Он принялся разглядывать пояс.
Кожа, когда-то лакированная снаружи, внутри была неотделанная. На этом темном фоне виднелось несколько букв, выведенных черными, жирными чернилами. Жилльят прочел: Сьер Клубен.
Жилльят вложил ящик в пояс, а пояс опустил к себе в карман.
Остов он предоставил крабам, с мертвой пьеврой под боком.
Пока Жилльят возился с пьеврой и со скелетом, прилив затопил входное отверстие. Жилльят, чтобы выйти, должен был нырнуть под арку. Он сделал это без труда, потому что знал местность и отличался в морской гимнастике.
Нетрудно угадать драму, произошедшую там десять недель тому назад. Одно чудовище поглотило другое. Пьевра схватила Клубена и утопила; крабы съели его. Волна втолкнула его в подвал, где его и нашел Жилльят.
Жилльят подбирал по дороге ежей и раковин<ы>, он старался поужинать поплотнее перед отъездом. Ничто больше не удерживало его. Жилльят решился уехать на другой день. Надобно было сохранить на ночь перегородку между скалами, в ограждение от прилива; но утром Жилльят рассчитывал разобрать эту изгородь, вывести «Пузана» из Дувров и пуститься на парусах к С<ен->Сампсону. С юго-востока дул именно такой ветер, какой был ему необходим.
Была первая четверть майской луны, дни стояли длинные.
Когда Жилльят, удовлетворив требованиям желудка, возвратился в Дуврский пролив, где был «Пузан», солнце село, сумерки освещало слабое мерцание молодого месяца; прилив был в полной силе. Машина на «Пузане» была покрыта слоем соли, нанесенной морскою пеной и белевшей при лунном свете.
Это напомнило Жилльяту о том, что буря должна была бросить в «Пузана» много дождевой и морской воды и что, если он хочет уехать на другой день, надобно опорожнить барку.
Уходя с «Пузана» на охоту за крабами, он убедился, что в киле было около шести дюймов воды. Это можно было выкачать и черпалкой.
Но, возвратясь на барку, Жилльят вздрогнул от ужаса. В «Пузане» прибыло воды на два фута.
Страшный вопрос: в «Пузане» была, стало быть, течь?
Он мало-помалу наполнялся в отсутствие Жилльята. При таком грузе двадцать дюймов воды были сущей погибелью. Еще немного, и он пойдет ко дну. Если б Жилльят вернулся часом позже, он не нашел бы, вероятно, поверх воды ничего, кроме трубы и мачты.
Нельзя раздумывать ни одной минуты. Надобно отыскать путь воды, заткнуть его, опорожнить барку или, по крайней мере, облегчить ее. Помпы «Дюранды» потерялись во время крушения. Жилльят должен был удовлетвориться черпалкой «Пузана».
Прежде всего отыскать путь воды. Это самое главное.
Жилльят принялся за дело немедленно, не дав себе времени переодеться. Он не чувствовал ни голода, ни холода.
«Пузан» продолжал наполняться. Хорошо, что не было ветра. Малейшее движение погубило бы его.
Луна закатилась.
Жилльят долго искал ощупью и по пояс в воде. Наконец он нашел щель.
В критический момент, когда «Пузан» весь изогнулся под напором бури, — он довольно сильно ударился о скалу. Один из выступов Малого Дувра сделал щель в кузове, на правой стороне судна.
Щель эта была, к несчастью, широка и, к счастью, — выше уровня воды. Ее затопило только внутренним скоплением воды. Стоит только заделать водный путь, барка поднимется на нормальную высоту, воду можно вычерпать и тогда починить изъян. У Жилльята плотничьи принадлежности были еще в довольно хорошем положении, как мы сказывали.
Но сколько тщетных усилий прежде, чем добраться до этого! Сколько опасностей! Сколько неудач! Жилльят слышал, как журчала неутомимая вода. Еще немножко, и все погибло. Какая беда! Быть может, уж поздно.
У Жилльята, в запасном такелаже «Пузана», был довольно большой осмоленный брезент, с длинными тросами по четырем углам.
Он взял его, привязал два его угла к двум кольцам цепей трубы со стороны изъяна и бросил его за борт. Брезент упал скатертью между «Пузаном» и Малым Дувром и погрузился в воду. Тяга воды, стремившейся войти в киль, примкнула его прямо к щели. Чем сильнее напирала вода, тем плотнее приставал брезент. Сама волна заклеила им дыру. Рана барки была перевязана.
Смоленая парусина не пропускала ни одной капли воды.
Водный путь был пересечен, но еще не заделан.
Но и то слава Богу.
Жилльят взялся за черпалку и принялся выкачивать воду. Пора было облегчить «Пузана». Работа согрела его немного, но он чрезвычайно устал. Он боялся, что не выдержит до конца, что ему не опростать барки до киля. Он почти ничего не ел и с унижением сознавался в совершенном бессилии.
Он измерял успехи работы понижением уровня воды на ногах своих. Понижение шло медленно.
Кроме того, водный путь был только прерван. Зло отстранено, а не исправлено. Брезент, толкаемый в щель водой, начинал вздуваться пузырем. Это походило на кулак под парусиной, старавшийся разорвать ее. Твердая, смоленая парусина сопротивлялась; но напряжение усиливалось, и неизвестно, выдержит ли брезент до конца. С минуты на минуту пузырь мог лопнуть. И вода ворвалась бы.
В подобных случаях единственное спасение втулки, и моряки это знают. Берут всякое попавшее под руку тряпье, называемое на специальном наречии тренью, и засовывают его как можно дальше в отверстие.
Но у Жилльята не было такой трени. Все, что он понабрал лоскутьев и пакли, ушло в дело или было унесено бурей.
Может быть, поискав хорошенько, он и нашел бы какие-нибудь остатки по скалам, но как искать в потемках? Луны не было; ничего, кроме мрачного, звездного неба. У Жилльята не было ни ниток, чтобы сделать светильню, ни сала, чтобы сделать свечку, ни огня, чтобы зажечь ее, ни фонаря, чтобы защитить ее от ветра. На барке и на утесах все слилось в одну безразличную массу. Вокруг раненого кузова плескалась вода, но отверстия не было видно; Жилльят ощупал руками возрастающее напряжение брезента. Но можно ли найти обрывки парусины и канатов по утесам в такую тьму? Жилльят печально смотрел на ночь. Звезд много, а свечки нет.
Так как воды убавилось в барке, внешнее давление усилилось. Брезент вздувался все сильнее и сильнее. Точно нарыв, готовый вскрыться. Положение, ненадолго поправившееся, сделалось угрожающим.
Без втулки никак нельзя обойтись.
У Жилльята ничего не было, кроме одежды.
Он разложил было ее посушить на выдающихся утесах Малого Дувра.
Тут он сходил за нею и принес ее.
Он взял свой смоленый плащ и, став на колени в воде, всунул его в трещину, выпихнул опухоль брезента наружу и, стало быть, опорожнил ее. К плащу он прибавил овчину, к овчине рубашку, к рубашке куртку. Все взошло.
Он снял все, что на нем было, и прибавил к остальному. Втулка была готова и казалась надежной. Тревога Жилльята переменила форму, но он чувствовал, как она возрастала по мере того, как силы его угасали.
Он принялся выкачивать воду, но измученные руки с трудом поднимали черпалку, полную воды. Он был совершенно обнажен и дрожал от холода.
Он чувствовал грозное приближение последней крайности.
Вдруг шанс возможного спасения промелькнул у него в голове. Может быть, в море есть парус. Рыбак, случайно заехавший в Дуврские воды, может спасти его.
Жилльят надеялся, что его заметят.
Он ухватился за узловатую веревку и взобрался на Большой Дувр.
Ни одного паруса на горизонте. Ни одного фонаря. Пустыня, куда ни кинь глазом.
Жилльят впервые с начала своего подвига почувствовал себя обезоруженным.
Владычицей его стала роковая мгла. Сам он, с баркой, с машиной «Дюранды», со всем своим трудом, со всеми результатами труда, со всею отвагою своею, принадлежал теперь бездне. Бороться дольше не было возможности.
Никакое испытание, никакой ужас из испытанных Жилльятом не мог бы сравниться с тем, что он теперь переживал.
Если втулка не выдержит, течь откроется; «Пузан» неизбежно пойдет ко дну. А если «Пузан» пойдет ко дну, машина погибла. Ее оттуда не достать никакими силами. Двухмесячный титанический труд пойдет прахом. Начинать дело невозможно. У Жилльята нет ни материалов, ни кузницы. Может быть, на рассвете ему придется увидеть, как его труд медленно и безвозвратно канет в бездну.
Страшно чувствовать под собою мрачную силу.
Бездна тянула его к себе.
Если барка его затонет, ему не останется ничего больше, как умереть с голоду и с холоду, как умер тот заброшенный на скалу человек.
Неслыханный героизм окончится бессилием.
Жилльят, подавленный неведомой силой, сказывавшейся в ропоте вод, в волнах, в пене, в шквалах, в тучах, в вихрях, в таинственном сочетании крыльев, светил и скелетов, в возможном намерении, скрытом под всем этим, — упал духом, отказался от всего, вытянулся на скалах к звездам и, скрестив руки перед грозным мраком, вскричал: «Пощади!»
