Всю эту картину Сансиро воспринял лишь как удивительно красивое сочетание красок. Однако, выросший в провинции, он не смог бы выразить словами её очарование. Он решил только, что девушка в белом — сестра милосердия.
Сансиро не сводил с девушек восхищённого взгляда. Вот девушка в белом медленно, легко пошла вперёд. За ней последовала девушка с веером. Вместе они стали неторопливо спускаться вниз по склону.
У самого склона был мостик. Он вёл прямо к зданию естественного факультета. Девушки перешли его неподалёку от того места, где сидел Сансиро.
Девушка с веером нюхала маленький белый цветок, который держала в левой руке, и то и дело внимательно его разглядывала. Метрах в трёх от Сансиро она вдруг остановилась.
— Что это за дерево? — спросила девушка, глядя вверх. Она стояла под огромным тенистым буком, его ветви почти касались воды.
— Это бук, — наставительно, как ребёнку, ответила девушка в белом.
— В самом деле? А орехов ещё нет? — Девушка оторвала глаза от бука и тут заметила Сансиро. Сансиро буквально физически ощутил на себе взгляд её чёрных глаз. В этот миг поблёкли удивительные краски кимоно. Сансиро не смог бы выразить охватившее его чувство. Оно было сродни тому, что он испытал тогда, на станции, когда услышал: «А вы робкий!» Это привело Сансиро в смятение.
Когда девушки проходили мимо Сансиро, та, что держала веер, уронила на землю, прямо к ногам Сансиро, маленький белый цветок. Она казалась моложе девушки в белом. Сансиро смотрел им вслед. Девушка с веером шла позади, и Сансиро видел её оби с вытканным на ярком фоне камышом. Причёску её украшала белоснежная роза. Она сверкала в чёрных волосах девушки.
Сансиро в полной растерянности едва слышно пробормотал: «Всё в мире противоречиво!» Что он имел в виду? Атмосферу университета, так не вязавшуюся с обликом этих девушек? Удивительную гармонию красок и взгляд чёрных глаз? Девушку с веером и почему-то вспомнившуюся ему женщину из поезда? Его планы на будущее или наконец собственный страх перед тем, что приносит огромную радость? Этот юноша, выросший в провинции, не смог бы ответить на такие вопросы. Просто всем существом своим он ощущал, что всё в мире противоречиво.
Сансиро поднял цветок, обронённый девушкой. Поднёс к лицу, но аромата не почувствовал. Он бросил цветок в пруд, и цветок поплыл. Вдруг кто-то окликнул Сансиро.
Он оторвал взгляд от цветка. На противоположной стороне каменного мостика стоял Нономия.
— Вы ещё здесь? — спросил он. Сансиро ничего не ответил, встал и, с трудом передвигая ноги, побрёл к своему новому знакомому. Лишь поднявшись на мостик, он крикнул:
— Да.
Вёл он себя несколько странно. Однако Нономия оставался невозмутимым.
— Вроде бы прохладно?
— Да, — ответил Сансиро.
Нономия с минуту созерцал пруд, потом стал шарить в кармане. Из кармана торчал конверт с надписью, сделанной женским почерком. Так, видимо, и не отыскав нужной ему вещи, Нономия сказал:
— Сегодня аппарат что-то капризничает, и вечером я, пожалуй, не буду работать. Сейчас хочу прогуляться по Хонго до дому. Не составите мне компанию?
Сансиро охотно согласился. Они поднялись на вершину холма. Нономия остановился там, где недавно стояли девушки, обвёл взглядом красный дом, видневшийся из-за рощи, пруд, казавшийся мелким для такого высокого обрывистого берега, и произнёс:
— А вид неплохой, верно? Слегка заметны очертания дома в просветах между деревьями. Красиво, не правда ли? Тот дом очень искусно построен. Технологический факультет тоже хорош, но это здание — просто чудо!
Сансиро удивился умению Нономии так тонко всё подмечать. Сам он ни за что не определил бы, которое из зданий лучше, и ему ничего не оставалось, как согласиться.
— Вы посмотрите, как великолепно сочетаются эти деревья с водой, в общем-то не бог весть что, но ведь это в самом центре Токио — а как тихо, правда? Только в таком месте и можно заниматься наукой. В последнее время Токио стал слишком шумным. А вот это дворец[13]. — Нономия показал на здание слева. — Здесь проходят заседания факультетского совета. Нет, мне там делать нечего. Я вполне доволен жизнью в подвале. Наука сейчас развивается так бурно, что стоит лишь замешкаться, и сразу отстанешь. Может показаться, что человек в подвале в бирюльки играет, а на самом деле мозг его интенсивно работает, даже интенсивнее, может быть, чем трамвай. Поэтому я и летом никуда не езжу — жаль тратить время. — Нономия запрокинул голову и посмотрел на необъятное небо, где угасали последние лучи солнца.
По безмятежно спокойной синеве плыли лёгкие белые облака, словно кто-то прошёлся по небу кистью.
— Знаете, что это? — спросил Нономия.
Сансиро посмотрел на прозрачные облака.
— Это снежная пыль. Отсюда, снизу, кажется, будто она стоит на месте. На самом же деле она движется с большей скоростью, чем ураганы на земле… Вы читали Рэскина?[14]
Сансиро, замявшись, ответил, что читал.
— Неужели? — удивился Нономия и, помолчав, сказал: — Интересно было бы срисовать небо с натуры… Попробую сказать об этом Харагути.
Сансиро, разумеется, не слыхал о таком живописце.
От бронзового памятника Бельцу[15] они свернули к храму Каратати и вышли к трамвайной линии. Когда они проходили мимо памятника, Нономия спросил:
— Как, нравится вам этот бронзовый монумент?
И опять Сансиро пришёл в замешательство.
На улице было оживлённо, один за другим проносились трамваи.
— Вас не раздражают трамваи?
Нет, трамваи не раздражали Сансиро, просто они казались ему чересчур шумными. Однако он ответил:
— Да.
— Меня тоже, — сказал Нономия, впрочем, без тени раздражения. — Сделать нужную мне пересадку я могу лишь после объяснений кондуктора. Иначе запутаюсь. За эти два-три года трамвайных маршрутов стало так много… И это удобство создало массу неудобств. Точь-в-точь как моя наука, — со смехом заметил Нономия.
Близилось начало учебного года, и на улицах встречалось много юношей в новеньких студенческих фуражках. Нономия весело на них поглядывал.
— Вон сколько их понаехало! Энергичные молодые люди. Отлично! Кстати, сколько вам лет?
Сансиро ответил.
— Значит, вы почти на семь лет моложе меня. За семь лет кое-что можно сделать. Но время так быстро летит, правда? Не успеешь оглянуться, как эти семь лет пройдут.
Сансиро так и не решил, какая из этих двух мыслей вернее.
Они подошли к перекрёстку. Здесь в многочисленных книжных лавках и у газетных киосков толпились люди. Взяв журнал, они просматривали его и возвращали продавцу.
— Ну и хитрецы! — засмеялся Нономия, полистал номер «Тайе», но тоже не купил. На углу слева находился галантерейный магазин с европейскими товарами, напротив него — с японскими товарами. Мимо них, оглушительно звеня на повороте, мчались трамваи. Из-за страшной толчеи просто невозможно было перейти улицу.
— Мне нужно кое-что купить, — сказал Нономия, указав рукой на японский магазин, и ринулся вперёд сквозь лязг и грохот. Сансиро не отставал от него ни на шаг и остановился лишь у магазина, когда Нономия вошёл внутрь. Ожидая его, Сансиро вдруг обратил внимание на разрисованные цветами гребни и заколки, выставленные в витрине. «Странно, — подумал Сансиро. — Что может там покупать Нономия-кун?» Он вошёл в магазин и увидел, что Нономия держит в поднятой руке ленту, прозрачную, как крылышки стрекозы.
— Ну, как? — спросил его Нономия.
Сансиро подумал, что неплохо бы купить что-нибудь для О-Мицу-сан в благодарность за форель. Но потом решил, что О-Мицу-сан как-нибудь не так истолкует это, и передумал.
На улице Масаго-тё Нономия повёл его в европейский ресторан, заявив, что здесь самая лучшая европейская кухня во всём районе Хонго. Однако Сансиро ничего не мог сказать по этому поводу, поскольку ел европейские блюда впервые в жизни. Тем не менее он ел всё, что подавали.
Выйдя из ресторана, Сансиро попрощался с Нономией. Он дошёл до перекрёстка и свернул налево, но, прежде чем ехать в Оивакэ, решил зайти в лавку купить гэта. Там под ярко горевшим газовым фонарём сидела сильно набелённая, словно вылепленная из гипса, девушка, похожая на привидение. Ему почему-то стало неприятно, и он раздумал покупать гэта. По дороге домой он всё время вспоминал лицо девушки, которую встретил возле пруда. Оно было розовато-коричневое, как подрумяненный рисовый колобок. С очень гладкой, нежной кожей. В этом Сансиро был твёрдо убеждён.
Занятия начались одиннадцатого сентября. Ровно в половине одиннадцатого Сансиро был уже в университете. На доске объявлений у входа висело расписание лекций. Сансиро пришёл первым и сразу же переписал в записную книжку дни и часы лекций, которые предстояло слушать, потом зашёл в канцелярию. Он спросил находившегося там служащего, когда начнутся лекции. Тот ответил, что должны начаться сегодня.
