Юджинъ былъ ловокъ, силенъ и опытенъ въ борьбѣ, но — или руки его были перешиблены, или его разбилъ параличъ — онъ ничего не могъ сдѣлать съ напавшимъ на него; онъ могъ только повиснуть на немъ, закинувъ назадъ голову, такъ что ему не видно было ничего, кромѣ колыхавшагося неба. Волоча за собою своего противника, онъ упалъ на берегъ вмѣстѣ съ нимъ. А тамъ опять оглушительный трескъ, всплескъ воды, и все кончилось.
Лиззи Гексамъ, избѣгая, какъ и Юджинъ, субботняго шума и встрѣчъ, пошла домой не сразу, а стала ходить вдоль рѣки, чтобы дать высохнуть своимъ слезамъ, придти въ себя и избѣжать разспросовъ, когда она будетъ возвращаться домой. Мирная тишина часа и мѣста цѣлебнымъ бальзамомъ сходила въ ея душу, свободную отъ низкихъ помысловъ, съ которыми надо было бы бороться и не омраченную упреками себѣ. Собравшись съ мыслями и успокоившись немного, она повернула къ дому, какъ вдругъ услышала какіе-то странные звуки.
Эти звуки поразили ее, потому что напоминали звуки ударовъ. Она замерла на мѣстѣ, прислушиваясь. У нея перевернулось сердце: удары падали тяжело, безпощадно въ тишинѣ ночи. Пока она прислушивалась, не зная, что ей дѣлать, все смолкло. Она прислушалась еще и услыхала слабый стонъ и потомъ паденіе въ воду.
Ея прежняя жизнь смѣлой рыбачки мгновенно подсказала ей, что дѣлать. Не тратя даромъ силы дыханія на крики о помощи, которыхъ въ этомъ мѣстѣ никто бы не услышалъ, она бросилась къ тому мѣсту, откуда долетали звуки. Мѣсто это приходилось между нею и мостомъ, но было дальше, чѣмъ она думала: ночь была тихая, и звуки разносились по водѣ далеко.
Наконецъ, она добѣжала до одного мѣста на зеленомъ берегу, гдѣ трава была, видимо, только что помята и гдѣ валялись обломки дерева и лоскутья отъ платья. Нагнувшись, она замѣтила кровь на травѣ. Прослѣдивъ глазами кровавыя пятна, она убѣдилась, что они шли до самой воды. Она взглянула на рѣку внизъ по теченію и увидѣла окровавленное лицо, обращенное къ лунѣ и уплывавшее вдаль.
«О, милосердый Боже! Благодарю, благодарю Тебя за мое прошлое. Даруй, о, Господи, чтобы благодатью чудныхъ дѣлъ Твоихъ оно обратилось теперь на добро. Кому бы ни принадлежало это уносимое потокомъ лицо — мужчинѣ или женщинѣ, помоги, Господи, моимъ грѣшнымъ рукамъ вырвать его у смерти и возвратить тому, кому оно дорого!»
Такъ сказалось въ глубинѣ ея души. То была горячая молитва, но она ни на мигъ не задержала ее. Не успѣло еще ея чувство вылиться въ этихъ молитвенныхъ словахъ, какъ она уже бѣжала быстро, вѣрно и, главное, твердо — ибо безъ твердости тутъ нельзя было помочь, — бѣжала прямо къ пристани подъ ивой, гдѣ она тоже замѣтила привязанную къ сваямъ лодку.
Вѣрное движеніе опытной руки, вѣрный шагъ привычной ноги, легкое балансированіе тѣла, и она была въ лодкѣ. Быстрый взглядъ привычнаго глаза указалъ ей, несмотря на густую тѣнь подъ ивой, два весла, прислоненныя къ красной кирпичной оградѣ сосѣдняго сада. Еще секунда, и она отчалила, захвативъ съ собой веревочную привязь; лодка вылетѣла на свѣтъ мѣсяца, и она загребла внизъ по теченію, какъ никогда еще не гребла ни одна женщина на англійскихъ водахъ.
Зоркимъ взглядомъ, черезъ плечо, не убавляя ходу, она смотрѣла впередъ, отыскивая глазами уплывавшее лицо. Она миновала мѣсто схватки — вонъ оно, налѣво, прямо противъ кормы, — миновала приходившуюся по правую ея руку деревню и конецъ деревенской улицы, покатой и крутой, словно спускавшейся въ рѣку. Звуки оттуда стали доносится слабѣе, и она замедлила ходъ, глядя вдоль рѣки во всѣ стороны, не покажется ли снова уплывавшее лицо.
Теперь она приподняла весла и пустила лодку по теченію, хорошо зная, что если утопленникъ не покажется скоро, то значитъ онъ пошелъ ко дну, и она опередитъ его. Неопытный глазъ ни за что не увидѣлъ бы при лунномъ свѣтѣ того, что увидѣла она въ разстояніи нѣсколькихъ взмаховъ веселъ впереди. Она увидѣла, что утопленникъ поднялся опять на поверхность, какъ будто съ усиліемъ, потомъ, точно по какому-то инстинкту, перевернулся на спину и поплылъ. И тутъ, какъ и въ первый разъ, она могла лишь смутно видѣть его лицо.
Твердымъ взглядомъ, съ неослабной рѣшимостью, она слѣдила за нимъ, пока не подошла къ нему совсѣмъ близко. Тогда однимъ взмахомъ она сложила весла и перебралась на носъ лодки почти ползкомъ. Разъ! — и тѣло ускользнуло отъ невѣрно направленной руки. Два! — и она схватила его за окровавленные волосы.
Тѣло было безчувственное, если не мертвое; совершенно изувѣченное, оно окрашивало воду подъ собой темно-красными полосами. У нея не было силы втащить его въ лодку. Она перегнулась за корму, чтобы привязать его къ ней, и тутъ рѣка и берега огласились страшнымъ крикомъ, вырвавшимся у нея.
Но, какъ бы одержимая сверхъестественнымъ мужествомъ, сверхъестественной силой, она крѣпко привязала тѣло, сѣла на свое мѣсто и принялась отчаянно грести къ ближайшему мелководью, гдѣ можно было пристать. Отчаянно, но съ полнымъ присутствіемъ духа, ибо она помнила, что если она утратитъ ясность сознанія, — все пропало.
Она пристала къ берегу, спрыгнула въ воду, отвязала тѣло, подняла его одною своею силой и положила на дно лодки. Онъ былъ покрытъ страшными ранами. Она разорвала свое платье и перевязала раны, иначе, предполагая, что онъ былъ еще живъ, онъ могъ бы истечь кровью, прежде чѣмъ она успѣла бы довезти его до гостиницы — ближайшаго мѣста, гдѣ могла быть подана медицинская помощь. Покончивъ съ этимъ со всею возможной поспѣшностью, она поцѣловала обезображенный лобъ, съ мукой въ душѣ взглянула на звѣзды и благословила его и все ему простила, «если было, что прощать». Только въ этотъ моментъ она подумала о себѣ, и то лишь ради него.
«Благодарю Тебя, о, милосердый Боже, за минувшее время, и да поможетъ оно мнѣ, теперь не теряя ни минуты, снова спустить лодку на воду и грести назадъ противъ теченія. Даруй, о, Господи, чтобы черезъ меня грѣшную онъ былъ исторгнутъ у смерти и сохраненъ для другой, которой онъ будетъ дорогъ когда-нибудь, хотя никогда не дороже, чѣмъ мнѣ!»
Она гребла изо всѣхъ силъ, гребла отчаянно, но съ полнымъ присутствіемъ духа, почти не отводя глазъ отъ того, кто лежалъ на днѣ лодки. Она положила его такъ, чтобы видѣть его обезображенное лицо. Оно было до того обезображено, что родная мать прикрыла бы его; но въ ея глазахъ оно было все такъ же прекрасно: безобразіе не могло коснуться его.
Лодка подошла къ окраинѣ луга передъ гостиницей, слегка покатаго къ рѣкѣ. Въ окнахъ свѣтились огни, но около гостиницы было пусто. Она привязала лодку, снова подняла тѣло одною своею силой и не спустила съ рукъ, пока не положила въ домѣ.
Послали за врачами. А она сидѣла, поддерживая его голову. Въ былые дни ей часто приходилось видѣть, какъ врачъ поднимаетъ руку безчувственнаго человѣка и сейчасъ же бросаетъ ее, если человѣкъ мертвъ. Она ждала теперь страшной минуты, когда врачи поднимутъ эту руку, расшибленную, изувѣченную, и бросятъ ее.
Явился первый врачъ и, прежде чѣмъ приступить къ осмотру, спросилъ:
— Кто его принесъ?
— Я принесла его, сэръ, — отвѣтила Лиззи, и всѣ бывшіе въ комнатѣ посмотрѣли на нее.
— Вы, моя милая? Да вы и приподнять-то не могли бы такой тяжести, не то, что снести.
— Можетъ быть, и не могла бы въ другое время, сэръ, а теперь я принесла его.
Врачъ очень внимательно, съ состраданіемъ взглянулъ на нее. Осмотрѣвъ съ серьезнымъ лицомъ рамы на головѣ безчувственнаго человѣка, потомъ его перешибленныя руки, онъ взялъ одну руку.
О! неужели онъ бросить ее?
Онъ колебался. Но онъ не бросилъ руки. Подержавъ ее въ своей, онъ опустилъ ее тихонько; потомъ взялъ свѣчу, еще разъ внимательно осмотрѣлъ раны на головѣ и зрачки. Потомъ поставилъ свѣчу и снова взялъ руку.
Вошелъ другой врачъ. Они о чемъ-то пошептались, и второй врачъ въ свою очередь приподнялъ изувѣченную руку. Но и онъ не бросилъ ея, а, подержавъ немного, осторожно опустилъ.
— Позаботьтесь объ этой бѣдной дѣвушкѣ,- сказалъ тогда первый врачъ. — Она безъ чувствъ. Она ничего не видитъ и не слышитъ. Тѣмъ лучше для нея. Не старайтесь пока приводить ее въ чувство, только уложите. Бѣдная, бѣдная дѣвушка! У нея, должно быть, очень сильная душа, но я боюсь, не мертвецу ли она отдала свою душу… Позаботьтесь о ней.
VII
Лучше быть Авелемъ, чѣмъ Каиномъ
День занимался надъ Вейрь-Милльскимъ шлюзомъ. Звѣзды еще не погасли, но на востокѣ уже показался тусклый свѣтъ, который не былъ свѣтомъ ночи. Мѣсяцъ закатился, по берегамъ рѣки расползался туманъ, и просвѣчивавшія сквозь него деревья казались призраками деревьевъ, а вода — призракомъ воды. Вся земли казалась призракомъ. Призраками казались и блѣдныя звѣзды; а холодный свѣтъ на востокѣ, въ которомъ не было ни красокъ, ни тепла, потому что око небеснаго свода еще не открылось, можно было уподобить взгляду мертвеца.
