу, даже понятия не имеете, сколько платят за это.
– Платят ему? Но сколько? В мое время композиторы были не очень богатыми людьми.
– Я прошу вас не говорить о вашем времени, – точно вы Ной, рассказывающий своим сыновьям о хороших временах до потопа. Вы принадлежите к молодежи и не заставляйте меня лишний раз повторять вам это. Итак, слушайте. Помните пьесу, что вы видели вчера вечером, ту самую, в которой я участвую? Ну, так вот, Джордж написал всю музыку для нее.
– Я знаю, он сказал мне это.
– Ну, а сказал ли он вам, что он получает три процента с валового сбора? Вы видели, сколько вчера было публики? Это был обычный сбор. Средняя выручка составляет четырнадцать тысяч долларов в неделю. Значит, доход Джорджа составляет… я не могу точно сосчитать в голове, но приблизительно около четырехсот долларов в неделю. Это восемьдесят фунтов на ваши деньги. А сказал ли он вам, что эта самая пьеса шла более года в Нью-Йорке при полных сборах и что она ставится еще в трех местах в настоящее время? А сказал ли он вам, что сейчас пишет девятую пьесу и что первые семь имели такой же большой успех, как восьмая? И сказал ли он вам хотя бы то, что он получает авторские с каждого проданного экземпляра нот и что, по крайней мере, десять из его вещей были проданы в количестве более полумиллиона экземпляров? Наверное, не сказал, потому что он не из тех людей, которые хвастают своими доходами. Но теперь вы это
