— Прилетели на огонек префекта.
— А ты поставь себя на их место. Может, и ты поступил бы, как они.
— Чтобы я выхватил чужую работу! Никогда в жизни!
— Работа работе рознь.
— Ну уж это я не могу назвать работой.
— Ты не хочешь поставить себя на их место, говорю я тебе.
— Хватит того, что они собираются встать на мое.
— Почему ты так решил? Когда ты сегодня утром пришел в порт, ты знал, что тебя ждет? Нет? Ну и они тоже не знали. Сперва посмотри, как они поступят, а потом уж обвиняй!
— А помнишь, как было с грузовиками для Индо-Китая? Та же самая история.
— Да и с коньяком тоже!
— Ну, тогда-то все было ясно.
— Ясно-то ясно, а все же пришлось объяснять, что если ружья убивают людей, то грузовики перевозят тех, кто убивает, и тех, кого посылают на смерть.
— А коньяком их спаивают…
— И они перестают соображать, что делают.
— А знаешь, иногда бутылка коньяку может убить больше народу, чем ружье…
— Но с горючим-то все еще более понятно.
— Для этого не надо учиться в Сен-Сире.
— Хорошо, если ты понимаешь, а вот есть…
— Да и потом, какой смысл отказываться, если тебя заменят другие?
— Я про то и говорю: или всем идти, или всем отказаться.
— Надо бы все же сходить за Робером.
— Теперь уже поздно, сейчас будут набирать…
— И где его только дьявол носит!
— Уж будь спокоен, была бы чистая работа, не пригнали бы сюда весь этот сброд…
— А ты заметил, что они сегодня держатся на почтительном расстоянии. И ведут себя не так вызывающе.
— И правда ведь…
— Это неспроста.
— Они что-то замышляют.
— Посмотри-ка, за этой решеткой они еще больше смахивают на зверей.
— Вот понагнали! Я уверен, что мы еще и не всех видим.
— Когда же теперь окончательно рассветает?
— Да еще не скоро…
— Представляю, сколько их на набережной!
— А на молу!
— К сведению любителей: черный ворон уже на бульваре!
— Не смейся. Сегодня будет жарко, вот увидишь.
— Но как тебе нравится Робер? Он и в ус не дует. Дрыхнет, наверное, без задних ног.
— Брось, это уж ты загнул!
— Слушай, вот оно, началось.
— Как? Набирает Фофонс!..
— Как же теперь быть? Ты-то как решил?
— Не волнуйся. Сейчас кто-нибудь выступит и все разъяснит…
* * *
Альфонс с жетонами в руках влез на товарную платформу. Клебер, Франкер, Макс, Папильон и еще несколько коммунистов собрались вместе, чтобы принять какое-то решение — ведь надо что-то делать, надо действовать, и как можно скорее. Альфонс заметил их группу и поглядывает в ту сторону.
— Чорт побери, куда же все-таки провалился Робер! — шепчет Макс товарищам.
— Может быть, уже пошла делегация и он там…
— Нет, нас бы предупредили.
— Все равно, даже если он в делегации, разве можно было ставить нас в такое положение. Ребята плавают, надо им все разъяснить. А мы и сами ничего толком не знаем и держимся неуверенно.
— А может, Робер повидался с Анри и другими товарищами… и они что-то придумали?..
— В том-то и дело. А мы тут выступим резко и сорвем все их планы…
— Я уверен, Анри ни о чем не знает. Если бы он услышал, что здесь творится, он бы живо примчался или предупредил нас. Уж я-то его хорошо знаю. Вот за Робера не ручаюсь… тут ничего не известно.
— Во всяком случае, что бы там ни решили, а уж отказаться-то мы можем. Ребята поймут.
— Этого мало, — говорит Макс. — Так мы не вскрываем подоплеку. Надо растолковать что к чему.
— Эй, послушай-ка! — Папильон решительно выходит вперед. — Ты что, Фофонс, для американцев вербуешь?
— Никого я не вербую. Каждый сам себе хозяин. Колен-Баррэ требует шестьдесят человек. Я и сообщаю об этом, вот и все. Лично я ни в чем не заинтересован. Каждый волен поступать как хочет.
Он поднимает первый жетон в воздух и уже открывает рот, чтобы спросить у Папильона: «Возьмешь?» Этот вопрос, по крайней мере, мог прояснить ситуацию — ведь Папильон ответил бы отказом. Но тут Альфонс пожалел его — Папильону это дорого бы обошлось. Хотя у него и так уж отобрали докерскую карточку… И Альфонс только молча протянул жетон в сторону Папильона и вопросительно поднял брови. Тот в ответ лишь пожимает плечами. Клебер, Франкер и еще несколько докеров, стоящих рядом с ними, отрицательно качают головой.
— Ни за что! — вырывается у Макса.
Он решил выждать еще немного, а потом, если нужно будет, ринуться в бой, не раздумывая. Сейчас он вглядывается в лица докеров и говорит себе: подождем, посмотрим, как все повернется. Лучше принять удар на себя. Что я теряю? Все равно уже битый.
Альфонс продолжает держать жетон в руке. Таких осложнений он не ожидал. Обычно он выбирает людей и выкрикивает их фамилии. Сегодня поступить так — значит подвергнуть риску лучших докеров. Но никто не протягивает руку за жетоном… Своим молчаливым отказом коммунисты как бы подают пример. Альфонса это, конечно, радует, и чтобы всем были понятны его чувства, он даже пробует улыбнуться. Но до чего же это не вяжется с поднятым в воздух жетоном! И его улыбка многим кажется принужденной, это окончательно сбивает с толку.
Но тут из задних рядов протискивается вперед какой-то субъект и с развязным видом говорит, протягивая руку:
— Что ж. Давай! Я пойду.
Следом за ним сквозь толпу пробирается с десяток других. Они молча протягивают руки.
Альфонс заколебался, хотел даже спрятать жетоны, но, в конце концов, положил их в раскрытые ладони. Ясно было, что «добровольцы» действуют по чьему-то наущению. Докеры думали: полиция, деголлевцы, «Форс увриер»[2] — вот что стоит за этим… В это время сотня охранников, пользуясь темнотой, стала подкрадываться к платформе, на которой стоял Альфонс. Тут уж все поняли, чего сто́ит эта горсточка охотников разгружать пароход. Докеры с неприязнью разглядывали штрейкбрехеров. Кроме первого, всё, пожалуй, знакомые лица. Среди них даже два или три профессиональных докера. Угрожающим гулом встретила толпа этих «добровольцев», и они уже украдкой стали поглядывать в сторону охранников, которые были еще довольно далеко. Теперь они могли убедиться, что темнота может быть не только союзницей, но и врагом. Разъяренная толпа в триста человек начала теснить «добровольцев» со всех сторон.
Но одновременно среди этих возмущенных людей возникло еле заметное течение в сторону жетонов Альфонса. Какими оно было вызвано причинами — сказать трудно. Самыми различными. И одна из них: не соглашусь я — вместо меня пойдет другой. История с докерскими карточками тоже сыграла свою роль: наймутся шестьдесят безработных, и им выдадут карточки, которые отнимут у шестидесяти докеров — может, и у меня в том числе. Почему же должен пострадать я, а не кто-то другой? Тут была и боязнь остаться в дураках, и тысячи других подобных соображений. Откажись кто-нибудь сразу, наотрез, от имени всех — никаких колебаний и не возникло бы. Будь, например, здесь Робер, выступи он — и все сразу обернулось бы иначе…
Первый штрейкбрехер как раз делал ставку на такое подводное течение, рассчитывая, что, несмотря на общую ярость, среди докеров найдутся и неустойчивые люди. На большее он и не надеялся. Он знал, что ни ему, ни другим штрейкбрехерам никогда не одержать блестящей победы, никогда… С него довольно поражения докеров… Лишь бы самому уцелеть.
Он влез на платформу рядом с Альфонсом и крикнул:
— Товарищи!..
Альфонс наконец опустил руку с жетонами и даже попытался столкнуть с платформы подлеца: не имеет он права здесь стоять. Но не тут-то было — этот субъект, здоровенный парень, гораздо сильнее Альфонса, уперся и вовсе не намерен был сдаваться. Альфонс невольно подумал: а отчаянный, мерзавец. Хотя тому наверняка нечего терять, и он знает, что за его спиной охранники, да к тому же за это ему платят… Закоренелый негодяй. Альфонс и не полез с ним в драку. Он только побледнел, и его затрясло при мысли, что он на виду у всех товарищей стоит рядом с этим прохвостом, словно они делают одну работу. А тот поспешно, словно за ним гнались, выкрикивал в беспорядке короткие фразы:
— В кои-то веки есть работа!.. У нас жены!.. Дети!.. А на пароходе всего-навсего бензин!.. — И пошел, и пошел…
И вот протянул руку один докер, за ним другие — десять, двадцать… Альфонс, который уже начал надеяться, что жетоны останутся у него, медлил, зажимая их в кулаке. Ему хотелось, чтобы всем было ясно, как он относится к этой истории. Но все же сжечь корабли он не решался… Штрейкбрехер замолчал, повернулся к подрядчику и повелительно крикнул:
— Ну!
Альфонс окончательно сдался и послушно стал раздавать жетоны.
Все это произошло за тс несколько секунд, что Макс пробирался к вагону. Вскочив на платформу, он скинул оттуда штрейкбрехера и крикнул толпе:
