И вот теперь этот самый господин, о котором шла речь выше, стоит в рабочей комнате сестер, и Кийр с интересом ждет, что же будет дальше. При появлении Клодвига посетитель моргает от света лампы, топает ногами об пол, произносит одно единственное слово «ну» и, описывая дуги носами своих чреватых опасностью сапог направляется в заднюю комнату. Ух-Петух-Который-Моложе и там также некоторое время таращит глаза и, наконец, громыхает, словно телега на булыжной мостовой:
– Здоровьица хозяевам дома!
– Здоровье пригодится! – отвечает Кийр тихонько, не спуская глаз с пришельца.
– Так ведь я не тебе говорю, – произносит гость, – я говорю здешним хозяйкам.
– Ну, в чем дело? – спрашивает Маали, ставя лампу на стол. – Что вам угодно?
– Мне ничего не угодно, я пришел глянуть, что вы тут поделываете?
Сестричек берет оторопь. По-видимому, ни та, ни другая не знает, как поступить с этим необычным гостем. Даже Маали, такая смелая и находчивая во всяких ситуациях, совершенно теряется и устремляет взгляд в пол.
– Будьте добры, садитесь… – произносит она наконец неуверенно.
Ух-Петух-Который-Моложе не столько садится, сколько валится на стул, и комната сразу же наполняется вонью табака, трубочного нагара и прокисшего пива – смесь запахов, специфичная для каждой деревенской корчмы. Мучительное молчание в жилой комнате сестер кажется бесконечным. Помощник Начальника Станции щиплет скатерть, Маали крутит в руках блюдечко, а у Кийра напрочь вышибло из памяти, о чем он только что говорил в этой самой комнате.
Наконец «подгорелый мужик» кашляет, да так громко, что Аадниель Кийр даже вздрагивает, затем гость сплевывает на пол, находит в кармане кисет, сделанный из мочевого пузыря свиньи, и принимается набивать трубку.
– Так, – произносит он при этом, – о чем же мы теперь поговорим?
– Не знаю, – отвечает Маали. – Мы вас слушаем, ведь у вас к нам есть какое-то дело, иначе бы вы сюда не зашли.
– Д-да-а, дело. Гляньте, я припас конфеток.
С этими словами гость выкладывает на край стола несколько конфет и наблюдает исподлобья, какое действие произведет это на сестер.
– Дело… – продолжает он затем. – В корчме стало скучно, взял да и пришел глянуть, что вы тут поделываете. Хотел справиться насчет нового костюма, сошьете мне аль нет? Этот недоумок, – Ух-Петух-Который-Моложе тычет большим пальцем в сторону Аадниеля, – испортил мне отрез отменного сукна, чисто мешок сделал, так что надоть другой костюм заказать.
– Нет, – отвечает Юули, – на взрослых я не шью, только на мальчиков, да я и сделала всего-навсего два-три костюма и пальто.
– Ну а откель вы знаете, что я взрослый?
– Так ведь… – Юули хочет что-то ответить, но, как видно, тут же соображает, что подходящего ответа и нет вовсе. Она едва заметно усмехается и вопросительно смотрит на сестру: не поможет ли та управиться с этим господином.
Однако «этот господин» пребывает в уверенности, что очень удачно сострил и повторяет свой вопрос. – Быть посему, – решает он, в конце концов, – кто я ни есть, а костюм вы мне сошьете. Завтра я принесу сукно сюда, тогда и мерку снимете.
– Нет, не приносите, – возражает портниха. – Я не сумею вам сшить.
– Хо-хо-хо! – смеется гость. – Отчего ж не сумеете? Работа есть работа.
В таком духе спор по поводу костюма продолжается довольно долго. Кийру уже кажется, будто он сидит в этой комнате не с сегодняшнего, а со вчерашнего вечера. Он бы давно и с радостью ушел – только бы его и видели! – если бы знал, как на его уход посмотрит опасный посетитель. Кованый сапог этого страшилы запросто мог обойтись с ним так же, как недавно с их петухом Плууту. Охваченный страхом рыжеголовый двигается вместе со стулом все дальше, в угол комнаты, моргает глазами и сопит. В то же время он видит мысленным взором ту старую березу возле моста через ручей Киусна, которая простирает к большаку свои высохшие ветви, словно бы хочет схватить путника.
После того, как трубка набита уже в пятый раз, Ух-Петух-Который-Моложе поднимается, наконец, кряхтя, со стула с намерением уйти. Кийр облегченно вздыхает, но тут же вынужден снова вздохнуть тяжело, – гость тычет пальцем прямо в его сторону и спрашивает:
– Этот крендель, небось, каждый вечер сюда таскается?
Щеки Кийра становятся такими же красными, как его волосы, возмущение и стыд со страшной силой обуревают душу молодого мастера.
– О ком это вы говорите? – спрашивает Юули дрожащим голосом.
– О том самом, – Ух-Петух-Который-Моложе тычет своим грязным мизинцем чуть ли не в нос Хейнриху Георгу Аадниелю.
– Позвольте вам сказать, – Кийр с отчаянной решимостью поднимается со стула, – что, во-первых, я не крендель и, во-вторых, это мое дело, часто или не часто я тут бываю.
– Ox-ox, ox-ox! – Младший брат корчмаря вынимает изо рта трубку и с прищуром рассматривает Кийра. – Гляди-ка ты! Костюм испортил, а еще пыжится!
– Да, – собирается рыжеголовый с духом, видя что «подгорелый мужик» не выказывает намерения напасть немедленно, – обзывать себя я не позволю!
– Поглядим, поглядим! – произносит гость. – Ну да Бог со всем этим, небось мужиков дорога сведет. – И, обращаясь к сестрам: – Так что, стало быть, с костюмом не выйдет?
– Не выйдет, – отвечает Маали, – мы за такую работу не беремся.
– Ну а зайти проведать, небось, можно?
На этот вопрос никто не отвечает. И поскольку не отвечает никто, то это делает уже с порога сам уходящий: – Стало быть, зайти проведать можно.
Гость удаляется точно таким же «хлябающим» шагом, каким и пришел. Некоторое время в комнате царит глубокая тишина, затем Клодвиг отворяет форточку и говорит:
– Посмотрим, выветрится ли отсюда когда-нибудь эта ужасная табачная вонь.
Затем с улыбкой обращается к Помощнику Начальника Станции: – Ну, сестричка Юули, у тебя лицо опять такое расстроенное, будто ты домового увидела. Но ведь это был вовсе не домовой, это был заказчик.
– Ужасный заказчик, – мотает головой старшая сестра.
– Странно, – в свою очередь мотает головою молодой портной, – зачем он, собственно, приходил? Не верю я в это заказывание костюма. Но отчего он зол на меня и на все наше семейство – это я знаю доподлинно: в нашей семье нет ни одного пьяницы и прибыли от нас корчмарь не имеет ни на грош, поэтому.
Разговаривают еще о том, о сем, пьют чай, после чего Кийр уходит… с весьма смешанными чувствами. Во-первых, это его неожиданное чаепитие в доме булочника… Скажи ему, Кийру, кто-нибудь вчера, что сегодня с ним приключится такая история, он сказавшего такое извел бы насмешками, изничтожил бы бранным словом, истребил бы сопением и презрением, – и вот вам, он, Кийр, побывал-таки там а гостях и… нельзя сказать, чтобы Помощник Начальника Станции и Клодвиг и впрямь оказались столь отвратительными людьми, какими он их до сего дня представлял. (Так личное знакомство примиряет иной раз враждующих, которые дотоле разили друг друга словами и кололи писчими перьями.) Во-вторых, этот младший брат корчмаря, появившийся там как раз в то же самое время… И это еще вопрос – пришел ли он туда впервые или же заходил и прежде?
– Где это ты сегодня пропадал, Йорх? – спрашивает папаша Кийр, когда сын является домой.
– Да так, побыл немного в Паунвере, – отвечает Аадниель тоном полного безразличия.
– Где же именно?
– Ну, там… Повстречал одного старого школьного друга, поговорили.
– Кого же это?
– Ну этого, оттуда, с низины… оттуда…
– Откуда это – с низины?
– Ну, оттуда… Ах, папа, ты же его не знаешь.
Младший брат Бенно выглядывает из-под одеяла, словно хитрая куница, и почесывает себе ногу. Он знает старшего брата, как свои пять пальцев, и мигом догадывается: с Йорхом опять случилось что-то из ряда вон выходящее, Йорх врет.
Теперь позволим семейству Кийров спокойно лечь спать и не станем нарушать их мирный отдых, – после дневной работы каждый смертный вправе вкусить блаженство сна. К счастью, они живут не где-нибудь, а в деревне, в одноэтажном домике, где и внутри, и снаружи царит тишина. На втором этаже не пирует и не предается ночному веселью какая-нибудь взобравшаяся на кочку лягушка или какой-нибудь внезапно разбогатевший медноголовый Пудрутийт, равно как не воюет над их головами какой-нибудь торговец Спейль со своей тещей, кровожадной, словно пантера. А внизу никто не занимается разнообразной ночной деятельностью – не грохочет, не колет дрова, не хлопает дверьми, угрожая превратить в груду обломков весь дом и еще полдюжины соседних. За стеной старая дева из онемеченных эстонцев не завывает в сопровождении рояля, словно ведьма о семи хвостах или бабушка старого заморского черта. Все это имеет место в городе, в красивых двух– и трехэтажных домах, на окна которых многие из деревенских жителей посматривают с завистью. О, если бы они – и члены семейства Кийров и весь прочий деревенский люд, живущий в одноэтажных домах – умели ценить свой домашний покой!
