XXXII
Таково было существо, которому принадлежал Жилльят уже несколько минут.
Чудовище жило в гроте.
Месяц тому назад, когда Жилльят в первый раз проник в грот, черные очертания, замеченные им в складках темной воды, — была пьевра.
Там она была дома.
Когда Жилльят, войдя во второй раз в этот погреб в погоню за крабом, заметил трещину, где он думал, что краб скрылся, в трещине оказалась пьевра настороже.
Жилльят засунул руку в трещину; пьевра поймала его.
И держала крепко.
Он был мухой этого паука.
Жилльят был в воде по пояс, руки его судорожно цеплялись за круглые, скользкие голыши, правая рука и туловище, сдавленные плоскими свертками ремней пьевры, почти исчезали под складками и перекрестами страшного бандажа.
Из восьми рук пьевры три держались за скалу и опять прильнули к Жилльяту. Таким образом, она приковывала и Жилльята к скале. На Жилльяте было двести пятьдесят кровососных рожков.
Из лап пьевры вырваться нельзя, как мы говорили. Всякая попытка освободиться связывает и стягивает еще теснее. Ее усилия растут соразмерно с вашими. Сопротивление вызывает насилие.
У Жилльята было только одно средство к обороне: нож.
У него была свободна только левая рука; но он работал ею неутомимо.
Хоботки пьевры отрезать нельзя; нож безвластен над этими ремнями, они скользят из-под лезвия; да, впрочем, они так плотно прилегают к телу, что разрезать их значило бы разрезать ваше тело.
Восьминог страшен; но и с ним можно справиться. Рыбаки Серка умеют ладить с ним; про то знают все, видевшие иногда их быстрые движения на море. И морские тюлени их не боятся. Они умеют как-то откусывать им головы. Оттого-то в открытом море попадается так много волосатиков и восьминогов без голов.
Восьминога в самом деле можно одолеть только с головы.
Жилльят знал это.
Он никогда не видывал пьевры таких размеров. Другого бы смутило это.
В борьбе с пьеврой, как и в борьбе с быком, есть момент, которым следует пользоваться; момент, когда бык опускает голову и когда пьевра протягивает шею; момент мимолетный. Беда тому, кто не сумеет им воспользоваться.
Все, что мы сейчас сказали, продолжалось всего несколько минут. Жилльят чувствовал, как двести пятьдесят банок впивалось в него все глубже и глубже.
Пьевра коварна. Она старается сперва отуманить, поразить свою жертву. Она схватывает, потом ждет.
Жилльят держал нож наготове. Пьевра впивалась все глубже и глубже.
Он смотрел на пьевру, пьевра смотрела на него.
Вдруг она оторвала шестой хобот и старалась охватить им левую руку.
В то же время она проворно вытянула голову. Еще секунда — и рот ее прильнул бы к груди Жилльята. Жилльят, раненный в грудь и с обеими руками связанными, погиб бы неминуемо.
Но Жилльят был настороже, так же, как она.
Он увернулся от шестого ремня, и в тот момент, когда животное готово было броситься к нему на грудь, его вооруженный кулак спустился на животное.
Пьевра и Жилльят метнулись оба в разные стороны.
То была точно борьба двух молний.
Жилльят вонзил острие ножа в круглое тело гадины и, сделав круговое движение, вырвал голову, как вырывают зуб.
И все было кончено.
Гадина упала.
Отвалилась, точно тряпка. Четыреста сосательных банок разом выпустили и скалу, и человека. Тряпка канула на дно.
Жилльят, изнемогая от усталости, увидел у ног своих, на каменистом дне, две студенистые безобразные кучки, голова с одной стороны, остальное — с другой. Мы говорим остальное, потому что этого нельзя было бы назвать телом.
Жилльят, однако, боясь конвульсивных схваток агонии, отодвинулся подальше.
Но гадина, положительно, издохла.
Пора было убить пьевру. Он почти задыхался; правая рука его и туловище посинели, на них виднелось больше двухсот ранок; из некоторых брызгала кровь. Лучшее лекарство против таких поражений — соленая вода. Жилльят окунулся в нее и стал тереть себя ладонью. Опухоль исчезла от трения.
Отступая и углубляясь в воду, он пододвинулся незаметно к погребу, уже замеченному им неподалеку от трещины, где на него напала пьевра.
Погреб этот был над уровнем обыкновенных приливов вследствие множества накопившихся там голышей. Он был так высок, что человек мог бы взойти в него наклонясь. Зеленоватый свет подводного грота проникал в него и освещал его слегка.
Потирая торопливо израненную кожу, Жилльят машинально поднял глаза.
Взгляд его углубился в этот погреб.
Он вздрогнул.
Ему показалось в глубине и в тени этой ямы какое-то усмехавшееся лицо.
Погреб был очень похож на известковую печь. Это был низкий свод, крутые выгибы которого шли, уменьшаясь, до того места, где настилка из голышей и скалистый свод соединялись и где оканчивался закоулок.
Он вошел туда и направился к тому, что было внутри.
Там в самом деле что-то усмехалось.
То была мертвая голова.
И не только одна голова, но и весь скелет.
В погребе оказался человеческий остов.
Жилльят посмотрел вокруг.
Остов был окружен множеством крабов.
Все они лежали неподвижно. Точно вымерший муравейник. Все эти крабы были пусты.
Разбросанные группы их образовали на каменистой настилке погреба безобразные созвездия.
Жилльят наступал на них, не замечая и смотря пристально на одну точку.
В самой глубине подвала, куда пробрался Жилльят, была неподвижная, взъерошенная груда клешней, лап, челюстей Открытые клешни стояли совершенно прямо и не закрывались. Костные ящики не двигались под иглистой оболочкой; некоторые из них перевернулись и показывали свою синеющую пустоту.
Под этой грудой и был скелет.
Из-под множества челюстей и чешуек виднелся череп и длинные костлявые пальцы с ногтями. Реберная клетка была полна крабов. Морская плесень наполняла глазные впадины. В ноздревых ямках виднелись раковинки. Впрочем, в этом скалистом закоулке не было ни водорослей, ни травы, ни ветра. Никакого движения. Зубы скалились.
В смехе неприятно то, что ему подражает мертвая голова.
Великолепный подводный замок, вышитый и выложенный всеми морскими каменьями, выдал наконец свою тайну. Это было гнездилище пьевры и могила человека.
Мертвенная неподвижность скелета и крабов слегка колебалась вследствие отражения подземных вод, трепетавших на этой окаменелости. Крабы как будто оканчивали пир. Ничего не могло быть страшнее этих мертвых гадов на этой мертвой добыче.
У Жилльята перед глазами была кладовая пьевры.
Мрачное видение. Фактическое подтверждение неумолимости внешней природы. Крабы съели человека, пьевра съела крабов.
Около трупа не было никакого признака одежды. Должно быть, его поймали голым.
Жилльят принялся осторожно и внимательно снимать крабов с человека. Кто был этот человек? Скелет удивительно хорошо сохранился, точно анатомический препарат; все мясо было снято, не оставалось ни одного мускула, а все кости были целы. Если б Жилльят знал в этом хоть на волос толку, он не мог бы не подивиться. Если б этот скелет не подернуло местами зеленью водорослей, он казался бы как из слоновой кости. Хрящевые части были отчетисто вычищены и все до одной целы.
Труп был как бы зарыт под мертвыми крабами; Жилльят разрывал его.
Вдруг он проворно нагнулся.
Он заметил вокруг позвоночного столба какую-то повязку.
То был кожаный пояс, очевидно, стягивавший человека при жизни.
Кожа заплеснела. Пряжка заржавела.
Жилльят потянул за пояс. Позвонки удерживали, и он должен был порвать их, чтобы достать его. Пояс оказался совершенно целым. Вокруг него начинала образовываться кора из раковин.
Он ощупал его и почувствовал внутри что-то твердое и четырехугольное. Расстегнуть пряжку не было никакой возможности. Он разрезал кожу ножом.
В поясе оказался маленький железный ящичек и несколько золотых монет. Жилльят насчитал двадцать гиней.
Железный ящичек был старинной матросской табакеркой на пружине. Он так сильно заржавел, что пружина не действовала.
Нож снова вывел Жилльята из затруднения. Он засунул оконечность его в скважину крышки и открыл ее.
Там оказались какие-то бумажки.
Маленькая пачка очень тоненьких листков, сложенных вчетверо, лежала на дне ящичка. Листки эти немножко отсырели, но не попортились. Ящичек, герметически запертый, предохранил их. Жилльят их развернул.
Это были три банковые билета, в тысячу фунтов стерлингов каждый; что составляло вместе семьдесят пять тысяч франков.
Жилльят уложил их снова в ящичек, прибавил к ним двадцать гиней и закрыл ящик как можно тщательнее.
Он принялся разглядывать пояс.
Кожа, когда-то лакированная снаружи, внутри была неотделанная. На этом темном фоне виднелось несколько букв, выведенных черными, жирными чернилами. Жилльят прочел: Сьер Клубен.
