– По какому праву? – крикнул он и почувствовал облегчение, но тут же спохватился. Не стоит шуметь, главное – спасти жизнь.
Сянцзы не знал толком, где он. Все эти дни, обливаясь потом, брел за солдатами. Таскал тяжести, возил солдатское имущество, носил на привалах воду, разводил огонь, кормил скот. Работал с утра до ночи, выбиваясь из сил. На душе было пусто. А ночью он сразу забывался мертвым сном, едва голова касалась земли. Заснуть бы и не проснуться!
Вначале он еще понимал, что солдаты отступают к Мяо-фэншаню. Но когда перевалили хребет, совсем запутался и лишь покорно карабкался по горам, опасаясь оступиться, полететь вверх тормашками в пропасть и быть съеденным коршунами.
Много дней шли они по горным дорогам. Но вот горы расступились, начало пригревать солнце. Внизу показалась долина. Солдаты, как только раздался сигнал к ужину, разбили лагерь и дожидались остальных, тех, кто вел за собой верблюдов.
Верблюды! Сердце у Сянцзы дрогнуло, и он стал соображать, где находится, как путник, вдруг увидевший знакомый перекресток. Верблюды не пасутся в горах – значит, неподалеку равнина. Он помнил, что к западу от Бэйпина – в Баличжуане, Хуанцуне, Бэйсиньане, Мошикоу, Улитуне, Саньцзядяне – всюду держат верблюдов. Неужели эти вояки, побродив по горам, снова пришли в Мошикоу? Может быть, это военная хитрость? Вряд ли, эти солдаты только и умеют, что таскаться по дорогам да грабить. Ясно одно: если это действительно Мошикоу, значит, солдаты не смогли перебраться через горы и решили снова спуститься вниз. Из Мошикоу они могут двинуться куда угодно: пойдут на северо-восток – окажутся в Си-шане, повернут на юг – попадут в Чансиндянь или Фэнтай, отправятся на запад – и там есть дорога. Поразмышляв так, Сянцзы решил: надо бежать! Если солдаты снова уйдут в горы, оттуда не удерешь, умрешь с голоду-До Хайдяня далеко, но добраться можно.
Сянцзы закрыл глаза и мысленно представил себе весь путь. Места знакомые. Это же Мошикоу! Бог мой, конечно, Мошикоу! Он повернет на северо-восток, пройдет Цзинь-диншань, Ливанфэн, Бадачу; от Сыпинтая подастся на восток в Синцзыкоу и попадет в Наньсиньчжуан. На всякий случай будет держаться поближе к горам. Из Бэйсинь-чжуана, забирая на север, он пройдет Вэйцзяцунь, НаньХэ-тань, Хуншаньтоу, Цзеванфу и Цзинъиюань. А от Цзинъи-юаня, как говорится, с закрытыми глазами доберется до Хайдяня.
Кровь прилила к сердцу, оно едва не разорвалось от радости. Сянцзы даже задрожал весь.
Долго не мог Сянцзы сомкнуть глаз. Надежда на спасение окрыляла, мысль, что побег не удастся, вселяла ужас. Сянцзы лежал, разметавшись на сухой траве, и тщетно пытался уснуть. Вокруг царила тишина, и звезды, казалось, мерцали в такт биению сердца. Вдруг неподалеку раздался жалобный крик верблюда. Он напомнил Сянцзы пение петуха на рассвете – от него веет и грустью, и покоем.
Где-то далеко, но отчетливо загрохотала канонада. В лагере поднялась паника. Сянцзы замер – пришел его час! Он знал наверняка, что солдаты снова будут отступать, и непременно в горы. Он успел понять, что эти вояки мечутся словно пчелы, залетевшие в дом. Орудийные залпы все слышнее. Сейчас солдаты наверняка пустятся наутек. Только бы не упустить момент. Затаив дыхание, Сянцзы осторожно пополз. Надо найти верблюдов. Они, пожалуй, будут ему мешать, но ведь животные тоже попали в беду, они – его товарищи по несчастью.
Сянцзы воспользовался суматохой и отыскал верблюдов. Они неподвижно лежали, похожие в темноте на живые холмики, будто вокруг все было спокойно, и дышали прерывисто и шумно, как всегда. Это придало Сянцзы храбрости. Он спрятался за верблюдами, как солдаты за мешками во время боя. Мгновенно пронеслась мысль: канонада Доносится с юга, значит, путь там закрыт, если даже настоящих боев нет. Вряд ли солдаты возьмут с собой верблюдов, Что будет с верблюдами, то и с ним, решил Сянцзы. Возьмут солдаты верблюдов – все кончено, не возьмут – Удастся бежать. Приложив ухо к земле, Сянцзы прислушался. Сердце бешено колотилось.
Он ждал, ждал, – никто не приходил за верблюдами. Осмелев, Сянцзы привстал, огляделся – кромешная тьма. Бежать! Будь что будет! Бежать!
Сянцзы пробежал десяток-другой шагов и остановился: жаль расставаться с верблюдами. Единственное, что удалось сохранить, это жизнь. Но зачем ему жизнь, если он нищий? Хоть бы веревку найти – все лучше, чем с пустыми руками! А может, прихватить верблюдов? Для начала пригодятся, хотя неизвестно, что с ними делать.
Сянцзы потянул связанных веревкой верблюдов. Он не умел с ними обращаться, но не боялся, потому что вырос в деревне и к животным привык. Верблюды медленно поднялись. Он не стал проверять, крепко ли они связаны. Главное, что он не с пустыми руками. Сянцзы сразу пустился в путь, не заботясь о том, все ли верблюды на месте.
Но вскоре раскаялся. Верблюды двигались медленно, как обычно, когда тащили тяжелую поклажу. К тому же в темноте боялись поскользнуться, споткнуться в грязной колдобине и сломать или вывихнуть ногу – тогда конец. А Сянцзы прежде' всего надо было спастись самому!
И все же расстаться с животными он не мог. Ведь они ему даром достались. И он положился на волю неба.
Сянцзы часто возил коляску по ночам, к темноте привык и легко находил дорогу. А сейчас боялся заблудиться из-за верблюдов. В душу закралась тревога. В другое время он мог бы определить направление по звездам, но теперь даже звездам не решался довериться. Они, казалось, еще больше взволнованы – мерцают, мечутся по небу, то сталкиваются, то разбегаются.
Сянцзы опустил голову и медленно брел вперед. Не сразу он понял, что с верблюдами следует идти по дороге, а не по горным склонам. От Мошикоу – если это Мошикоу – в Хуанцунь дорога хорошая. По ней обычно водят караваны, а главное – путь этот прямой, что рикшу особенно привлекает. Правда, укрыться негде. А вдруг опять встретятся солдаты? И вообще, кто поверит, что он хозяин каравана? Заросший и грязный, в рваном обмундировании, он даже на погонщика не похож! Скорее на дезертира. Дезертир! Схватят солдаты, еще полбеды, а попадешь в руки селян, живым закопают.
От таких мыслей Сянцзы бросило в дрожь. Верблюды мягко ступали, но каждый их шаг отдавался в ушах. Надо избавиться от этой обузы. Но он никак не мог выпустить уздечку из рук! «Ладно, – решил он, – пойду куда глаза глядят. Жив останусь – верблюды мои, помру – значит, так суждено».
Чтобы не вызывать подозрений, он подвернул штаны, снял гимнастерку, оторвал воротничок и медные пуговицы, которые еще могли бы пригодиться, и выбросил. Темнота сразу их поглотила. Гимнастерку он скатал в жгут, перебросил через плечо и связал узлом на груди. Правда, и в таком виде он не очень-то похож на погонщика верблюдов, зато хоть не примут за дезертира! Грязный и потный, он скорее напоминал возчика угля. Сянцзы тщательно обдумывал свое положение.
Ночь темная, вокруг ни души, зачем же спешить? И все же ему не терпелось поскорее покинуть эти места. Он не знал, сколько времени. А вдруг скоро рассвет?
Днем на дороге негде укрыться. Значит, надо вести себя так, чтобы не привлекать внимания. Не робеть, идти смело!
Сянцзы повеселел, будто опасность миновала и перед ним лежал Бэйпин. Во что бы то ни стало нужно побыстрее добраться до Бэйпина, не терять попусту время: и есть нечего, и за душой ни гроша. Хорошо бы сесть на верблюда – сбережешь силы, – легче голод терпеть. Но чтобы сесть на верблюда, надо заставить его опуститься на колени. А сколько времени на это уйдет! К тому же с высоты не видно, что делается под ногами. Упадет верблюд, и сам полетишь головой вниз. Нет, уж лучше пешком.
Сянцзы шел по дороге, но не знал точно, куда она ведет. Глубокая ночь, усталость многих дней, страх – все давало о себе знать. И хотя он шел медленно, вскоре почувствовал себя разбитым. Непроглядная тьма, сырой воздух, туман. И снова Сянцзы охватило смутное беспокойство.
Он не отрываясь смотрел под ноги, ему мерещились то бугры, то выбоины, но дорога была совершенно ровной. В полном отчаянии он решил идти на ощупь, глядя прямо перед собой. Казалось, тьма многих ночей сгустилась и окружила его. Сянцзы шел сквозь нее, и за ним неслышно ступали верблюды.
Постепенно Сянцзы привык к темноте, словно слился с ней, но сердце то и дело замирало. Он уже не знал, идет он или стоит, все колыхалось, расплывалось перед глазами. Вдруг что-то ему померещилось: не то какой-то предмет, не то звук. Сянцзы вздрогнул, открыл глаза. Оказывается, он спал на ходу, ничего не помня, ничего не замечая. Но вокруг все было спокойно, и он испытал облегчение. Сянцзы старался разогнать сон, собраться с мыслями. Главное – поскорее добраться до города. Когда ни о чем не думаешь, глаза слипаются… Нет, надо думать, бодрствовать! Стоит ему свалиться, и он проспит несколько дней подряд. Но о чем думать? Голова кружится, сырость пронизывает насквозь, кожа зудит, ноги ноют, во рту пересохло. Одно чувство владело им – чувство острой жалости к самому себе. Мысли путались, меркли, как гаснущая свеча в подсвечнике. Сянцзы словно плыл во мраке. Да, он еще жив, может двигаться, только не понимает, куда идет. Он будто затерялся в безбрежном море и утратил надежду на спасение. Никогда еще он не был так бесконечно одинок!
