Смутный гул прибоя стал громче.
— Сколько времени еще мы будем так плыть? — тихо спросила миссис Треверс.
В ответ на ее вопрос голос, которого она не узнала, произнес:
— Всегда.
Голос звучал безлично, точно он никому не принадлежал. Сердце ее быстро забилось.
— Капитан Лингард! — воскликнула она.
— Да. Что? — нервно переспросил он, словно просыпаясь от сна.
— Я спрашиваю вас, сколько времени мы будем так плыть? — повторила она отчетливо.
— Если ветер не утихнет, мы придем в лагуну вскоре после рассвета. Это будет как раз вовремя. Я оставлю вас на шхуне вместе с Иоргенсоном.
— А вы? Что вы будете делать? — спросила она.
Ответ пришел не сразу.
— Я сделаю, что могу. — Последовало новое молчание. — Все, что могу, — добавил он.
Ветер стих, и парус заполоскался.
— Я совершенно уверена в вас, — сказала миссис Треверс. — Но уверены ли вы в успехе?
— Нет.
Миссис Треверс ясно поняла бессмысленность своего вопроса. В каких-нибудь несколько часов она была оторвана от всего ясного и привычного и брошена в мир невероятностей. Эта мысль, вместо того чтобы усилить ее тревогу, почему-то успокаивала ее. Она испытывала не сомнение, не страх, а что-то совсем другое, может быть, просто сильную усталость.
До нее донесся звук глухого удара, шедший точно со дна моря. Она ощутила его как легкое сотрясение. Это была волна, разбившаяся об отмели: беловатые отсветы, видневшиеся уже давно, теперь сверкали и маячили белыми полосами совсем неподалеку от лодки. Все это — слабые пятна света, тихий гул, точно от огромного падающего здания — происходило где-то за пределами ее жизни, окруженной непроницаемым мраком и мертвым молчанием. Ветер порывисто ударил ей в голову и затих. Парус опал, потом вздрогнул, надулся, опять опал; все быстрее чередующиеся ощущения головокружительной скорости и полной неподвижности превратились наконец в странное состояние, где стремительный бег и глубокое спокойствие как-то сливались в одно. Погруженный во мрак мир окутывал ее своей расслабляющей лаской, мягкой и в то же время разрушительной. Душой ее овладела истома. Для нее ничто уже не существовало, даже воспоминания исчезли в небытии. И она была довольна, что ничего нет.
Лингард, все время ощущавший соприкосновение их тел на узкой банке лодки, почувствовал вдруг, как голова женщины опустилась на его плечо. Он весь съежился, застыл, точно пытаясь перед лицом грозящей опасности спрятать жизнь в бездыханной неподвижности своего тела. Лодка тихо опускалась и подымалась. Прямо перед ней лежали рифы, у подножия которых кружилась и шипела пена, точно в гигантском котле. Ветер с минуту мощно гнал лодку прямо на них, потом вдруг перестал и бросил ее на произвол течения. Лингард, словно зачарованный, глядел на эту борьбу утесов, то заливаемых водой, то снова выходящих на поверхность, с вечно победоносным и вечно побеждаемым морем. Это зрелище напоминало ему то, что творилось в его собственной душе. Поддерживаемая его рукой, миссис Треверс спала, прижавшись к его плечу и словно целиком доверившись его силе. Отмели Берега Убежища давали ему первое слабое обещание успеха — крепкую опору, которая была ему нужна для его дела. Отмели приютили его грезы; их голос успокаивал его, навевал трепетный восторг, сулил удачу его мечтам. Никогда не было на свете такой благородной дружбы… Масса белой пены, крутившейся вокруг какого-то черного центра, беззвучно скользнула около борта лодки… Эта женщина, которую он держал в руках как пленницу, была дана ему тоже отмелями.
На дальней отмели красным отблеском засветились огни лагеря Дамана и сейчас же пропали, точно фонарь, мигнувший на секунду над ровной поверхностью воды. Это напомнило ему о существовании тех двух мужчин, пленников. Если лодка, увозящая их в лагуну, покинула отмель вскоре после ухода Хассима из лагеря Дамана, д'Алькасер и Треверс должны бы уже быть те перь далеко в бухте.
Лингард с отвращением гнал от себя всякую мысль о дейст вии, ибо каждый шаг, какой бы он ни предпринял, ускорил бы миг его разлуки с этой женщиной, которой он поверил всю тай ну своей жизни.
А она спала. Она могла спать! Лингард взглянул на нее, как глядят на беспечно дремлющего ребенка, но все существо его билось буйным восторгом. Вокруг них среди рифов шипел прибой, журчала вода между камнями, кидаясь на скалы с мрачным рокотом, похожим на обещания, прощания, мольбы. Издалека, из непроглядной ночи донесся гул моря, разбивающегося об отмели. И он чувствовал близость женщины с таким напряжением, что не слышал ничего.
Вдруг он подумал о смерти.
— Проснитесь! — крикнул он ей, резко поворачиваясь на скамейке.
Миссис Треверс вздрогнула, брызги воды хлестнули ей в глаза и каплями потекли по щекам. Она чувствовала их на губах, теплые и горько-соленые, как слезы. Шипящая волна подбросила лодку вверх, за ней последовала другая и еще другая, и лодка, все время поворачиваясь, заскользила под ветром по ровной поверхности.
— Миновали риф, — облегченно проговорил Лингард.
— А разве нам грозила опасность? — шепотом спросила миссис Треверс.
— Ветер утих, и нас отнесло очень близко к утесам, — объяснил Лингард, — Мне пришлось вас разбудить. Вам было бы не совсем удобно проснуться в воде.
Значит, она спала! Ей не верилось, что она могла смежить глаза в этой маленькой лодке, в таком неспокойном море, в такую опасную минуту.
Сидевший рядом с ней человек наклонился вперед, протянул руку, и лодка, под порывом набежавшего ветра, пошла гладко и ровно. Прямо перед ними зловеще высилась неподвижная черная масса. Она обратила на нее внимание Лингарда.
— Посмотрите на это ужасное облако!
— Это облако — берег, и через минуту мы уже войдем во внутреннюю бухту, — сказал спокойно Лингард. Миссис Треверс стала смотреть.
Итак, это была земля! Земля эта казалась миссис Треверс еще менее ощутимой, чем облако; зловещей, неподвижной тенью она лежала над беспокойным морем, укрывая в своем лоне мятущихся людей, которые представлялись ей не более реальными, чем фантастические тени.
V
Более всего поразило миссис Треверс в Иоргенсоне его странное, как бы отрешенное от земли выражение. Он так долго находился вне жизни, что его высокое костлявое тело, неторопливые механические движения, застывшее лицо и ничего не выражающие глаза дышали непобедимым равнодушием ко всем возможным неожиданностям этого мира. Это подобие человека, как бы воскрешенного властным заклятием, прошло по палубе словно мертвого корабля и с неземным равнодушием повернуло к ней пару впавших неживых глаз. Еще никто никогда не смотрел на миссис Треверс с таким странным, абсолютным безразличием. Но он не вызвал в ней неприятного чувства. В свете раннего утра, облаченный в безукоризненно чистое платье, под которым как будто не было человеческого тела, свежевыбритый (впавшие и бесцветные щеки Иоргенсона всегда лоснились, точно он брился каждые два часа), он казался таким незапятнанным, словно это был чистый дух, избавленный от грязнящих соприкосновений с материальным миром. Он смущал, но не вызывал отвращения. С приехавшими он не поздоровался.
— Вы устроили на борту шхуны настоящую лестницу, — обратился к нему Лингард. — Нам было очень удобно всходить по ней, но не думаете ли вы, что в случае нападения…
— Я думал…
Не было ничего бесстрастнее голоса капитана Г. К. Иоргенсона, бывшего командира барка «Дикая Роза», с той поры, как он переплыл обратно Воды Забвения и снова вступил в мир людей.
— Я думал… но так как я не рассчитываю заводить здесь неприятности…
— Ах, не рассчитываете заводить неприятности… — перебил Лингард.
— Нет. Я считаю их бесполезными. А вы, Король Том?
— Может быть, мне и придется завести их.
— Значит, вы сюда приехали на этой вашей шлюпчонке, чтобы заварить тут кашу, так, что ли?
— Что с вами? Разве вы меня не знаете, Иоргенсон?
— Я думал, что знаю. Но разве я мог подумать, что такой человек, как вы, отправится в военную экспедицию вместе с женщиной?
— Эта леди — миссис Треверс, — сказал Лингард, — жена одного из тех злополучных джентльменов, которых вчера захватил Даман… А это — Иоргенсон, тот мой приятель, о котором я вам говорил, миссис Треверс.
Миссис Треверс слабо улыбнулась. Ее глаза блуждали кругом, и непривычность обстановки, жадное любопытство, внутренняя борьба придавали ее лицу такое выражение, точно она недавно появилась на свет и наивно изумлялась неожиданностям бытия. Между этими двумя мужчинами она казалась неопытной и юной. Лингард смотрел на нее с той бессознательной смесью нежности и удивления, с которой некоторые мужчины глядят на молодых девушек. В его позе совершенно не чувствовался завоеватель царств. Иоргенсон по-прежнему хранил свой отрешенный вид и как будто ничего не видел и не слышал. Но, по-видимому, он каким-то образом был в курсе событий этого мира, ибо совершенно естественным тоном спросил:
