Лингард склонил голову и замолчал. Миссис Треверс, собиравшаяся было сделать жест протеста, вдруг уронила руки. Лингард взглянул Картеру в лицо.
— Оставьте ключ у себя, — сказал он спокойно, — а когда наступит время, действуйте. Я вас уполномочиваю.
— Мне все-таки хотелось бы знать, в чем тут дело, — снова пробормотал Картер, — и на сколько дней вы оставляете нас, капитан?
Лингард не отвечал. Картер немного подождал и опять заговорил:
— Вы должны сказать, сэр. Мне это надо знать хоть приблизительно. На два-три дня?
Лингард вздрогнул.
— Дня? — повторил он. — Дня? Вы это хотите знать? Два… три дня… что говорил старик… может быть… навсегда.
Это было сказано так тихо, что слышал только один Картер.
— Что вы говорите? — прошептал он.
Лингард кивнул.
— Дожидайтесь, пока можете, а потом уходите, — сказал он тем же еле слышным голосом.
— Куда?
— Куда хотите, в ближайший порт, в любой порт.
— Хорошо. Это, по крайней мере, ясно, — с невозмутимым добродушием заметил молодой человек.
— Я иду, Хассим! — начал Лингард, и малаец медленно склонил голову и не поднимал ее, пока Лингард не кончил говорить. Он не выразил ни удивления, ни какого-либо иного чувства, пока Лингард в сжатых и быстрых словах сообщал ему о своем намерении самолично освободить пленников. Когда Лингард закончил словами:
— И ты должен постараться помочь мне в трудную минуту, раджа Хассим, — он взглянул на него и сказал:
— Хорошо. Ты до сих пор ни о чем меня не просил. — Он улыбнулся своему белому другу. Было что-то лукавое в этой улыбке и еще большая твердость в снова замерших губах.
Иммада сделала шаг вперед. В ее черных расширенных глазах, устремленных на Лингарда, был ужас. Дрожащим голосом, который невольно заронил во всех присутствующих смутную тревогу, она воскликнула:
— Он погибнет, Хассим! Он погибнет один!
— Нет, — сказал Хассим. — Сегодня вечером страхи твои так же напрасны, как и утром. Он не погибнет один.
Ее веки вдруг опустились, и из-под полузакрытых ресниц беззвучно закапали слезы. Лингард нахмурился, и в каждой складке его лба, казалось, зароились мрачные мысли.
— Помни, Хассим, когда я пообещал вернуть тебе твою страну, ты пообещал мне быть другом каждому белому. Другом каждому белому моего народа, навеки!
— У меня хорошая память, туан, — сказал Хассим. — Я еще не стал правителем своей страны, но каждый человек правитель над своим сердцем. Обещания благородного человека живут до тех пор, пока живет он сам.
— Прощайте, — обратился Лингард к миссис Треверс. — Здесь вы будете в безопасности.
Он оглядел всю каюту.
— Я уезжаю, — опять начал он и остановился.
Рука миссис Треверс, слегка опиравшаяся о стол, чуть-чуть задрожала.
— Это ради вас… Да. Только ради вас… И, кажется, не может быть…
Ему казалось, что он прощается со всем миром, что он навеки расстается с самим собой.
Миссис Треверс не проронила ни звука, но Иммада бросилась между ними и вскричала:
— Ты жестокая женщина! Ты гонишь его оттуда, где его сила. Ты бросаешь безумие в его сердце! О, слепая, безжалостная, бесстыдная!
— Иммада, — раздался спокойный голос Хассима.
Никто не шевелился.
— Что она сказала мне? — пролепетала миссис Треверс и повторила еще раз глухим голосом: — Что она сказала?
— Простите ей, — сказал Лингард. — Она боится за меня…
— Это по поводу вашего отъезда? — быстро прервала миссис Треверс.
— Да, из-за этого. И вы должны простить ее.
Он отвернулся, словно в смущении, и вдруг его охватило неудержимое желание еще раз взглянуть на эту женщину. В миг разлуки он охватил ее своим взглядом, словно человек, который держит в руках бесценное, оспариваемое другими, сокровище. Легкий румянец, понемногу заливший лицо миссис Треверс, сообщил ее чертам необычайное и странное оживление.
— Вам грозит опасность? — тревожно спросила она.
— Ничего особенного, — с небрежным жестом отвечал Лингард. — Не стоит об этом думать. Я бывал и не в таких переделках.
Он хлопнул в ладоши и ждал, пока за спиной его не растворилась дверь. I — Стюард, пистолеты.
Мулат, в туфлях и в переднике до самого подбородка, бесшумно заскользил по каюте с таким видом, словно для него присутствующие не существовали.
«Почему у меня так болит сердце? — мысленно спрашивала себя миссис Треверс, смотря на недвижимую фигуру Лингарда. — И сколько времени будет продолжаться эта ноющая боль? Или это навсегда?..»
— Сколько зарядов положить вам, сэр? — спросил стюард, когда Лингард взял у него пистолеты и пробовал курки, положив свежие пистоны.
— На этот раз ничего не надо, стюард.
Мулат подал ему красный шелковый платок, записную книжку, портсигар. Лингард повязал платок вокруг шеи, по-видимому решив одеться так, как он обычно одевался во время экскурсий на берег. Он даже посмотрел, положены ли сигары в портсигар.
— Шляпу, сэр? — спросил мулат.
Лингард нахлобучил шляпу на голову.
— Слушайся эту леди, стюард, пока я не вернусь. Эта каюта ее, слышишь?
Он приготовился идти, но ноги его точно прилипли к полу., - Я еду с вами, — вдруг объявила миссис Треверс непоколебимо-решительным тоном.
Лингард не взглянул на нее, даже не поднял глаз. Он не сказал ничего. И только после того, как Картер воскликнул:
— Это невозможно, миссис Треверс! — Лингард, не двинувшись с места, прошептал про себя: «Конечно».
Миссис Треверс натянула на голову капюшон, и лицо ее в рамке черной ткани стало неестественно белым; только фиолетово-синие глаза ее загадочно темнели на этой режущей белизне. Картер порывисто шагнул вперед.
— Вы не знаете этого человека, — почти закричал он.
— Я знаю его, — сказала она и, видя в лице Картера упрек и недоверие, медленно и отчетливо произнесла: — Я уверена, что в его жизни нет ни одной мысли, ни одного действия, которых бы я не знала.
— Правда, правда! — пробормотал Лингард.
Картер со стоном всплеснул руками.
— Отойдите, — прозвучал над его ухом голос, похожий на ворчание грома, и руку его сжали так, что затрещали кости. Картер вырвался.
— Миссис Треверс, отойдите! — воскликнул он. Но оба они уже исчезли в открытую дверь, и даже шум их шагов замер в от далении. Картер дико озирался кругом, словно ища помощи.
— Кто этот человек, стюард? Кто этот сумасшедший дья вол? — спрашивал он вне себя.
Холодный философский тон ответа смутил его.
— Не мое дело об этом беспокоиться, сэр, да, я думаю, и не ваше.
— Как не мое! — закричал Картер. — Да ведь он увез леди!
Стюард критическим взором окинул лампу и привернул фи тиль.
— Вот так, — промямлил он.
— Господи! Но что же мне делать? — продолжал Картер, смотря на Хассима и Иммаду, которые шептались и ответили ему невидящим взглядом.
Он ринулся на палубу. Ночь, точно подстерегавшая, разом ослепила его. Он споткнулся обо что-то мягкое, пихнул ногой что-то твердое и бросился к поручню.
— Вернитесь! — кричал он. — Вернитесь, капитан! Миссис Треверс! Или позвольте мне ехать с вами.
Он прислушивался. Свежий ветер обвевал ему щеки. На глазах у него словно лежала черная повязка.
— Уехали… — простонал он, совершенно подавленный, и вдруг услышал издали голос миссис Треверс.
— Защищайте бриг, — донеслось до него. Повелительная грусть, сквозившая в этих словах, раздавшихся из безбрежности темной вселенной, пронзила дрожью все фибры его тела.
— Защищайте, защищайте бриг…
— Не сделаю ни черта, если вы не вернетесь, — в отчаянии закричал Картер. — Миссис Треверс…
— …как если бы… я сама… была… на бриге… — продолжал в восходящей каденции удалявшийся голос, слабый, но чудесно отчетливый и повелительный.
Картер больше не кричал. Сначала он еще пытался различить во тьме очертания лодки, но скоро отказался и отошел от поручня. От тяжести его шагов царивший на палубе тяжелый мрак как будто заколебался, словно лужа, в которую ступили, поплыл в сторону, стал расслаиваться. Темные пятна отбегали назад и увертывались в сторону, торопливо шаркали голые ноги, слышались замиравшие голоса.
— Малайцы! — проговорил Картер. — Весь бриг на ногах.
С минуту он прислушивался к храпу белых матросов, спавших рядами, головами к корме. У самых его ног завизжала черная собака, привязанная к кольцу, забрякала цепочкой, зацарапала когтями, точно тоскуя в незнакомой обстановке и прося человеческого внимания. Картер нагнулся и почувствовал, что его лизнули в лицо.
— Алло, старина! — Картер, потрепав шерстистые бока, погладил гладкую голову. — Славный пес, Ровер! Ложись, ну, ложись же, собачка! Ты не понимаешь, куда попал? — Собака присмирела. — Ну и я тоже не понимаю, — прошептал он.
