покидаю, бегство мое будет для него слишком явным признанием, чтобы он не захотел последовать за мной. А я этого не хочу; он только свяжет мне руки. Напишите ему, поторопитесь выйти за него замуж. Он к вам искренне привязан, я это знаю, хотя он никогда не говорит о вас. При одном вашем имени он бледнеет. Он вас уважает, он дорожит вами. Вы его сделаете очень счастливым, если только сумеете удержать его от неверностей. Но это уже ваше дело, а не мое. Прощайте.
Я поклонилась ей молча. Она мне была гадка; но мне казалось недостойным высказывать ей все свое отвращение.
Я вернулась к детям и закрыла окно, потому что на дворе свежело. Потом я дала лекарство Саре, присела на ковер поиграть с маленьким Генри, а потом снова принялась за платьице, которое не успела дошить. Когда вошла моя сестра, я посоветовалась с ней, каким кружевом его лучше отделать.
Итак, образ этой развратной девственницы навеки становился между Абелем и мною. Абель был рабом своих страстей. Преступление это или нет, я об этом не думала. Я только знала, что это неисправимое несчастье. Он испытал в отношении меня проблеск этой страсти, когда хотел похитить меня. Но я, вместо того, чтобы чувствовать себя польщенной, была этим оскорблена; ведь я не чета какой-нибудь д’Ортоза! Он покорился, он не слишком сердился на меня за сопротивление, потому что был добр. Он ценил мою стыдливость, он уважал ее, но всего этого было недостаточно для утоления кипучей жизненности его природы. Этот день, который он провел со мной, в чистом упоении любви, не смея ко мне прикоснуться, и за который я была ему так бесконечно благодарна, не мог успокоить его хроническую лихорадку. Час спустя, встретив на дороге эту наглую женщину, он позабыл меня. Или, вернее, нет. Он сказал себе: каждой из них я воздаю то, что ей подобает: уважение — невесте, и страсть — искусительнице. Я отдаю одной то, чего не хочет другая. Истина, обычай, права моего пола, здравый смысл — все за меня.
А я-то, глупая, не понимала, что он восемь дней не может подождать, не загрязнив себя новыми пятнами! Я не догадывалась, что он вернулся ко мне только для того, чтобы избежать неодолимого искушения. Я не хотела верить, что его привела ко мне одна досада. Я не чувствовала против него раздражения, я не обвиняла его: он меня любил, как только мог любить. Он мне не лгал и не лгал перед самим собой. Быть может, он думал оставаться мне верным после свадьбы, но до этого дня он не мог ручаться ни за что.
Я все была в состоянии простить, но отдать себя ему на поругание было свыше моих сил. А между тем, не от него зависело избежать этого. Он не хотел произносить мое имя в присутствии г-жи д’Ортоза, он принудил ее уважать меня; теперь он еще мог это сделать. Но когда я стану его женой, не будет ли каждое из его уклонений публичным оскорблением той, что носит его имя? А возможна ли будет для него верность, хотя бы только для вида? Итак, мне предстоит ревнивым сторожем следить за ним по пятам, разыгрывать смешную роль жены, присматривающей за своим мужем, и не оставлять его ни на час без того, чтобы передо мной не вставала унизительная перспектива ожидать его, не зная, когда он вернется. Нет, все это было свыше моих сил, и я всю ночь проходила взад и вперед по своей комнате, повторяя про себя без гнева, но со страшной болью в сердце: «я не могу, я не могу!»
Вскоре я получила два письма.
Я сейчас встретил Абеля в Париже, — говорилось в первом. — Оказалось, что он здесь уже целые сутки. Он сказал мне, что видел вас, и думает вернуться в Мальгрету 16-го, т. е. через три дня. По его расчетам, это будет на другой день после приезда вашего отца. В случае, если приезд этот будет по какому-нибудь случаю отложен, уведомите об этом вашего преданного друга.
Нувиль.
Я тотчас же поняла, в чем дело. Абель последовал за г-жой д’Ортоза. Он сказал себе: «У меня еще пять дней впереди. Я не должен искать свидания с моей невестой с глазу на глаз. Я слишком возбужден страстью, которую зажгла во мне другая, — я могу оскорбить и испугать честную девушку. Лучше сделать еще одну, последнюю попытку утолить эту безумную страсть, которая не дает мне покоя. Если я опять потерплю поражение, я вернусь и буду просить руки той, которая должна меня вылечить навсегда».
Объяснение это показалось мне еще правдоподобнее, когда я перечитала письмо Нувиля. Он был лучшим другом Абеля, а между тем, Абель пробыл в Париже целых двадцать четыре часа, не дав ему знать о своем приезде; встретились они лишь случайно. Разговаривая с ним, Абель не упомянул ему ни слова о m-lle д’Ортоза; речь шла только обо мне и о нашей предполагаемой свадьбе. Он поручил ему узнать, в какой именно день ждут возвращения моего отца. Добрый Нувиль приписывал нетерпению меня увидеть то, что со стороны Абеля было, без сомнения, надеждой выгадать еще один лишний день, чтобы провести его в Париже.
Я рассеянно распечатала другое полученное мною письмо. Оно было написано незнакомым мне почерком и содержало следующие слова:
Что же вы делаете, мисс Оуэн? Сегодня, выходя из итальянской оперы, я вдруг нос к носу сталкиваюсь с Абелем. Ваша небрежность мне очень неприятна. Решайтесь же, наконец, выйти за него замуж и избавить меня от него. Если же вы не хотите, то скажите вашей сестрице, чтобы она взяла эту заботу на себя.
Ваша Кармен д’Ортоза.
Я тотчас же написала Нувилю, прося его передать Абелю, что мой отец вернулся и снова уехал — в Англию, откуда я его ожидаю не раньше чем через месяц. При этом я просила Абеля не приезжать до нового уведомления с моей стороны. Таким образом я выгадывала время, предоставляла его собственной судьбе и освобождалась сама.
Неделю спустя я получила новое письмо от Нувиля.
Что такое произошло между вами? Я узнал, что отец ваш не отлучался из Мальгрету, и не знаю, где отыскать Абеля, чтобы передать ему это известие.
Милая мисс Оуэн, мне необходимо переговорить с вами с глазу на глаз. У вас, я знаю, есть родственница в Реймсе. Приезжайте повидаться с ней. Назначьте мне день, когда вы там будете.
