Сыновья ребе ходили бледные, перепуганные. Они знали, что подобное уже случалось. Не раз хасиды вдруг покидали наследников ребе и переходили к постороннему человеку, порой даже не к сыну ребе, а к обычному хасиду. Чаще всего это бывало при дворах, где наследников много, а отец слишком долго занимает свое место. Они знали, что людям нельзя часто видеть ребе. Тогда он становится привычным, теряет свою ценность. А их, сыновей ребе, видят слишком часто, слишком долго они остаются «детьми» — детьми с седыми бородами. Они даже прекратили враждовать, стали жить в мире, чтобы вместе противостоять чужаку, ворвавшемуся в их дом.
Сыновья, правда, не разговаривали с ним, не знали, о чем думает этот странный человек, чего он хочет. Пришелец не хотел с ними говорить. Не желал идти, когда его приглашали в гости, не желал принимать их, когда они сами приходили. Кроме ответов на приветствия, он ни разу не перемолвился с ними словом, молчал как немой. Но они понимали, что чужак хочет занять место ребе, испортить им жизнь; что он хочет не просто перетянуть к себе нескольких человек, а забрать всех, не оставив им — настоящим наследникам — ни одного хасида. А иначе зачем бы он вернулся? И почему он так неразговорчив? И зачем он запирается?
Сыновья ребе пытались вести себя иначе, чем всегда: завели необычные повадки произносить непонятные речи, ходить странной походкой, но никто этим не заинтересовался, никто не заговорил о них. Все говорили только о пришельце.
— Он, чего доброго, заведет свой двор еще при жизни отца, — жаловались они друг другу. — К нему и теперь тянутся больше, чем к отцу.
— Неудивительно, что отец уже почти никого не узнает, к нему же не ходят…
Больше всего они боялись подступающих Дней трепета, когда люди ждут таинств, чудес.
В самом начале элула в Нешаву приехали сотни юношей, чтобы весь месяц покаяния находиться при ребе. На первые слихи прибыли ученые мужи, почтенные обыватели, а на Рошашоне в город отовсюду съехались хасиды. Жители галицийских местечек, в жупицах и с пейсами, «немцы» в цилиндрах из Вены и Праги. Толстяки из Венгрии, что целуют руки своим ребе и изучают Талмуд на венгерском. Евреи из русской Польши, в маленьких шапочках, с седыми бородами, — те, кого галицийские евреи считают литваками и безбожниками.
Они собирались целыми толпами, ночью тайно пересекали австрийскую границу, пробирались по полям и лесам, в одежде переправлялись через речки, рисковали жизнью, лишь бы на Рошашоне и Йом Кипур быть в Нешаве. Из России прибыли богачи в коротких, на немецкий манер, пиджаках, с заграничными паспортами; они ехали вторым классом. Еще никогда столько хасидов не приезжало на Дни трепета в Нешаву. Все хотели увидеть пришельца, зятя ребе.
Неделю чужак не показывался на чтении покаянных молитв. Хасиды ждали, при каждом скрипе двери все поворачивались: не он ли это. Но он не появлялся.
— Он даже слихи читает один, без миньяна? — недоумевали люди.
— Уж наверное, он знает, что делает, — загадочно отвечал Исроэл-Авигдор.
На Рошашоне, вечером, он пришел к молитве. Чернобородый, костлявый, с широко раскрытыми черными глазами, не видящими ничего перед собой, он неожиданно проскользнул по бесмедрешу и забился в угол, где никто не мог его рассмотреть. Все взгляды обратились в этот угол. На протяжении всей молитвы людям была видна только его спина, блестящая атласная спина, которая так ни разу и не шелохнулась. Сыновья ребе хорошо ее видели, даже когда раскачивались вовсю.
После молитвы он хотел выйти из бесмедреша так же быстро, как и вошел, но хасиды стали стеной, загородив ему дорогу. Больше, чем вокруг ребе, люди толпились вокруг высокого костлявого человека в углу бесмедреша, толкались, протягивали ему руки и желали:
— Хорошей вам записи в Книге Жизни![153]
Он хотел пройти, но ему не дали. Тысячи ладоней тянулись к нему. Сыновья ребе стояли бледные. То, чего они так боялись, произошло. В толчее хасидов, в их протянутых руках, в их глазах уже таилось великое почтение, какое питают к ребе.
Но вдруг случилось нечто ужасное.
Посреди рукопожатий и поздравлений внезапно раздался чужой голос — не новогодний, а будничный, рассерженный; он пронесся по всему бесмедрешу.
— Беда! — воскликнул голос. — Люди, беда!
Все подумали, что кого-то придавили, — такое случается, когда собрание хасидов приветствует ребе, — что кому-то стало дурно.
— Воды! — послышалось отовсюду. — Воды!
Но голос не переставал кричать:
— Люди! Это кощунство! Что вы делаете?!
Все остолбенели.
Посреди толпы стоял человек — высокий, тощий, с сердито встопорщенной окладистой седой бородой и огненно-красным носом. Он размахивал руками и кричал.
Его здесь знали. Это был реб Шахне, даен из Бялогуры, который часто приезжал в Нешаву ссориться. После смерти реб Мейерла, бялогурского раввина, реб Шахне хотел занять его место, а собственное место даена отдать в приданое дочери, чтобы какой-нибудь ученый муж взял ее, засидевшуюся в девках, в жены. Но нешавские хасиды из Бялогуры[154] не хотели подпускать его к месту раввина, потому что он был миснагедом[155], наговаривал на хасидов и их ребе. Реб Шахне не сдавался. Человек упрямый, правдоискатель, он затеял целую войну и часто ездил в Нешаву, чтобы добиться встречи с ребе. Ответа он не получал, Исроэл-Авигдор не пропускал его к ребе, но реб Шахне не отступался. Вот и сейчас, на Рошашоне, он приехал в Нешаву. Он хотел встретиться с тем, кого нешавские хасиды хотят посадить на раввинское место в его Бялогуре, и призвать его к суду Торы прямо посреди Десяти дней покаяния[156]. И сейчас он стоял в бесмедреше — высокий, сухощавый, гневный, и его красный нос пылал огнем. Он кричал до хрипоты:
— Люди, стыд вам и позор! Я не буду молчать!..
Хасиды окружили его, схватили за руки. Он вырвался, яростно разметав их, и быстро проложил себе дорогу в толпе. Подбежав к зятю ребе, он вскинул руки вверх.
— Йоше! — закричал он. — Ох, беда, беда… Йоше-телок!..
Весь бесмедреш застыл от изумления.
— Уведите его! — послышались голоса. — Он сошел с ума! Выкиньте миснагеда за дверь!
Даена принялись тянуть со всех сторон. Но он не давал сдвинуть себя с места. В этом тощем человеке проснулась небывалая сила.
— Люди! — воскликнул он. — Знайте, что вас обманули! Это не зять ребе, а Йоше из Бялогуры! Йоше-телок, грешник во Израиле.
Люди зажали руками уши.
— Заткните ему рот! — кричали они. — Свяжите его поясами!
Но тут все сыновья ребе, выросшие будто из-под земли, встали стеной перед даеном.
— Люди! — воскликнули они. — Не трогайте ученого человека, раввина! Давайте послушаем, что он скажет. Сегодня ведь Рошашоне!
Через мгновение реб Шахне уже стоял на биме и стучал по столу.
— Люди! — взывал он. — Я в здравом уме! Клянусь вам святым днем Рошашоне, что человек, который стоит перед вами — это Йоше, по прозвищу Телок, из города Бялогуры. Там он, не про нас будь сказано, совратил девушку, дочь шамеса Куне. Из-за этого в городе, упаси Боже все еврейские города, начался мор, затем раввинский суд женил его на девице, но в брачную ночь он сбежал и оставил жену соломенной вдовой. Люди, я могу покляться на орн-койдеше. Я могу призвать весь город в свидетели.
Он сбежал с бимы так же быстро, как поднялся, подлетел к пришельцу и затряс кулаками перед самым его носом.
— Скажи, что это не так! — закричал он. — Скажи, что ты не Йоше-телок!
Пришелец не произнес ни слова. Большими, широко раскрытыми глазами, не видящими ничего перед собой, он взглянул на кричащего даена и тут же вышел — вышел торопливо, твердым шагом, как и вошел.
Все стояли остолбеневшие, подавленные. В большом, ярко освещенном праздничном бесмедреше, в душах собравшихся воцарилась скорбь.
— Идемте, — раздались голоса, — идемте к ребе!
Вся толпа собралась у дверей Нешавского ребе.
Как раскаленный камень в бочку воды, упали слова реб Шахне в гущу нешавского двора.
Реб Мейлех и пылинке не давал сесть на зятя.
— Я этого бялогурского даена в порошок сотру! — кипятился он. — Велю хасидам прогнать его из города палками!
В старом сонном ребе вдруг проснулась воля к жизни, к битве, как в былые времена.
Исроэл-Авигдор тут же разнес слова ребе по всей округе.
Против ребе восстали его сыновья. Они забыли о своих ссорах, междоусобицах; теперь все держались заодно, проводили тайные собрания, даже в праздник, а на исходе Рошашоне послали своего человека в Бялогуру вместе с реб Шахне.
Они быстро принялись собирать деньги, торгуясь между собой, и насобирали немало рейнских гульденов. Деньги они вручили посланцу, десятки раз повторив одно и то же наставление:
