От письма на Сансиро пахнуло стариной. Ему просто некогда читать подобные письма. Только вот матушку не хочется обижать. Тем не менее он перечёл письмо дважды. Ведь, по существу, реальный мир, с которым он сейчас соприкасается, — это мать. Она живёт по старинке в деревне. Есть ещё женщина, с которой он ехал вместе в вагоне. Но она мелькнула, как молния, и Сансиро едва ли может считать её чем-то реальным. Поразмыслив, Сансиро решил навестить Сохати Нономию, как наказала мать.
Следующий день выдался особенно жарким. «Вряд ли в каникулы я найду Нономию в университете», — думал Сансиро. Однако адреса его мать не сообщила, и Сансиро решил всё же сходить на факультет навести справки. Около четырёх часов дня, миновав здание колледжа, Сансиро вошёл в ворота университета со стороны улицы Яёи. На двухдюймовом слое пыли, покрывавшем улицу, виднелись отпечатки гэта, ботинок, варадзи[10], не говоря уже о следах колясок рикш и велосипедов — они попадались на каждом шагу. Идти было душно и противно. Правда, в университетском дворе Сансиро почувствовал облегчение: там росло много деревьев. Первая дверь, которую он толкнул, оказалась запертой. Обогнул здание — тоже напрасно. Наконец он заметил боковую дверь. На всякий случай толкнул — она подалась. В коридоре дремал служитель. Сансиро объяснил ему цель своего прихода. Некоторое время служитель разглядывал рощу Уэно за окном, видимо, никак не мог проснуться, потом вдруг сказал: «Он, кажется, здесь», — и ушёл куда-то. Ничто не нарушало тишины. Вскоре служитель вернулся и сказал:
— Пройдите.
Сказал просто, словно старому приятелю. Сансиро торопливо последовал за служителем, свернул за угол и по коридору с цементным полом спустился вниз. Сразу стало темно, будто после яркого, слепящего солнца. Но через некоторое время глаза привыкли к темноте и стали различать окружающие предметы. Слева показалась настежь открытая дверь. Из неё высунулась голова: широкий лоб, большие глаза. Черты лица, как у буддийского бонзы. Очень высокий и очень худой, что, видимо, помогало легко переносить жару. Поверх летней рубашки накинут пиджак, кое-где в пятнах. Человек поклонился.
— Пожалуйте сюда, — сказал он, и голова его скрылась в комнате. Сансиро подошёл и заглянул внутрь. Нономия уже сидел на стуле. — Пожалуйте сюда, — повторил он, жестом указывая на скамейку — доску, положенную на четыре столбика. Сансиро представился и сел. Потом сказал:
— Рад познакомиться.
Нономия закивал, повторяя:
— Да, да.
И Сансиро сразу вспомнил попутчика — любителя персиков. Сансиро объяснил, что его привело сюда, и замолчал. Молчал и Нономия.
Сансиро стал оглядывать комнату. Посредине стоял длинный дубовый сток. На столе — какой-то большой стеклянный сосуд с водой. Тут же валялись напильник, нож и одна запонка. В противоположном углу на гранитной подставке, примерно в метр длиной, Сансиро увидел сложный прибор величиной с большую банку из-под маринованных овощей и обратил внимание на два отверстия в его стенке. Они сверкали, как глаза удава.
— Блестят, а? — смеясь, произнёс Нономия. Затем стал объяснять: — Днём подготовлю всё, а поздно вечером, когда стихает шум транспорта и все остальные шумы, спускаюсь сюда, в подвал, и через подзорную трубу смотрю в эти похожие на глаза отверстия. Это опыт с давлением светового луча. Я начал его ещё в январе нынешнего года, но столько возни с аппаратурой, что ожидаемых результатов пока ещё не удалось получить. Летом здесь сравнительно легко работать, зато в холода совершенно невозможно. Даже в пальто и в шарфе коченеешь…
Сансиро слушал и удивлялся. И в то же время не мог понять, что это за давление светового луча и для чего оно служит.
— Взгляните-ка! — сказал Нономия.
Сансиро забавы ради подошёл к подзорной трубе, находившейся метрах в пяти от прибора, и приник к ней глазом, но ничего не увидел.
— Ну, что? — спросил Нономия.
— Ничего не видно, — ответил Сансиро.
— Гм, наверно, крышка не снята, — пробормотал Нономия, встал со стула и убрал что-то, надетое на передний край трубы.
Сансиро опять посмотрел в подзорную трубу и на этот раз увидел тускло-белый фон и на нём чёрные деления, как на линейке. Потом появилась цифра 2.
— Ну, что? — спросил Нономия.
— Вижу цифру два, — ответил Сансиро.
— Сейчас начнёт двигаться, — сказал Нономия, повернулся спиной к Сансиро и стал что-то делать.
Вскоре шкала действительно стала двигаться. Двойка исчезла, появилась тройка, затем четвёрка, пятёрка и, наконец, десятка. После этого шкала стала двигаться в обратном направлении: десять, девять, восемь, и так до единицы. Потом остановилась. «Ну, что?» — спросил Нономия. Сансиро, удивлённый, оторвал глаз от подзорной трубы, но спросить о назначении шкалы не решился.
Вежливо поблагодарив, Сансиро вышел из подвала и поднялся наверх, туда, где были люди. Жара ещё не спала, но Сансиро вздохнул с облегчением. Солнце, всё ещё ярко светившее, клонилось к западу, бросая косые лучи на широкий склон, по обеим сторонам которого стояли здания технологического факультета, и окна их пылали огнём. Глубокое чистое небо с западного края алело пламенем, и даже голова Сансиро, казалось, была окружена ореолом. По левую сторону от зданий факультета была рощица, пронизанная сейчас лучами вечернего солнца, окрасившего багрянцем просветы между тёмной листвой. На толстых вязах трещали цикады. Сансиро подошёл к пруду и опустился на корточки.
Сюда не доносился шум трамваев, и было очень тихо. Университетское начальство заявило протест, когда хотели пустить трамвай мимо главного входа в университет, и теперь трамвай ходил по Коисикава. Об этом Сансиро как-то прочёл в газете, ещё когда жил дома, и сейчас это вдруг пришло ему на память вместе с другой мыслью: университет далёк от жизни общества, там боятся даже трамвайного шума.
В университете можно встретить такого человека, как Нономия-кун[11], который чуть ли не весь год сидит в подвале и проводит научные опыты. Одет он так скромно, что его можно принять за рабочего электрокомпании. Тем большего он заслуживает уважения за то, что в холодном подвале с радостью отдаётся своей работе. Однако движение шкалы в подзорной трубе не имеет ни малейшего отношения к реальной жизни. Но, может быть, эта реальная жизнь нисколько не интересует Нономию-кун и этому способствует спокойный воздух, которым он дышит? А что, если и он, Сансиро, попробует вести жизнь затворника-учёного?
Сансиро задумчиво глядел на гладкую поверхность пруда, в котором отражались деревья и голубое небо. На какой-то миг Сансиро забыл обо всём: о трамваях, о Токио, о Японии. Но вскоре его радужное настроение заволокло облачко грусти. Он почувствовал себя одиноким, как если бы его одного оставили в подвале Нономии. Ещё учась в колледже в Кумамото, он не раз поднимался на Тацутаяму, где было ещё тише, чем здесь, лежал на спортплощадке, сплошь поросшей жёлтой примулой, и тоже забывал обо всём на свете, но такое одиночество ощутил впервые.
Быть может, на него подействовала кипучая жизнь Токио? Или же… Сансиро покраснел. Вспомнилась женщина, ехавшая с ним в поезде. Оказывается, реальный мир ему очень и очень нужен. Только он кажется опасным и неприступным. Тут Сансиро заторопился домой, писать матери письмо.
Вдруг он заметил на противоположном берегу двух девушек, стоявших на краю обрыва, поросшего деревьями. За деревьями, озарённый последними лучами солнца, виднелся красный кирпичный дом в готическом стиле. Сансиро сидел в тени, и потому и девушки и холм казались ему ярко освещёнными. Одна из девушек заслонилась веером, и Сансиро не видел её лица, зато отчётливо разглядел цвет кимоно и оби. Что поразило его, так это белизна её таби. Он заметил также, что обута девушка в дзори[12], не рассмотрел только, какого цвета на них ремешки. Вторая девушка была вся в белом, без веера. Щурясь от солнца, она смотрела на многолетние деревья, раскинувшие свои ветви над прудом. Девушка с веером стояла впереди, чуть-чуть загораживая девушку в белом.
Всю эту картину Сансиро воспринял лишь как удивительно красивое сочетание красок. Однако, выросший в провинции, он не смог бы выразить словами её очарование. Он решил только, что девушка в белом — сестра милосердия.
Сансиро не сводил с девушек восхищённого взгляда. Вот девушка в белом медленно, легко пошла вперёд. За ней последовала девушка с веером. Вместе они стали неторопливо спускаться вниз по склону.
У самого склона был мостик. Он вёл прямо к зданию естественного факультета. Девушки перешли его неподалёку от того места, где сидел Сансиро.
Девушка с веером нюхала маленький белый цветок, который держала в левой руке, и то и дело внимательно его разглядывала. Метрах в трёх от Сансиро она вдруг остановилась.
